— У-у, падло, — затряслась, словно в припадке, Потеряхина. — Пиздец тебе! Ты понимаешь? Я же тебя кончу теперь, соска драная. Я же… За меня… Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю, гнида. Лучше сама вешайся, если успеешь.

— Разбежалась, — заметила Птица, осмотрительно не выпуская из рук швабру, — лучше ползи в медпункт. Пусть тебе там кегли твои залечат. И мазь какую-нибудь для морды выпишут.

Со стороны коридора послышался нарастающий шум голосов. Это следующая группа воспитанниц шла на помывку. В общем гуле явственно различался командирский тон Тамараки.

Потеряхина, кряхтя, поднялась с пола и медленно заковыляла к выходу, презрительно оттолкнув пытавшихся ей помочь Веру и Нину. Уже у выхода она остановилась, обернулась к Птице и, вытянув короткий палец с обгрызенным ногтем, повторила:

— Тебе хана. Однозначно.

После чего удалилась, прихрамывая, с видом полководца, проигравшего сражение, но не войну.

Только теперь Птица почувствовала трясучку. Опустив голову, она посмотрела на свои дрожащие руки, отошла в угол и аккуратно поставила швабру на место, стараясь делать всё так, чтобы другие девчонки не заметили, как её колотит.

Те же в этот момент спешно собирали вещи, стараясь побыстрее убраться отсюда. К Птице никто не подходил, все отводили глаза в сторону и нарочито разговаривали друг с другом о своём. Никто не знал как относиться к ней после происшедшего, то ли заискивать, как перед победительницей, то ли презирать, как пропащую. Лишь Жанка, проходя мимо, взглянула на неё и покачала головой, словно удивляясь поступку Птицы.

— Быстрей, девочки, быстрей, — зычно скомандовала появившаяся в дверях Тамарака. — Освобождаем душевую…

Птица сплюнула розовую от крови слюну и, приподнявшись на цыпочки, посмотрела на себя в небольшое зеркало над умывальником. Чёрт! Заметно. В глаза, конечно, не очень бросается, но, если присматриваться…

Сзади кто-то робко тронул её за руку. Птица обернулась и увидела Чуму, к щекам которой прилипли мокрые пряди волос. Взгляд её горел восторгом и преданностью.

— Ты… — проговорила Вита и остановилась, как будто ей не хватило дыхания. — Ты… Спасибо тебе, Лина.

И тут Птицу прорвало.

— Уйди! — закричала она, чувствуя, как слёзы злости закипают в уголках глаз. — Уйди отсюда, чтобы я тебя не видела! И не подходи ко мне больше. Слышишь? Никогда…

— Что там такое? — сделала охотничью стойку с противоположного края душевой Тамарака. — Что это за крик, девочки?

— Ничего, Тамара Кондратьевна, — буркнула Птица.

Она повернулась спиной к Чуме и принялась собирать свою разбросанную по полу, пострадавшую от злосчастной Тоньки, одежду. Вся стирка пошла насмарку. Блузка, попавшая в грязную лужу, покрылась тёмно-серыми разводами, трусики выглядели ненамного лучше, нужно перестирывать по новой, а порошка уже нет. Она бросила всё в раковину под кран и стала полоскать одёжку в проточной воде, пытаясь, хоть как-то, исправить положение.

«Кошмар, — думала Птица, намыливая блузку крохотным кусочком рыжего хозяйственного мыла и наклоняясь, чтобы в очередной раз оценить в зеркале состояние своей губы, — и нужно было мне встрять в такое. Теперь Тонька соберёт всю свою толпу, и завтра…, нет даже сегодня вечером…».

Птица тяжело вздохнула и сжала зубы, яростно теребя ни в чём не повинную блузку.

«Да, наверное, сегодня. Она, ведь, сволочь мстительная… Так не оставит. Господи, хоть бы этот день поскорее прошёл».

Но день и не думал заканчиваться. А кошмар только начинался.

Суббота, между прочим, выходной для многих людей. В том числе и для сотрудников обладминистрации. Отвыкший от этого Макс ткнулся в безлюдное здание «Белого дома», нарвался на охранника и дежурного, которые со скучающими лицами объяснили ему, что все нормальные люди приходят сюда с понедельника по пятницу.

— А вы какие? — незлобиво поинтересовался Макс, решив не обижаться на грубость.

