Суд явно сочувствовал Пастуховой и с трудом удерживался от раздражения и упреков в адрес Полины и младшего Василия. Но иск был правомерен. Мораль и право разошлись в разные стороны в этом необычном деле.

По решению суда Полине передавались дача и автомашина. Екатерине — все домашнее имущество и денежный вклад в сберкассе. В данной ситуации суд смог удовлетворить вариант, предложенный ответчицей, хотя первая жена требовала деньги, а с машиной связываться не хотела.

Кассационную жалобу истицы городской суд отклонил. Екатерина Павловна решения не обжаловала и добровольно его исполнила…

— Да, печальная и несправедливая история, — удрученно вздохнул Владимир Васильевич, а расстроенный не меньше его Морелли спросил:

— Анатолий Федорович, а где же мораль?

— Подождите, будет вам и мораль, вот только расскажу, чем же закончилась эта история…

…Прошло несколько лет. В рассмотрении этого дела участвовала одна народная заседательница, такая милая, обаятельная женщина, Галина Александровна, чем-то похожая на Эдиту Пьеху. Она очень переживала за Пастухову и каждый раз, когда наступал ее черед участвовать в судебном заседании, вспоминала Екатерину Павловну и жалела буквально до слез. Она очень хотела узнать, как сложилась дальнейшая судьба Пастуховой. Для суда получить такую информацию не проблема. Галина Александровна обрадовалась, что Екатерина Павловна жива, здорова, работает. А через некоторое время очень настойчиво попросила меня выяснить, как живут Полина и ее сын. Ее интересовало не их благополучие, а состояние души и совести. Помочь ей в этом я никак не мог, потому что это относится уже к частной жизни, вмешательство в которую невозможно. То, что оказалось невозможным для законника, оказалось возможным для обычного человека. Через пару месяцев она мне рассказала следующее.

Дача Пастухова, которая досталась Полине, полностью сгорела. Любопытно, что пожар охватил только ее дом, а расположенные рядом строения не пострадали. Дознание категорически отвергло поджог, к возгоранию привело короткое замыкание проводки.

С автомашиной оказалось еще хуже. Василий младший ехал на этом «Москвиче» с женой. На Московском шоссе ему навстречу выскочил «уазик». Столкновение было неизбежным.

Жена головой выбила ветровое стекло (сидела, не пристегнув ремни) и погибла. Василий получил переломы обеих ног, такой силы был удар. Одну ногу ему ампутировали, но он остался жив. Водитель «уазика» практически не пострадал, ушибы и ссадины не в счет. И его вина довольно проблематична: неожиданно лопнула резина левого переднего колеса. Это мог быть и заводской дефект.

— Ну и ну, — удивился Виктор Викторович. — Какие трагические совпадения. Ну, прямо рок какой-то. А как все-таки заседательница узнала?

— Я пытался расколоть ее, но безуспешно, она только загадочно улыбалась. Уже потом призналась, что ее хороший друг работает в милиции и он все это разузнал через своих коллег.

Адвокат Петров долго крутил кончик усов, обдумывая услышанное, качал головой, а затем произнес:

— Мистика какая-то… Если это правда, я имею в виду то, что потом поведала заседательница, тогда тут какая-то закономерность случайностей. Может ли так быть?… Постойте, постойте… У меня лично был случай, — вспомнил адвокат и помрачнел, — неприятный, я не хотел о нем говорить. Но что-то в этом есть.

— Ну, раз неприятный, то лучше бы не надо. — Анатолий Федорович наклонился к камину, шевельнул потухшие угольки. Веселый рой искорок поднялся под свод, осветив лицо судьи. Как загипнотизированный, он смотрел на беготню и пляску язычков пламени. Потом повернулся к адвокату и сказал:

— Чего больше у людей, радостей или печалей? Ты хочешь поделиться с нами о чем-то тяжелом, а нам, — он вопросительно взглянул на Морелли, — хочется это услышать. Сенсации, скандалы, трагедии почему-то интересуют людей больше, чем приятные новости. Не думаю, что источником такого интереса является чувство торжества над человеком, попавшим в несчастье. И все же, чем ужаснее трагедия, тем неподдельней интерес. Я видел в судах постоянных посетителей, которые изо дня в день приходят слушать чужие процессы, жадно ловят каждое слово и получают мазохистское удовольствие от финала, независимо от его сути.

