Ноги сами понесли по тропе. Туда, где высилось святилище из досок, камня и дерна. Оно походило на холм, в котором вырыли пещеру, и укрепили стены и своды.

У входа стояли высокие шесты для факелов. На один из них был насажен человек. На шее висели жуткие бусы — связанные веревкой головы трех детишек и женщины. Рядом лежало покрытое пылью тело молодки, возле стены сидел мужчина со вспоротой грудью. Последние десять шагов к обиталищу бога пришлось пройти по хрустящей багровой корке. Ард замер на мгновение, раздумывая, стоит ли идти дальше или лучше позвать Херидана? Но понял, что повернуть уже не сможет.

Из святилища разило смертью. Насыщенный запах оглушал, сбивал с шага и заставлял глаза слезиться. Рэйхе вывернуло дважды, она еле держалась на ногах. Девушка простонала, закрывая лицо руками:

— Кто… кто сотворил такую мерзость? Даже детей не пощадили!

Сайнария указала на молодку с расколотой головой.

— Подол задран и бедра в крови. Либо осмелевшие разбойники принесли сюда смерть, либо — вражеский отряд.

— Не смеши, — отмахнулся Ард. — Здесь нет армий. Сплетни разлетаются быстрее стрел. Если бы кто-то пожаловал сюда из соседних земель — мы бы услышали…

— Степь под боком, — парировала скрипачка. — Гуурны способны учинить такое. Сама видела, что они делают с караванами… Да и твоя мачеха рассказывала, как и от чего ее спасли.

— Через частокол на конях карабкались? Это не караван. Деревня! Видишь, сколько вышек и дорожек по-над стенами? Охотники перестреляли бы гуурнов…

— Хитрость и обман и не такие укрепления брали. Порой люди сами открывают двери, пуская в дом смерть.

Правда в словах Сайнарии имелась. Такое вполне могло произойти и здесь.

Из святилища пахнуло смрадом. На этот раз даже юноша не смог удержаться и выблевал все, что съел на привале. Рэйхе застонала еще громче. Ард притянул жену к себе. Провел ладонью по мягким пахучим волосам, попросил, чтобы успокоилась и не глядела на мертвых. Рэйхе всхлипнула, прильнула лицом к его плечу. Горячие слезы быстро пропитали ткань рубахи.

— Вот так, девочка моя, — сказала, подходя к ним Сайнария, — поэтому женщине лучше сидеть дома и вязать носки возле огня. Мир — скверное место.

— Но ты воспеваешь бои и смерть! — всхлипнула Рэйхе. — Она красива, величественна в твоих песнях!

— Песня не может гнить. Песня не будет вонять. От песни не разит мочой и дерьмом, дорогая, — скрипачка взяла девушку за руку. — Я не просто пою, но и вру. Вру красиво. Быть может, лучше всех в Гаргии! Но от вранья правда смердеть не перестает. Иди за мной. За околицей воздух посвежее…

Они удалились, оставив Арда одного. Ему вновь захотелось бросить все и отправиться прочь из деревни, но он должен пройти до конца. Чтобы увидеть. И понять. Закрыв ладонью нос, быстро — насколько быстро вообще мог двигаться — вошел в капище.

В кровавой грязи на полу валялись тела. Раздувшиеся, почерневшие. Повсюду копошились белые черви и летали мухи. Сам воздух казался мертвым на вкус. «Эта пещера не может существовать в Гаргии!»

Посреди всего буро-гнилостного ужаса возвышался алтарь из полированного камня. Он был залит засохшей кровью.

На алтаре лежала мертвая женщина. Судя по всему — мертвая два или три дня, кожа приобрела зеленовато-восковой оттенок. У алтаря находилась каменная, доверху наполненная требухой чаша. Под ней едва тлели угли. Напротив раздвинутых ног покойницы стояло обнаженное существо. Бесполое, с длинной гривой черных засаленных волос, больше напоминавших свалявшуюся шерсть. Бледное лицо покрывали черные и красные пятна. Как кожу больного пса. В руках существо сжимало деревянный фаллос.

Погружая его в замученную женщину, обезумивший бог раз за разом повторял:

— Мне не должно быть больно… не должно… ты ведь понимаешь? Я не могу больше терпеть эту боль! Отдай мне свою кровь… хотя бы чуть-чуть…. Почему же нет крови, проклятая ты тварь? Где она? Мне больно! Мне так больно… У меня под кожей жидкий свинец… в глазах — угли… в голове — раскаленный котел… мне нужна она! Нужна кровь!