— А мы при исполнении, — насупившись сурово ответил охранник.

— Эт-точно, — подтвердил Макс, смерив обоих взглядом с ног до головы, и ретировался.

Итак, два дня насмарку. Дело тормозится, ещё не успев начаться, ёпрст. Выйдя на улицу, Макс сплюнул в, обязательный в подобных архитектурных ансамблях, но всегда неработающий, фонтан.

Следовало, хотя бы, использовать имевшиеся в его распоряжении возможности. Поэтому Макс направился в один из самых отдалённых районов, где, уже чуть ли не за городской чертой, находилась областная школа-интернат. Добирался он туда долго, ещё дольше бродил по узким переплетающимся улочкам, пока не нашёл территорию, обнесённую старым забором с облупившейся зелёной краской. Следующие два часа, проведённые внутри этого заведения, показались Максу нескончаемо долгими. Вид детей, находящихся здесь, настолько потряс и ужаснул его, что он испытал невыразимое облегчение, когда оказалось, что Виты среди них нет. И всю обратную дорогу образы этих детей стояли перед его глазами. Детей, которых предали все: и бросившие их родители, и природа, искалечившая их маленькие тела. Похоже, что и сам Господь смотрел в другую сторону, когда они появлялись на свет. У Макса долго ещё щемило сердце и ныло внутри, почему-то хотелось ругаться матом или набить кому-нибудь морду.

Поэтому мужчина, объявившийся в тускло расчерченном солнечными лучами парадном его подъезда, имел все шансы огрести по полной программе от мгновенно выпустившего колючки Макса.

Стоявший неподалёку от входа на подъездной дорожке «лексус» Макс заметил сразу. Иссиня-чёрная машина с тонированными стёклами замерла в тени развесистого каштана, настороженно поблёскивая рассекателями. Макс краем глаза отметил отсутствие подозрительной метушни при своём появлении, но, когда он свернул с дорожки к ступенькам парадного, то услышал, как за спиной щёлкнула, распахиваясь, дверка, а навстречу ему из вестибюля неспешно выплыл очень внушительный мужчина в сером костюме из английской шерсти. Макс скользнул взглядом по его фигуре, оценил мягкую уверенную походку и почувствовал, что справиться с ним будет не в пример труднее, чем с теми тремя молокососами у ресторана.

— Максим Валентинович, — раздался позади него бархатный голос, — не могли бы вы уделить мне минуту вашего времени?

Макс покосился через плечо, стараясь не упускать из виду силуэт, замерший в дверном проёме, и увидел абсолютно незнакомую личность, приветливо улыбавшуюся ему с заднего пассажирского сидения «лексуса». Окликнувший его мужчина был моложав, на вид чуть больше сорока, со светлыми зачёсанными назад волнистыми волосами и ослепительной белозубой улыбкой. Мужчина слегка наклонился вперёд, чтобы Макс мог его хорошенько разглядеть. Нет, не знаком. Определённо не знаком. Даже с учётом того, что они могли не видеться лет десять или, даже, пятнадцать. Макс ухватил всё: свободно-небрежную манеру держаться, горделиво вздёрнутый подбородок, всего лишь чуть-чуть выше, чем следовало бы, туфли из мягкой кожи, явно сшитые на заказ очень дорогим мастером. Подобная обувь многое говорит о человеке. Гораздо больше автомобиля, на котором он ездит.

Макс медленно повернул голову и снова посмотрел на стоящего в дверях. Тот ответил ему спокойным взглядом слегка прищуренных глаз. Он не загораживал Максу проход, но, в то же время, создавалось впечатление, что пройти мимо него будет весьма проблематично.

«Не мой сегодня день», — с горечью подумал Макс, прикидывая в уме, что будет хуже — затеять свалку прямо здесь, у собственного подъезда, или вступать в разговоры с людьми, с которыми ему не хотелось иметь ничего общего.

Он вздохнул, развернулся на сто восемьдесят градусов и стал, не спеша, приближаться к автомобилю.

— Кто вы такие и чего хотите? — добавив в голос блатной интонации, тягуче спросил Макс.

— Хороший вопрос, — ещё раз сверкнул шедевром стоматологического искусства пассажир «лексуса», — об этом и разговор. Вы как предпочитаете — у вас дома, или у меня в машине?