Этот монолог несколько остудил желание адвоката рассказать свою историю. Он даже вопросительно посмотрел на Морелли: что это за философскую чушь понес судья? Виктор Викторович пожал плечами. Заметив реакцию друзей, Анатолий Федорович усмехнулся и сказал:

— Ну, ладно, бог с ними, с общими проблемами. Я приношу свои извинения, что чуть было не помешал тебе, Владимир, выступить. Итак…

— А я уже было отказался от этой мысли, но хочется поделиться. Тем более, что это произошло лично со мной.

Ехал я на своем «Жигуленке» вечером, еще не поздно, у себя в Сургуте. Ехал по центральной улице, спешил: надо было заскочить в больницу до того, как перекроют вход на отделение. Татьяна накануне попала туда с почечной коликой.

Остановился у красного светофора. Смотрю, навстречу через перекресток, под красный свет идут два парня. Поддатые, но не сильно.

Они вывалились из дверей кафе на углу и, не глядя по сторонам, так по прямой через улицу и чешут. Я жду зеленого сигнала, а они встали перед капотом. Один из них с размаху ставит на капот бутылку «Агдама» и, улыбаясь, на меня смотрит. Потом подходит ко мне слева и говорит:

— Мужик, подвези, тут недалеко. Мы хорошо заплатим.

— Нет времени, ребята. Не могу, — отвечаю.

Парень держится рукой за форточку, открывает дверцу. Второй, видя, что машина стоит, подходит ближе:

— Ну, что, Андрей, едем?

— Сейчас. Давай, мужик, быстрее, а то повезешь бесплатно.

Я врубаю первую передачу, но сцепление не отпускаю, иначе «Жигуль» рванет и парня потащит. Уже дважды прошло переключение на зеленый. Сзади кто-то сигналит. Машины начинают нас потихоньку объезжать. Все видят, что двое пристали к водителю, дверь распахнута, но никто не вмешивается. Парень с бутылкой начинает звереть. Глаза сузились, злые:

— Сейчас разобью твою колымагу. Мне ведь по…

Удивительно, но чувствую себя совершенно спокойно и даже прокручиваю варианты. При мне газовый пистолет с тремя паралитическими патронами. Выстрелить в упор, в лицо — травма будет серьезная, можно лишить глаз. Но я нахожусь в состоянии необходимой обороны и, как юрист, знаю, что буду прав.

Могу сделать рывок машиной, оба нападающих получат ушибы, могут быть и переломы. Но действия мои тоже будут законными, так как угроза от них исходит реальная.

Его приятель, более разумный, видит, что я не занимаюсь извозом и уже дал им понять, что очень спешу, начинает его отговаривать, но тот только зло отмахивается. Сейчас что-то начнется, но… в этот момент из кафе выходит здоровый парень в защитной форме охранника и что-то им кричит. Они тут же от меня отстают и, опять под красный свет, возвращаются в кафе.

А я дождался зеленого сигнала и помчался в больницу.

Через пару дней нашел своего приятеля из УВД и попросил установить личность этих парней. Сделать это оказалось несложно. Было ясно, что они завсегдатаи кафе и живут где-то рядом. Андрей Поспелов и Виктор Дунько. Виктор меня не интересовал, он был второстепенным участником, более того, он хотел смягчить ситуацию. А с Андреем разобралась сама судьба.

Оказалось, что на следующий день после встречи со мной, когда он садился в свой «Запорожец», подошли двое пьяных мужиков и попросили подвезти куда-то. Он отказался. Тогда они сбили его с ног, пару раз поддали ботинками по голове так, что он отключился, и угнали машину.

В УВД — очередной глухарь по угону, парень в больнице с ушибом головного мозга. Я, естественно, не стал раскручивать эту историю дальше.

Рассказывая эту историю, Владимир Васильевич вновь переживал ее на глазах у друзей: чаще затягивался сигаретой, делал паузы, восстанавливая мысленно перед собой картину недавних событий.

— И вы знаете, какое чувство я обнаружил в себе, когда узнал финал? Удовлетворение. Умом понимал, что парень пострадал жестоко, и неизвестно, как это скажется на его здоровье. Но ничего не мог с собой поделать. Первое, что сказал, когда узнал, — так тебе и надо! А? Ты что-то хотел сказать, Анатолий Федорович?