Так, мы встречаемся прежде всего с переходом власти от брата к брату: после Сундьяты царствовали один за другим три его сына. Надо сказать, что этнографические описания потомков древних мандингов — малинке, относящиеся к первым трем десятилетиям нашего века, подчеркивали, что и у современных малинке в случае смерти или неспособности правителя какого-либо территориального их объединения его сменяли брат или кузен, но не сын!
Затем, после Халифы, мансой стал Манде Бори (Абу Бекр арабоязычных авторов); он был сыном дочери Сундьяты, откуда и его прозвание Бата Манде Бори — «Бата» указывает на родство по женской линии. Манса Муса I был его внуком, т.е. представлял уже не «чистую» линию создателя державы. Когда же он передавал власть своему сыну, то тем самым попытался обойти традицию передачи власти братьям. Сулейман же с точки зрения этой традиции был законным наследником в ничуть не меньшей (если не в большей) степени, чем Маган. И этот же Сулейман впоследствии повторил ошибку брата — с еще более плачевным результатом. Иначе говоря, в пору расцвета Мали сталкивались горизонтальный и вертикальный принципы передачи власти, да еще и ощущалось определенное влияние каких-то реликтов наследования по материнской линии. И, как обычно это бывало, некая неопределенность в такого рода делах оказывалась чревата весьма нежелательными смутами.
Но как бы то ни было, при «восстановлении в правах» наследования от брата к брату после смерти Магана, по всей видимости, не обошлось и без применения силы (или угрозы ее применения). Нараставшее влияние рабской гвардии обеспечивало ей в конце концов последнее слово в вопросах престолонаследия. И тот, кому удавалось привлечь на свою сторону «начальников рабов», мог рассчитывать на успех своих честолюбивых замыслов, даже не имея, казалось бы, бесспорных прав на малийский престол. После смерти мансы Сулеймана в этом пришлось убедиться на горьком собственном опыте его сыну и преемнику, продержавшемуся у власти всего девять месяцев, а затем сброшенному сыном Магана I при поддержке гвардии и ее начальников.
После прихода к власти Сулейман сумел восстановить спокойствие в стране. Манса отстроил разрушенный было Томбукту и наладил мирные отношения с самым опасным южным соседом — во всяком случае, в его правление моси на мандингские владения не нападали. Так что царствование Сулеймана оказалось заключительным этапом расцвета Мали; после него наступил затяжной упадок.
В 1352 г. меринидский султан Марокко Абу Инан, сын того султана Абу-л-Хасана, с которым обменивался посольствами манса Муса I, послал в Мали с официальным дипломатическим поручением одного из самых интересных людей ближневосточного средневековья — знаменитого путешественника Мухаммеда ибн Абдаллаха ал-Лавати ат-Танджи, более известного под именем Ибн Баттута. Этот человек успел к тому времени объездить всю восточную половину тогдашнего мусульманского мира, включая степи Приазовья и города восточноафриканского побережья на территории современных Сомали, Кении и Танзании, но оставался, несмотря на немолодые уже годы, в душе молодым и любознательным, живо воспринимая все новое. Ибн Баттута преодолел с караваном Сахару, доехал до Ниани и прожил в столице мансы Сулеймана несколько месяцев. Записки Ибн Баттуты, продиктованные им на склоне лет, — не только ценнейший источник для исследователя, но и очень занятный человеческий документ. Притом — единственный в своем роде: ни один человек, кроме Ибн Баттуты, не оставил нам свидетельств очевидца о Мали начала 50-х годов XIV в. Рассказы же о Мали в не раз уже упоминавшихся западно-суданских исторических сочинениях XVII в. отчасти запечатлели устное историческое предание о славном прошлом, а отчасти ссылаются как раз на... Ибн Баттуту, но именно на ту часть его рассказа, которая относится к пребыванию мансы Мусы Кейта в Каире.
