Надо вообще сказать, что появление большого числа сановников, чьи функции относились именно к хозяйственной сфере, знаменовало новую черту, отличавшую Сонгай от предшественников — Мали и Ганы. Но об этом — позже. А пока добавлю только, что в довершение всего сонгайские государи нередко ставили рядом с традиционными правителями тех или иных городов, княжеств или даже племен кочевников своих, так сказать, губернаторов-контролеров, обычно носивших титул мундио (или мондьо, монзо). Такие губернаторы были в Дженне, в Масине (рядом и над фульбскими вождями), над арабами-берабиш и даже в Томбукту, хотя этот город представлял все-таки особый случай.
Обе хроники, описывающие историю Сонгайской державы, — и «История искателя», и «История Судана» — полны названий должностей, государственных и придворных. Причем должности эти охватывали самые разные сферы жизни государства. Здесь были и канфари, или курмина-фари, — высший сановник державы, наместник западных ее областей; и следующий за ним по значению балама — начальник администрации и войска в центральной части государства; и хи-кой — начальник царских кораблей, один из высших военных чинов; и уандо — начальник дворцового протокола; и великое множество наместников отдельных областей и городов с самыми разными титулами. Среди этих титулов часть были сонгайскими по происхождению, часть — мандингскими, и это вполне понятно. Многие местности, до того как подпасть под власть сонгаев, были провинциями Мали. И правители Гао, точно так же как и их предшественники, старались не разрушать, а использовать прежние органы управления своих новых владений. К тому же новая династия— об этом уже была у нас речь— происходила из мандеязычного народа сонинке, родственного мандингам. И при дворе аскии не слишком задумывались над происхождением того или иного титула или звания; в этом отношении (да и во многих других!) там не страдали национальной ограниченностью. Позднее, после марокканского нашествия, к этим чинам и званиям добавятся еще и арабские и турецкие.
Одним из первых законодательных актов нового правителя Сонгай было разделение народа на две категории, рассказывает ас-Сади: «Народ он разделил на подданных и войско, тогда как в дни хариджита (т.е сонни Али. — Л.К.) весь он был военообязанным». По существу, это означало вот что: «войско» — это конница, формировавшаяся из собственно сонгаев, т.е. аристократии. А подданные — рядовые сонгаи, к военной службе не привлекаемые, так как пехоту свою сам Мухаммед I и все его преемники набирали из жителей гористого района Хомбори, к югу от большой излучины Нигера, принадлежавших к народам, говорящим на вольтийских языках. Рабы же в отличие от ма-лийской практики в состав войска не включались, особенно поначалу (позднее, во второй половине XVI в., у аскии все же появится конная гвардия, составленная из рабов-евнухов; но у нее уже просто не будет времени достигнуть того значения, какое царские рабы имели при дворе манден-мансы). Захваченный в многочисленных походах полон использовали, либо сажая его на землю и тем обращая в подобие крепостных, либо продавая на север. А все это имело и дальнейшие социально-политические следствия, и притом немаловажные: раз не было рабского войска, значит, не могло быть и рабской аристократии, сыгравшей такую печальную роль в истории Мали. Разделение же самих сонгаев на войско и подданных оказалось одним из решающих шагов на пути становления в Сонгай классового общества.
Но как ни значительны были преобразования в военной и административной сферах, первоочередной задачей основателя новой сонгайской династии было все-таки обеспечение того компромисса между факихами и царской властью, поиски которого и имели, собственно, своим конечным результатом самое восшествие аскии на сонгайский престол. И Мухаммед такого компромисса добился, хотя, как это показало уже не слишком отдаленное будущее, очень дорогой ценой.
