Через три минуты ампулы и никелированные наручники лежали на столе. Ванда, пышнотелая блондинка, с порога выпалила:

— Да я только что одной паре обещала квартиру на завтра. Заплатили уже. Сейчас поведу…

Она осеклась под тяжелым взглядом хозяина:

— Я тебе уже говорил, что квартира идет только через меня. Не поняла?

— Я думала… Давно никто не спрашивал… Всего-то на один день.

— Завтра и послезавтра хату вот ему. Иди, верни деньги. Постой, как с телефоном?

— Работает, но восьмерка блокирована, как вы велели.

— Годится.

— А ключи, — вмешался в их диалог Арнаутский.

— Ключи не понадобятся. Квартиру вам покажет, — хозяин кивнул на поникшую блондинку, — здесь близко, на Садовой. Замок наружный — цифровой, съемный. После вас шифр будет заменен. Не правда ли, удобно? Не нужно искать друг друга.

— А квартира-то хоть в порядке?

— В порядке, — раздраженно ответила Ванда.

— А ты, Ванда, запиши на всякий случай номер автомашины господина. Если от тебя будут претензии, по квартире, сможешь с ним связаться. Вы не против?

Арнаутский согласно кивнул головой. Расчет произвели быстро, все остались довольны друг другом. Стас с Вандой вышли вместе.

Квартира оказалась на первом этаже, окна с решетками, однокомнатная. Опасения Стаса развеялись: убрано, чисто, все необходимое есть.

— Телефон работает, — заметив его интерес, сказала Ванда, — но на междугородную линию выхода нет. Белье придется иметь свое. Номер кода три-пять-семь.

— Нет проблем, — удовлетворенно ответил Арнаутский, записывая цифровой код входного замка.

Ванда ушла, оставив запах резких духов и пожелания хорошо провести время. Стасу нужно было сделать пару звонков. Один попроще: Зайцева ни о чем не расспрашивала, записала адрес и номер телефона. На его слова — «на всякий случай, вдруг я не позвоню, ищи меня здесь» — ответила:

— Ну, Стас, ты даешь, законспирировался. Я желаю тебе удачи, надеюсь без криминала. А?

Со вторым звонком было гораздо сложнее. Арнаутский мысленно перебрал своих сокурсников и по разным причинам не смог остановиться ни на ком. Вопрос тонкий, а объясниться толком он не сможет. Как быть?

И вдруг он вспомнил о своей подзащитной Галине Рудновой. Сорокалетняя женщина сошлась с таким же, как и она, одиноким человеком — морским офицером Сергеем Радутным. Он развелся с женой года два тому назад и стал бездомным, жил, где придется: у знакомых, у женщин. Стал пить, пенсии вполне хватало. Донашивал флотскую форму и не думал о покупках, одежде, прочей необходимости. Каждый день шел по заведенному порядку: опохмелиться, переспать, выпить, снова опохмелиться. Пил он один и при этом держался в пределах своего бюджета, чем отличался от остальных пьяниц. Радутному удалось сохранить остатки былой военно-морской стати, черные усы не обвисли, придавая ему временами весьма бравый вид.

С Галиной он познакомился на улице, и с первого же дня Сергей Петрович остался у нее то ли мужем, то ли жильцом. Руднова привязалась к нему, прошлая начитанность делала его интересным собеседником, а безволие, неприкаянность и слабость к спиртному вызывали почти материнскую жалость. Как потом Руднова говорила в суде, с ним она почувствовала себя впервые по-настоящему женщиной.

И он менялся, но по-другому. Когда он напивался, все заметнее стала проявляться его агрессивность. После второго стакана Радутный прямо на глазах начинал звереть, цепляться к каждому слову, а возражения доводили его до бешенства. Галина, пытаясь уменьшить количество спиртного, стала пить вместе с ним. Такой неоригинальный способ ограничить пьянство партнера привел к тому, что Галина стала спиваться. Теперь он относился к ней уже не как к женщине, а как к собутыльнику. Галина покорно выслушивала его многочасовые фантазии, которые он перемежал грубыми, унизительными рассуждениями на тему: кто есть кто, кто кому и чем обязан.