Итак, выехав из Сиджилмасы, Ибн Баттута направился с караваном в Тегаззу. В этом захудалом сахарском поселке внимание его привлекли соляные разработки. Вот как он описал соляную торговлю, которой жила Тегазза, ради которой она, собственно, и существовала: «Черные приезжают из своей страны и увозят из Тегаззы соль. Соль из Тегаззы продается в Валате по цене от 8 до 10 мискалей за вьюк, а в городе Мали[18] — от 20 до 30 мискалей, часто же доходит и до 40. Соль служит для черных средством обмена, как служат средствами обмена золото и серебро. Черные режут соль на куски и торгуют ею. И несмотря на ничтожность селения Тегазза, в нем продают и покупают много кинтаров золотого песка».
Наблюдательный Ибн Баттута верно определил в своих записках главную особенность совершавшегося на его глазах торга: для африканцев золото не было деньгами. Это был просто товар, очень нужный и полезный товар — ведь он обменивался на столь необходимую соль! — но все же только товар.
Ибн Баттута подробно рассказал о своем пути через пустыню. Когда караван из Марокко достиг селения Та-зарахла, он там задержался на несколько дней для отдыха, а вперед, в Валату, выслали гонца — такшифа. Так поступали всегда, и делалось это не просто из вежливости. На долгий и трудный путь через Сахару требовалось столько воды, сколько не мог взять с собой никакой караван — если бы, конечно, он не вез воду в качестве единственного полезного груза. Поэтому и отправляли вестника, который должен был позаботиться, чтобы из Валаты выслали навстречу путникам воду. Случалось, такшиф запаздывал; и тогда к многочисленным костям, рассеянным вдоль всего великого торгового пути через Сахару, добавлялись новые — в таких случаях помощи ждать было неоткуда.
Понятно, что купцы не жалели золота на оплату услуг гонца. Тому, который шел с караваном Ибн Баттуты, заплатили 100 мискалей золота — больше 500 рублей на наши деньги. Такшифы настолько хорошо знали дорогу, что даже слепота не мешала некоторым из них продолжать водить караваны. Через полтораста лет после путешествия Ибн Баттуты такой слепой проводник спас заблудившийся караван, определяя его местонахождение по запаху песка, который ему давали понюхать через каждую милю пути. Но у Ибн Баттуты все обошлось благополучно: через два месяца после выхода из Сиджилмасы он оказался в Валате, малийском форпосте в Сахаре.
После нескольких дней отдыха он двинулся дальше, в столицу Мали. На сей раз можно было не дожидаться, пока соберется караван. «Когда я решился на поездку в Мали, — рассказывает Ибн Баттута, — а между этим городом и Вала-той 24 дня пути для едущего быстро, то нанял только проводника из племени месуфа, так как из-за безопасности этой дороги нет нужды путешествовать большим караваном». Именно безопасность дороги больше всего поразила Ибн Баттуту, достаточно насмотревшегося за свои странствования по восточной части мусульманского мира на разного рода дорожные неприятности и неожиданности. Спокойный путь, богатые селения вдоль дороги, где можно было закупить все необходимое путешественнику продовольствие, — такое не так уж часто можно было встретить в первой половине XIV в. где-нибудь в Иране или мусульманской Индии.
Манса Сулейман прилагал много стараний к тому, чтобы торговля с Северной Африкой развивалась спокойно и беспрепятственно. А безопасность главных караванных дорог — Ибн Баттута двигался как раз по одной из них — была для этого жизненно необходима. Мало того, мандингское правительство внимательно следило за тем, чтобы никто не чинил притеснений приезжим купцам. Этим поддержива-лась высокая репутация царей Мали как деловых партнеров, сложившаяся при предшественниках Сулеймана и особенно укрепившаяся в царствование все того же Мусы I.
«Однажды в пятницу я присутствовал на проповеди, — рассказывает Ибн Баттута, — как вдруг один купец из числа ученых месуфа, которого звали Абу Хафс, встал и сказал: „О присутствующие в мечети! Призываю вас в свидетели моей жалобы на мансу Сулеймана...". Как только он это сказал, из-за загородки, за которой сидел султан, вышли несколько человек и сказали ему: „Кто твой обидчик? И кто у тебя что взял?". Купец ответил: „Манса-дьон Валаты — то есть ее правитель — взял у меня ценностей на 600 мискалей, а заплатить за все хочет 100!". Султан сразу же послал за правителем. Через несколько дней тот явился, и государь отправил их обоих к судье. Последний подтвердил правоту купца и взятие у него ценностей. И после этого государь сместил правителя с его должности».