Конечно, мусульманская верхушка крупных торговых городов оказала аскии неоценимую поддержку в борьбе за власть. И новый правитель подчеркнуто демонстрировал на каждом шагу и собственное благочестие, и свои почтительность м щедрость в отношении служителей Аллаха. Он даровал им множество протокольных привилегий — а это имело для людей средневековья с их приверженностью к обрядовой стороне дела немалое значение. Одним из первых шагов, которые аския предпринял, придя к власти, стало назначение кадиев, мусульманских судей, во все мало-мальски заметные города страны, не говоря уже о таких центрах, как Томбукту или Дженне. Он щедро жаловал факихам золото и невольников, причем не только тем, кто принадлежал к ближайшему его окружению: по-видимому, немалые дары получали от аскии и поселения дьяханке.
И все-таки это было мелочью в сравнении с главным. Ведь аскии, по существу, пришлось согласиться именно на то, чего с самого начала добивалась верхушка факихов и купцов Томбукту и Дженне: на фактическое признание за обоими городами широчайшей автономии, на передачу управления ими в руки этой верхушки. Конечно, назначавшиеся в большинство городов кадии обладали в них немалым влиянием, и сонгайской администрации в той или иной степени приходилось с этим влиянием считаться. Но в таких городах, да и в Гао, где как-никак в основном находился двор (в основном — потому что при частых походах двор в большой своей части следовал за повелителем), реальной властью была все же власть царской администрации. Конечно, аския, если верить Махмуду Кати, впоследствии отобрал какую-то долю привилегий, пожалованных в начале царствования. Но если в конце концов отнять ту или иную привилегию в церемониале было сравнительно несложно, то гораздо труднее было отобрать у факихов реальную власть там, где они ее получили. В Томбукту же и в Дженне это оказалось и вовсе невозможно.
Вот как обстояли дела, например, в первом из этих городов. Здесь кадий Махмуд ибн Омар ибн Мухаммед Акит забрал такую силу, что аскии пришлось специально приехать к нему, направляясь в поход на туарегов, для выяснения животрепещущего вопроса: кто же все-таки хозяин в городе? «История искателя» очень живо рассказывает, как аския, помянув своих предшественников и предшественников кадия, спрашивал: «Разве же эти кадии препятствовали государям свободно распоряжаться в Томбукту и делать в городе то, что им заблагорассудится: повелевать, налагать запреты, взимать дань?!» Махмуд ибн Омар хладнокровно ответствовал: нет, не препятствовал. «Так почему же ты, — возмутился аския, — мешаешь мне, отталкиваешь мою руку, прогоняешь моих посланных, которых я отправляю по своим делам, бьешь их и велишь гнать из города?!» Кадий в ответ сослался на то, что в начале своего правления аския-де попросил у него духовного покровительства и заступничества, дабы спастись от адского пламени.
Интереснее всего, что, хотя произвольный (мягко говоря) характер столь расширенного толкования просьбы о духовном наставничестве был совершенно очевиден, Мухаммеду пришлось уступить: он сделал вид, что вполне удовлетворен объяснениями кадия, и уехал ни с чем. Даже на вершине своего могущества он не мог себе позволить роскошь вступить в открытую борьбу с городской знатью Томбукту, которую олицетворял и представлял кадий Махмуд. Больше того, когда Махмуд ибн Омар отправился в хадж, а замещавший его во время отсутствия кадий Абдаррахман ибн Ахмед Могья не пожелал возвратить ему пост после паломничества, аскии пришлось использовать свою власть верховного главы мусульманской общины в Сонгай и восстановить кадия Махмуда в должности. Кстати, позднее, когда кадиями в Томбукту сидели один за другим три сына Махмуда — Мухаммед, Акиб и Омар, — аскиям случалось пользоваться затяжкой назначения очередного из этих сыновей как средством давления на верхушку факихов города.
И еще одна небезынтересная деталь. В Томбукту сидел наряду с кадием и представитель царской власти, по идее — наместник города, томбукту-мундио. Но фактически роль его была сведена к тому, чтобы обеспечивать размещение и пропитание государя и его свиты во время царских визитов в город. Нет, вовсе не случайно замечает «История искателя»: «В нем, то есть в Томбукту, не было в то время правителя, кроме правителя, ведавшего правосудием; и не было в нем султана. А султаном был кадий, и только в его руках были разрешение и запрещение».
