— Что дальше? — спросил Бирр. У него был в руках «Шмайсер», а Каннинг держал пистолет «Вальтер».

— Мы попробуем их немного расшевелить. Просто покажем, что мы настроены всерьез, — сказал Каннинг, переместившись ближе к Шнайдеру, присевшему рядом с пулеметной командой, которая устанавливала пулемет, чтобы стрелять через бойницу рядом с одной из пушек восемнадцатого века. — Я хочу, чтобы вы выпустили длинную очередь в землю на расстоянии десяти ярдов от головного бронетранспортера, — сказал он по-немецки.

Шнайдер в тревоге обернулся и взглянул на Гессера.

— Герр оберст, что мне делать?

— Выполнять приказания генерала Каннинга, — сказал Гессер. — Мы теперь подчиняемся ему.

Шнайдер похлопал по плечу пулеметчика. Этот человек по фамилии Стрэнг, тоже был резервистом, кто, как и большинство из них, никогда в своей жизни не выстрелил в гневе. Он колебался, на лице у него выступил пот. Тогда Файнбаум убрал М1, оттолкнул Стрэнга в сторону и ухватился за рукоятки.

— Тебя, дядюшка, могут одолевать сомнения, но у меня их нет.

Он выпустил длинную очередь, вращая ствол так, что снег и гравий образовали линию метательных снарядов прямо перед бронетранспортерами.

Риттер поднял широко разведенные руки.

— Не стрелять. Это только предупреждение.

Гувер прошептал Говарду:

— Вы видели, эти парни не шелохнулись?

Файнбаум поднялся и обернулся к ним.

— Эти парни опасные люди, поверь мне, Гарри. Уверяю тебя, здесь будет очень весело.

Риттер выпрыгнул из машины и Сорса пошел ему навстречу.

— Мы пойдем внутрь?

— Нет, сначала попробуем поговорить, я думаю. — Он обернулся к Штрассеру. — Вы согласны?

— Да, я тоже так считаю. Гессер может начать сомневаться, дадим ему шанс передумать.

— Хорошо. — Риттер обернулся к Гофферу. — Эрик, нам предстоит небольшая прогулка. Только нам с тобой.

— Слушаюсь, штурмбаннфюрер, — четко произнес Гоффер.

— Я тоже мог бы пройтись, если вы не возражаете, майор Риттер, — сказал Штрассер.

— Если хотите.

Штрассер обратился к Эрлу Джексону:

— Вы держитесь сзади. Позаимствуйте у кого-нибудь куртку с капюшоном и наденьте. Я не хочу, чтобы они вас видели, понимаете?

Джексон нахмурился, но возражать не стал, и пошел к бронетранспортерам.

Сорса поинтересовался:

— Вдруг они откроют огонь?

— Тогда вы примете командование на себя, — сказал Риттер и пошел вперед.

Снег скрипел у них под ногами. Риттер достал портсигар, выбрал сигарету, протянул портсигар Штрассеру.

— Нет, спасибо. Я никогда не курил. Вы, наверно, удивились, что я почувствовал необходимость пройтись?

— Немного. Но, с другой стороны, я мог бы сказать, это указывает на доверие к моим суждениям.

— Или на веру в мое предназначение, это вам не приходило в голову?

— Полагаю, это ваша личная точка зрения. Если это вам придает уверенность, желаю удачи.

Каннинг, наблюдавший со стены, сказал:

— Бог мой, ну и хладнокровие у этого дьявола в черном. Видимо, хотят поговорить.

— Что нам делать, генерал? — спросил Гессер.

— Принять их, разумеется. Вы, я и капитан Говард. Но не вы, Джастин. Вы остаетесь здесь за командира на тот случай, если в бронетранспортере какому-нибудь любителю захочется пострелять. — Он зло усмехнулся, явно получая удовольствие от происходящего. — Хорошо, джентльмены. Послушаем, что они имеют нам сказать.

Риттер, Штрассер и Эрик Гоффер остановились на подходе к подъемному мосту. Спустя некоторое время отрылась маленькая калитка в воротах, вышел Каннинг в сопровождении Гессера и Говарда. Когда они продвинулись вперед, Риттер и его спутники тоже ступили на мост. Они встретились на середине моста.

Риттер четко отсалютовал и представился на прекрасном английском:

— Штурмбаннфюрер Карл Риттер, 502-ой СС батальон тяжелых танков, в настоящий момент исполняющий обязанности командира этого подразделения. Это герр Штрассер.

