— Понимаю, понимаю… Но мне адвокат не нужен и вообще ничего не надо. После гибели Леночки… смерти мужа… жизнь для меня закончилась. Жить уже не для кого, и вы знаете, я чувствую, что мне уже недолго осталось. Единственное, что поддерживает мои силы, — это их могилы на Смоленском кладбище. Там я и живу, встречаюсь с ними летом каждую неделю. И еще… меня не оставляет надежда, что все же докажут, что Саранцев убил нашу девочку… Но, по-моему, никто этим не занимается, на мои жалобы приходят стандартные отписки.
— Простите, отчего умер Константин Петрович, когда?
— Мы пожилые люди. В этом году уже сорок лет как в браке. — Она говорила о муже так, как будто он был жив и с нею.
Детей у нас долго не было, и мы даже подумывали о том, чтобы взять и усыновить ребенка. Но, видно, есть бог на свете, подарил нам девочку. Поздний ребенок, единственная дочь. Конечно, мы жили только для нее. Мы боготворили Леночку, а она любила и обожала нас.
Слезы заливали лицо Натальи Аркадьевны, но она этого даже не замечала. У Стаса перехватило дыхание. Он не смог сдержаться и зарыдал. Наталья Аркадьевна закричала:
— Станислав Васильевич! Вы… знали Леночку?! Боже мой! Вы ее знали!
— Да, знал и сейчас знаю.
— К-а-ак?
— Она снится мне каждую ночь.
Стас смотрел в глаза Наталье Аркадьевне, а она смотрела в глаза ему.
— А ведь ей столько же лет, сколько и вам. Так вот почему вы здесь. Неужели это возможно. Вы знали нашу Леночку. А ведь у нее не было друга, так, подружки по классу.
Наталья Аркадьевна взяла руку Стаса и прижалась мокрым лицом к его ладони. Он погладил ее по волосам. Два незнакомых, чужих человека только что впервые встретились, но переживания Стаса были настолько искренними, что Наталья Аркадьевна без всяких объяснений поверила: смерть Лены — их общее горе и общая память.
— Я принесу альбом с фотографиями Леночки.
— Прошу Вас, не надо. Это выше моих сил. Понимаете, я видел другие фотографии, и пока должен помнить только их. Иначе я сломаюсь и не смогу сделать то, из-за чего сегодня к Вам пришел.
Оба успокоились.
— Вы спросили о муже. Когда убили Леночку, я думала, мы не выдержим этого горя. Но убийцу в тот же день поймали. Это нас как-то спасло. Сердце у мужа болело непрерывно. Я старалась держаться и все время говорила ему: «Костя, мы должны довести дело до конца, ради нашей доченьки. Не будет нам покоя, пока этого зверя не расстреляют. А там, как бог решит…»
Нет, мы никогда не были религиозны, я и сейчас сомневаюсь. За что нам такое… такое… Никому мы никогда не причиняли зла. Все к нам очень хорошо относились. Видно, нельзя человеку иметь столько счастья, вот судьба и отняла у нас самую великую радость… Да, так вот, почти год, пока шли следствие и суд, мы держались на пределе. Муж категорически отказался лечь в больницу, все принимал сердечные капли. Но когда суд не вынес приговор, а вернул дело прокурору, в этот же день, вечером, Костя скончался от инфаркта в этом кресле.
«Это я и его убил!» — с ужасом подумал Стас. Ему показалось, что он сказал это вслух, потому что Наталья Аркадьевна испуганно посмотрела на него:
— Вам плохо, — прошептала она, — вы так побледнели.
— Да, плохо. Нет, нет, ничего не надо, — остановил он поднявшуюся было женщину, — лекарства тут не помогут. Снова навалилось на него всей тяжестью, так что ни вдохнуть, ни выдохнуть, осознание своей вины в трагедии этой семьи.
— Наталья Аркадьевна, я изучил дело Саранцева. Все плохо. Через восемь лет оно безнадежно. Никто не ищет преступника, а вину Саранцева не доказать. Больше того, я, как адвокат, — Арнаутский окончательно понял, что ни сейчас, ни в будущем, он не сможет признаться матери Лены, какую злую роль он сыграл в ее судьбе, — по материалам дела убедился, что Саранцев был не один. Не надо, не спрашивайте подробности. Доверьтесь мне. Знайте только, что для меня сейчас нет в жизни ничего важнее этого дела…
Последние слова он произнес с трудом, почти шепотом, без всякого пафоса. Наталья Аркадьевна сердцем почувствовала, что так оно и есть, и в этот момент он стал близок и дорог ей, как родной сын.