Если раньше возникавшие ссоры носили бескровный характер, то в последнее время Сергей Петрович останавливал ее возражения тычками кулаком или ногой. Силой он обладал в прошлом недюжинной, участвовал в соревнованиях по боксу, занимал призовые места. В моменты пьяной ярости Галина отлетала от его удара, как пушинка, несмотря на то, что была нехрупкого телосложения.

В тот роковой день они, как всегда, вдвоем употребляли «Распутина». Так как Галина пила на равных, Радутному не хватало. Водки становилось все меньше, и его злоба нарастала, но нарушить условие равенства пития, этот закон всех алкоголиков, он не мог. Но все не подворачивался повод, чтобы сорвать злость. А тут Галина, потянувшись к тарелке с закуской, рукавом опрокинула свою рюмку водки. Радутный коротким ударом в лоб отбросил женщину на два метра. Она упала спиной на тумбочку, затем на пол, на ящик с инструментами. Оттуда с грохотом вывалился металл. Рука судорожно сжала сапожный нож.

Радутный сидел, разрядившись этим ударом, в паузе до следующей вспышки. Галина подскочила к нему и наотмашь резанула по шее.

Она обвинялась в умышленном убийстве без отягчающих обстоятельств. Арнаутский, тогда еще начинающий адвокат, был назначен судом для защиты подсудимой, взятой следователем под стражу. Ситуация непростая. Эксперты, осмотрев Руднову, обнаружили десятки синяков и ссадин. И все же, битая перебитая, эта женщина любила сожителя. Может быть, примитивно, может быть, глупо, по-своему, как умела, как могла. Их совместная жизнь должна была закончиться смертью либо обоих, от отравления, либо, скорее всего, ее гибелью, так как любой удар сожителя мог привести к смертельному исходу.

Судьба распорядилась иначе. Жертвой стал он, а не она. Эксперт-психолог заключил: множество эпизодов унижения и насилия привели к накоплению обиды и злости в женщине. Она находилась в состоянии, когда может сработать принцип «последней капли». Исход — либо убийство, либо самоубийство, — был предопределен.

Во время процесса можно было бы построить защиту, исходя из утверждения, что подзащитная, опасаясь нового нападения, таким образом защищала свою жизнь. Однако, искренне переживая гибель Радутного, Галина не могла лгать ни себе, ни другим. А ведь заяви она, что сожитель встал и пошел на нее, чтобы добить, и ее версия была бы неопровержимой. Деградировав и опустившись до состояния алкоголички, Руднова сохранила в себе нравственные начала и человеческое достоинство.

Арнаутский построил защиту, акцентировав внимание суда на переживаниях этой женщины, которая, несмотря на издевательства, все еще любила и жалела Радутного. Комплекс этих чувств и постоянного унижения и оскорблений создал неустойчивость в эмоциональной сфере подсудимой.

Приговор был мягким — условная мера наказания. В зале суда Руднову освободили из-под стражи.

Галина не сломалась. Стас почувствовал это по тому, как она говорила с ним по телефону, когда позвонила ему через два месяца. Руднова была бодра, радостно доложила, что у нее все нормально, работает, не пьет, много читает, ходит в театр. Она поблагодарила его за то, что он вытащил ее из тюрьмы, и предложила ему свою помощь, если это когда-нибудь понадобится.

Возможно, она сумеет ему сейчас помочь, подумал Арнаутский. Только бы Руднова оказалась дома. С ней он мог быть более откровенным, чем с прокурором Зайцевой. Жизнь Рудновой теперь никак не могла пересекаться с милицией или прокуратурой. Требовать от нее разоблачения подозрительного адвоката никто не вправе, а значит, и ответственности для нее по закону не будет, если, конечно, он не расскажет ей лишнего. Но делать этого он конечно не будет.

Услышав в трубке знакомый бодрый голос Рудновой, Стас обрадовался:

— Галина Максимовна, здравствуйте. По голосу слышу, что у вас все в порядке, — по имени отчеству ее называл только Арнаутский, и она сразу же его узнала.

— Как я рада слышать вас, Станислав Васильевич, — заспешила она ему все сразу рассказать, — Все, все хорошо. Не раз вспоминала вас. Как только что-то надо решить, мысленно советуюсь с вами. У меня новость, появился друг, непьющий. Вдовец, взрослая дочь, внук. Скоро поженимся. Боже мой, другая жизнь совсем. Все осталось в прошлом. Там было не только плохое. Да вы все знаете. Но сейчас совсем другое, для души…