— Департамент администрации по делам военнопленных в Берлине, — добавил Штрассер.

— Бригадный генерал Гамильтон Каннинг, армия Соединенных Штатов, капитан Говард, второй десантный, оберстлейтенант Гессер, возможно, известный вам.

Все это очень вежливо, очень официально, разве что лицо Джека Говарда покрылось смертельной бледностью, и побелели от напряжения костяшки пальцев, сжимавших оружие. Его глаза ожили снова, впервые за многие дни, поскольку он сразу узнал Риттера.

— Что мы можем для вас сделать? — спросил Каннинг.

— Оберстлейтенант Гессер. — Штрассер достал приказ Гитлера и развернул его. — У меня предписание моего департамента в Берлине, подписанное, как вы увидите, самим фюрером. В соответствии с ним, вам надлежит передать под мое покровительство пятерых заключенных, находящихся в замке Арлберг. — Он протянул Гессеру бумагу, но тот отвел ее.

— Слишком поздно, джентльмены. Я сдал командование капитану Говарду по его прибытии. Не более тридцати минут тому назад. Теперь здесь командует генерал Каннинг.

Установилось молчание. Снегопад усилился, порывом ветра снег взметнуло, и вокруг них затанцевал вихрь.

— Это совершенно незаконный акт, полковник Гессер. Мне точно известно, что общей капитуляции не было, не было переговоров об условиях мирного соглашения. Не может быть, пока жив фюрер, чтобы руководить борьбой немецкого народа из своего штаба в Берлине.

— Здесь имела место капитуляция, — сказал Гессер. — В соответствии с военными законами. Я не совершил ничего постыдного.

— Капитуляция перед тремя представителями американской армии? — сказал Штрассер. — И вы говорите мне, что в этом нет ничего постыдного?

— Будьте любезны вести переговоры со мной, — сказал Каннинг. — Как ясно дал понять этот джентльмен, здесь командую я, как старший здесь по званию офицер Союзной армии.

— Нет, генерал. У меня другая точка зрения, — сказал спокойно Риттер. — Наше дело касается офицера, который является комендантом крепости Арлберг. Для нас он должен оставаться оберстлейтенантом Максом Гессером, пока не будет освобожден от своих обязанностей высшим командованием германской армии. — Он обратился к Гессеру: — Вы принимали присягу, полковник Гессер, как все мы, я полагаю.

— Бесноватому, — ответил Гессер, — который довел Германию до того, что она теперь на коленях.

— Но также государству, своей отчизне, — возразил Риттер. — Мы с вами солдаты, Гессер, как генерал Каннинг и капитан Говард. Никакой разницы. Мы играем за одну сторону, они за другую. Нельзя надеяться изменить правила посреди игры так, чтобы они стали удобными для личного пользования. Любого из нас. Разве не так, генерал?

Ответил ему Говард:

— Так вы это видите? Игра? Не больше?

— Возможно, величайшая игра, в которой ставкой является страна и народ, и если человек не может оставаться собой, он ничтожество.

Он повернулся к Гессеру, ожидая. Гессер сказал:

— У меня есть информация о том, что прямой приказ направлен СС самим фюрером, авторизующий казнь всех пленных знаменитостей. Я рассматриваю этот приказ как бесчеловечный. Это прямое нарушение Женевской конвенции и преступление против человечности. Ни я сам, ни служащие этого гарнизона не будут в этом участвовать.

Штрассер сказал:

— Это абсолютная чушь. Откровенная ложь. Как представитель департамента администрации по делам военнопленных, ведающий этим вопросом, я могу дать вам слово, что это не так.

— Зачем мы вам нужны? — спросил Каннинг. — Скажите это мне.

— Все пленные знаменитости собираются вместе в одном центре, ради их собственной безопасности.

— В качестве заложников на черный день?

— Уверяю вас, герр генерал, только как благоразумная предосторожность.

— Для кого? Ради вас или нас?

Опять возникла пауза. Снежинки танцевали вокруг них. Гессер медленно произнес:

— Я не отступлюсь от того, что сделал. Здесь теперь командует генерал Каннинг.

— Этим все сказано, — заявил Каннинг. — Я не вижу больше предмета для обсуждения. Позвольте мне, старому служаке, дать вам совет, майор. Вам и вашим людям лучше убраться отсюда к чертовой матери, пока у вас есть такая возможность. Мы уходим, джентльмены.