— Я верю тебе, Станислав, — и горестно добавила: — Где же ты был раньше…
Этот страшный вопрос повис в тишине без ответа. Несколько минут они молчали.
Потом Стас сказал ей, что докажет вину Саранцева, он знает, как это сделать, и что это будет очень скоро.
По просьбе Арнаутского, они пошли на Смоленское кладбище. Красный полированный гранит надгробья, живые цветы, две овальные фотографии отца и дочери. Высеченная рамка для третьей надписи и углубление для будущей фотографии. Стас потрогал теплый камень, положил букетик принесенных с собой цветов. Наталья Аркадьевна молча стояла за его спиной.
После встречи с матерью Лены Арнаутский решил ускорить события. Отпуск кончался через неделю, и если не выполнить задуманное в оставшиеся дни, начавшиеся судебные заседания отодвинут его план в неопределенное будущее.
Номер телефона Саранцева, указанный в протоколе допроса, не изменился. Поздно вечером Арнаутский позвонил ему и полупьяный голос ответил:
— Какого черта… Кто так поздно звонит…
— Саранцев?
— Я, это кто, Виталька?
— Я адвокат Арнаутский.
— Адвокат, — удивился Саранцев, — зачем адвокат?
— Не зачем, а почему. Дело-то ваше не закрыто.
— А мне начхать.
— Не спешите. Тот случай, когда никто «будь здоров» не скажет.
— Загадки гадаете, адвокат? Пошел ты…
В трубке раздались короткие гудки. Арнаутский снова набрал номер. На восьмой зуммер раздалось:
— Ну чего еще?
— Как вы думаете, Саранцев, почему я звоню?
— Небось, деньги нужны. Только не выйдет это. Дело закрыто. Я сказал, и все…
— Погоди, — перешел Стас на «ты», — протри глаза, вижу залил их портвейном. Не соображаешь. Деньги у меня свои есть, не нуждаюсь. А вот ты и твои дружки загремите, если, конечно, ума не хватает слушать, что говорят.
На том конце была тишина, но трубка не брошена… Потом, после молчания:
— Тебе-то что, у меня свой адвокат, как его… Хо… Хорьков.
— Хохряков, Борис Сергеевич. Помер он год назад. Я у него практиковался, он мне свои дела и передал.
О смерти этого известного адвоката Арнаутский сказал правду, остальное — правдоподобная версия, которую проверить невозможно. Саранцев пыхтел в трубку, с трудом переваривая хмельной головой услышанное. Стас напряженно ждал. Если разговор прервется, третий звонок будет перебором.
— Ну, и что там у тебя? — услышал он с облегчением.
— Свидетельница новая появилась, видела, как все трое уходили с места происшествия.
— Кто трое-то, кто трое, — Саранцев не заметил, как вляпался, отрицая количество лиц и не возмутившись тому, что его видели на месте убийства.
— Это потом… При встрече… Все серьезно… Расследование возобновлено.
— А ты откуда знаешь?
— Следователь молодой, но цепкий, как клещ. Мой сокурсник. Сегодня случайно проговорился при встрече. Он не знал, что я с этим делом знаком.
Саранцев явно заинтересовался:
— Да-к какая свидетельница? Восемь лет копали и вдруг всплыла. Подставка это.
— Да нет, не подставка. Она знала Лену, в тот день как раз заканчивался ее отпуск, она уехала в Мурманск. Вышла замуж за военного, моталась с ним по Союзу. Теперь он демобилизовался, вернулись в Питер, она услышала о Колосковой и сразу же побежала в прокуратуру. Говорит, может опознать всех троих.
Арнаутский врал вдохновенно, нисколько не колеблясь и не испытывая никаких моральных угрызений. Главное, зацепить Саранцева, заставить его вернуться к прошлому, а затем…
— Ну, так что надо? — прохрипел в трубку Саранцев.
— Надо повидаться и обсудить ситуацию. Приходите в консультацию, там поговорим. Все трое.
— А зачем всем-то, — насторожился Саранцев. — Дело-то на меня одного было.
— Я же тебе сказал, что свидетель заявила о троих, так им что, безразлично? — Арнаутский повысил голос, демонстрируя раздражение. Вам, мол, доброе дело делают, а вы кочевряжитесь.