Рот его не раскрывался, но слова беззастенчиво ломились в сознание юноши.

Дольше терпеть Ард не мог. Рухнул на колени, зажал ладонями уши. Чужая боль стала его болью, чужая воля искажала, вытесняла собственную, присосавшись, как пиявка, к сознанию. Юноша принялся вторить безумцу, ощущая, что слова не способны насытить, избавить от мук.

Что-то темное и чужеродное завладевало им, толкая к убийству.

Раскачиваясь, как пьяный, он подскочил и хватил бога по голове своей палкой. Еще раз. И еще. Бил, пока череп свихнувшегося монстра не треснул, пока не брызнула зеленовато-черная кровь. Бил, пока сам не почувствовал удар в грудь, от которого завалился на спину, задыхаясь и обливаясь слезами. Голова раскалывалась от боли.

«Снова! Снова из бога вырвалась волна силы!»

Волна непонятной энергии рванулась вверх, проломив потолок и едва не разрушив святилище. На Арда упало несколько внушительных кусков земли и едва не перебило ребра балкой.

Наваждение исчезло. Чужая воля перестала ломиться в сознание. Пришедший в себя юноша выбрался наружу, чтобы угодить в руки подоспевшему Херидану.

— Твою-то мать, парень! — проворчал горец. — Мне бы стоило запомнить, что тебя нельзя даже на мгновение оставлять одного! Что стряслось на этот раз?

— Зайди внутрь, — с трудом разлепил искусанные губы Ард. — Зайдите все и посмотрите!

Он разрыдался, выскользнул из рук ошарашенного Херидана и упал на живот. Посмотрел на испачканные кровью руки.

«Я убил бога…»

Охранникам не потребовалось даже перешагивать порога, чтобы все понять. Херидан зло покосился на Ольхоча.

— Говоришь, народ хлебосольный и мирный, а бог — сама доброта?

Растерянный воин смахнул со лба пот, пугливо оглянулся на холм.

— Сам не понимаю, что произошло. Сколько ездил, всегда спокойно было.

— Чтобы ни случилось, надо отсюда уходить. И как можно быстрее, — проронил другой охранник.

Херидан кивнул, подхватил Арда под руки, поставил на ноги.

— Ты как? Идти можешь?

— Дойду. А с ними, со всеми, что делать? Так бросим? На поживу зверям? Не по-человечески это.

— Лучше не трогать, — вмешался в разговор третий охранник. — Мы не знаем, что за напасть на них обрушилась, вдруг болезнь или порча какая. Уходим, хозяин.

Они без оглядки припустили к оставленным телегам. Мертвая тишина, накрывшая деревню, вдруг навалилась на путников внезапным чувством страха. Ощущение, что стоит оглянуться, и они увидят, как в распахнутых настежь воротах толпятся все жители деревни — мертвые, покалеченные, смотрящие с укором им вслед, было настолько явственным, что по спинам тек холодный пот.

— За вами призраки гонятся, чего вы такие перепуганные? — дожевав колбасу, заржал Пард, когда они выскочили к телегам. Его смех тут же смолк, стоило заметить, как трясет Рэйхе, как напряжен Херидан, а Ольхоч, сжимая оберег, бормочет заклинания. Ард сам напоминал призрака — глаза остекленели, лицо белее мела.

— Случилось чего? — сразу насторожились дожидавшиеся их охранники.

— Уходим! Гоните, как можно быстрее! — рявкнул горец, вскакивая в седло.

Засвистели плети, закричали возницы, погоняя лошадей. Летели галопом, пока лес не остался далеко позади.

— Что там было-то? — покосился назад Пард. — От кого бежали?

— От деревни мертвецов, — сплюнул Херидан. Желваки ходили у него на скулах.

— Все мертвы, что ли? Мор или нападение?

— Местный божок спятил. Всех поубивал.

Пард посерел лицом.

— Дела…

— Не понимаю, — неожиданно простонал Ольхоч. — Много раз у арагов гостил, к молодке одной наведывался. Не было людей более приветливых, чем здесь. С богом частенько о жизни говорили. Умно, складно он о мире рассказывал, мудростью делился. Ни гордыни в нем, ни зла не было, о людях своих как о детях пекся. И вдруг такое… Онейку я на огороде мертвой нашел — зарубленную, а сынишку ее в колодце.

Охранник обхватил голову руками, закачался.