Кудрет снял халат и бросил его жене. Сочтя это знаком внимания, Нефисе, сияя от счастья, подхватила халат, бережно повесила его на вешалку и залюбовалась своим повелителем: какой он холеный, широкоплечий! Ей так хотелось прижаться к нему, но она не осмелилась. Чего доброго, рассердится, станет кричать, ругаться. И будет, пожалуй, прав. Дел у него хоть отбавляй. Не то что у нее. Уже не одну неделю мечется по деревням, произносит речи. Сколько пыли наглотался! Вот и сейчас. Не успеет опомниться — и снова в путь. Так что нечего обижаться, если даже он ее и поколотит.
Кудрет залез в теплую ванну и вытянул ноги. Нефисе с губкой и мылом в руках ждала его распоряжений и млела от счастья при мысли о том, что этот человек, всеобщий любимец, — ее муж!
Вдруг она вспомнила о старшей сестре.
Сейчас они с матерью в городе. Они часто приезжают в снятый дом и подолгу живут там. Как-то мать пожаловалась Нефисе: «Надоела мне твоя сестрица. Ненормальная какая-то! От зависти к тебе она такой стала. Да вразумит ее аллах! Захотела лягушка сравняться с буйволом, а что из этого вышло? Дулась, дулась и лопнула. Боюсь, как бы и с сестрицей такое не случилось. В общем, лучше нам жить в городе…»
— Потри-ка мне спину! — приказал Кудрет.
Нефисе очнулась от своих дум и принялась за дело. Взбив мыльную пену, стала намыливать мускулистую, как у борца, спину мужа. Кудрет зажмурился от удовольствия и, отдав себя во власть проворных рук жены, предался мечтам о Сэме. Он представил себе, что это она моет ему спину. До сих пор он ее так и не пригласил. И сама она почему-то не приехала. А если бы приехала? Впрочем, как бы она его нашла? А если бы нашла… Пустяки! Все равно бы выкрутился. А не смог бы — тоже не страшно. Даже если заявится сюда эта дура Шехвар вместе с детьми и смешает его с грязью! Чихать он на нее хотел! Он теперь единственный владелец имения и всех земельных угодий. Как бы там ни было, а Нефисе полностью в его власти. Разве не переписала она на его имя все свое имущество? Переписала. А это все равно что он его купил и может распоряжаться им по собственному усмотрению. Пожелает — заведет себе еще трех жен и сколько захочет наложниц! Палец, порезанный по законам шариата, не болит. О чем же тут думать? Надо наказать Нефисе за легкомыслие! И всех остальных — тоже.
— Знаешь, что мне пришло в голову?
— Что, дорогой?
— Если мы победим на выборах… Старую усадьбу снесем и построим новую. Архитектора я вызову из Италии. Все переделаем!
— Как захочешь, дорогой, так и сделаем. Ты всегда прав.
— Да, да… Это просто необходимо. Поставим все на европейский лад. Ведь мы войдем в высшее общество и будем вести светский образ жизни. Не исключено, что к нам может пожаловать премьер-министр, а то и сам президент. Что скажешь?
— Неужели заедут? — испуганно спросила Нефисе.
— И еще раньше, чем к кому-либо другому. Нам эвлевиет[65]…
— Что это значит?
Кудрет не собирался пускаться в объяснения и коротко ответил:
— Если даже я растолкую тебе, ты вряд ли поймешь…
Да, он воспользуется банковскими кредитами и все здесь перестроит, все! Только бы победить на выборах. А там все пойдет как по маслу. Перед ним откроются блестящие возможности, пока еще он, правда, смутно представлял себе, какие именно, и тогда, пожалуй, он и не вспомнит об этом имении…
Ему вдруг пришла на память старушка Дюрдане, и он улыбнулся.
— Чему ты улыбаешься, мой сладкий? — полюбопытствовала Нефисе.
— Оставь ты это дурацкое «мой сладкий» и вообще всякие сладости! Скоро ты станешь женой депутата меджлиса. К нам будут заезжать депутаты, министры, премьер-министр и даже президент. А ты — «мой сладкий», «мой сладкий»! Настоящая провинциалка! Вместо того чтобы таскаться повсюду за мужем и вертеться вокруг него, нашла бы лучше себе учительницу английского языка…
— Я же в школе учила французский…
— Знаю, что французский, — перебил он ее, — но это не то. Нынешний век — век Америки. Что за супруга депутата без знания английского!
— Ты прав… Возьмешь меня с собой в город?
— Нет!
— Ладно.
Нефисе была довольна, что не придется ехать в город. Проводит мужа, вымоется, поужинает и сразу в постель. А муж ее, как всегда, прав. Нынче и в самом деле век Америки, и жена депутата непременно должна знать английский. Ах, почему она в свое время не поступила в какой-нибудь колледж! Сейчас бы уже закончила его.
Кудрет вылез из ванны, отбросил пыльные, выгоревшие на солнце брюки галифе, пиджак и кепку, надел серого цвета костюм и повязал ярко-красный галстук. Этот костюм и галстук ему очень шли. Впрочем, все шло, что бы он ни надел. Нефисе не могла нарадоваться, глядя на него. Неужели этот красавец — ее муж? Самый красивый, самый элегантный мужчина на свете? Неужели она — его хозяйка? Какая там хозяйка! Пленница, невольница, раба!
Поскрипывая своими желтыми туфлями с утиным носом, Кудрет направился к выходу. За ним с его портфелем гордо следовала Нефисе.
— Надо бы совершить третий намаз! — шепнула она на ухо мужу, когда тот на миг остановился у двери.
Кудрет бросил на нее уничтожающий взгляд и хотел отобрать портфель, но Нефисе не отдала:
— Сама донесу…
Они подошли к светло-голубой спортивной машине, уже помытой и вычищенной. Идриса нигде не было видно.
— Идри-и-ис! — недовольно прорычал Кудрет.
Все кинулись за Идрисом, но в это время он выскочил из кирпичного домика:
— Я здесь, бейим!
Кудрет с Идрисом сели в машину. Нефисе и Хатидже помахали им рукой, псы приветливо залаяли, и машина выехала за ворота.
Тяжело вздохнув, Нефисе посмотрела на племянницу. Та подняла на нее печальные глаза и сказала:
— Хоть бы одну ночь провели дома!
— Я просила своего — не послушался. Дел много. Зато после выборов ни на минуту не будут расставаться с нами.
— А если после выборов придется только ждать весточек из Анкары?
— Посмотрим. А сейчас пошли к нам… — Нефисе многозначительно подмигнула, что означало: не мешает сейчас пропустить по рюмочке.
Служанка Гюльтен, надеясь, что бей-эфенди проведет эту ночь дома, накрыла на стол со всем умением, на которое была способна. Каково же было ее разочарование, когда она увидела только хозяйку с племянницей. Хозяйка — еще куда ни шло, но эта племянница действует ей на нервы. Корчит из себя госпожу, командует.
— Молодец, Гюльтен! Стол отличный. Принеси-ка нам виски из холодильника.
Гюльтен принесла две бутылки с заграничными этикетками и изящные бокалы. Хозяйкину племянницу Гюльтен невзлюбила с тех самых пор, как бей-эфенди однажды столкнулся с Гюльтен в коридоре, обнял ее и поцеловал.
— Гюльтен!
— Слушаюсь!
— Тут все закуски под ракы. Так что убери виски и принеси нам ракы. Не пропадать же добру!
— Хорошо, ханым-эфенди!
Гюльтен взяла со стола виски и бокалы и вскоре принесла початую бутылку «Клубной» ракы и стопки.
Женщины грустили, потому что рядом не было мужей. Племянница к тому же теперь раскаивалась в том, что переписала все свое состояние на имя мужа.
— Ну, за твое здоровье, сладкая моя!
— За твое здоровье!
Они выпили, и Нефисе сказала:
— Мой хочет, чтобы я начала учить английский.
— А ты сама не хочешь?
— Хочу, только в моем возрасте…
— Надо выучить хотя бы самые необходимые слова: иди, садись, вставай, как вы поживаете, спасибо.
— Пожалуй, ты права!
— Мой тоже рассуждает, как твой Кудрет. Лучше всего нанять учителя.
— Мужчину или женщину? — кокетливо улыбнулась Нефисе.
— Конечно, женщину!
Нефисе расхохоталась.
— С учителем, сладкая моя, легче выучить язык… А знаешь, мой очень сердится, когда я называю его «сладкий». Обозвал меня провинциалкой.
Хатидже не выдержала:
— С некоторых пор твой муж сильно переменился, ты не находишь?
Нефисе и сама собиралась поделиться с племянницей своими мыслями, хотя ей и неприятно было начинать этот разговор. И так ее ругали и Зарифе-хафиз, и мать, и старшая сестра, называли сумасшедшей. А все за то, что она перевела на имя мужа свое состояние. Можно ли так млеть перед мужчиной, каким бы он ни был красавцем и как бы ни умел красиво говорить? Разве можно быть такой доверчивой? А вдруг в один прекрасный день он влюбится в кого-нибудь и сделает ей от ворот поворот?
