— Не знаешь? — удивился Вилкин и принялся за рассказ:

— Много веков назад бродили по Украине чудотворец Сергий и отшельник Николай. Под вечер зашли в село, попросились на ночлег в самую бедную хижину. Хозяева обрадовались святым путникам, зарезали на ужин единственную курицу, уступили на ночь свое место в комнате. А утром отшельник проснулся от плача хозяйки: умерла их кормилица — корова. Отправились дальше чудотворец и отшельник и близко к ночи, усталые и запыленные, постучались в ворота богатого дома соседнего села. Хозяин, — надменный, свирепый, — с презрением отправил незваных гостей ночевать в сарай, дав на ужин пустую похлебку. Утром, прежде чем отправиться дальше, чудотворец Сергий сказал хозяину: «В дальнем углу вашего двора размыт дождями глинобитный забор. В благодарность за гостеприимство разрешите мне нанять на свои деньги работников, чтобы этот забор отремонтировать». Хозяин милостиво согласился. После того, как нанятые мастера восстановили забор, путники двинулись дальше. И тут отшельник не выдержал: «Отче Сергий, ведь ты всемогущ! Но, когда мы были в первом селе, позволил, чтобы у великодушных бедняков умерла корова. А для жадного человека не пожалел собственных денег. Отчего так несправедлив?» Помолчал чудотворец, затем говорит: «Зорко только сердце, глаза часто ошибаются. В бедной семье ночью должна была умереть хозяйка: я отдал ее смерть корове. У богача там, где рушится забор, закопан громадный клад: вскоре дожди окончательно размыли бы стенку, одарив злого человека несметным богатством. Владея этим золотом, богач причинил бы много горя своей стране. Теперь клад уйдет дальше, другому поколению».

— Интересная легенда! Ты считаешь, что я не всегда правильно оцениваю твои действия?

— Возможно. И не только ты.

Вернувшись к борщу, Вилкин быстро опустошил тарелку, отказался от рагу, выпил стакан сока и, поцеловав Анну Николаевну в щеку, поехал в агентство, а через пару часов — в офис Юразова.

Времени до начала собрания оставалось немало, и присутствующие проводили его, споря о политике.

— Крым — это территория, завоеванная Россией, оказавшаяся в составе Украины в результате политических интриг Хрущева и алкогольной зависимости Ельцина, — доказывал Кузьмичев. — Украина состоит из двух половин: украинско — говорящая Западная, воспитанная на культуре близлежащих европейских стран, и русскоговорящая Восточная, имеющая единую трехсотлетнюю историю с Россией. Поэтому введение русского языка в качестве второго государственного расколет Украину на два государства.

— Не обязательно — мировая практика это подтверждает, — невозмутимо возражал Петренко. — Напряженность останется, но она и сейчас есть. Принудительное насаждение украинского языка, осуществляемое государством, порождает недовольство, оппозицию, превращается в источник для революционных движений. Отнять у человека язык — это лишить его прошлого, прервать родовую связь времен. Языковая проблема породила Приднестровье.

— Забыли, что вы политики, а не интеллигенты, — удивленно хмыкнул Вариотов. — Оставьте эти проблемы идеалистам и молодежи. Не имеет значения, какой лозунг провозглашать, лишь бы он привел к власти. Пусть на Западной Украине ратуют за украиноязычие, понимаемое как искоренение русской письменности, в Восточной Украине — за русскоязычие: это переходные моменты избирательных компаний. Для кандидатов в депутаты реален только язык денег: он международный.

Положив на стол дипломат, сыщик молча сидел, не вмешиваясь в разговор, потом подошел к Вале, затеяв вполголоса шутливую беседу. Он ожидал событий, — и они состоялись. В открытую форточку окна влетели, шипя, две дымовые шашки; что — то взорвалось в туалетной комнате.

— Выскакивайте на улицу, — крикнул Петренко.

Все ринулись врассыпную. Сквозь густую дымовую завесу Вилкин поспешил к столу, и, пошарив руками, понял, что дипломат исчез. Послышался Валин визг: видимо, обо что— то ударилась. Поторопившись в сторону, где находились окна, сыщик с кем — то столкнулся, упал; поднявшись, добрался до окна и быстро открыл створки. Дым ел глаза: уносимый через окно и дверь, он постепенно редел.

— В туалетной комнате пожар! — услышали все Танин голос.

— Я его тушу! — глухо отозвался Кузьмичев.

Минут через двадцать суматоха улеглась. Особых повреждений офису причинено не было, только в туалетной комнате от термитнои шашки сгорели полотенца и, туша пожар, обжег руки Кузьмичев: Таня помазала лекарственной смесью герою событий руки и забинтовала их.

Свой дипломат со взломанным замком сыщик нашел на столе Вариотова: он был пуст. Незаметный осмотр ящиков убедил его, что исчезли перчатки, лежавшие в столе у Вариотова: остальные перчатки остались на месте.

Рассудив, что информация о нападении на офис повысит его популярность среди избирателей, Юразов позвонил милиции и журналистам, и в течение следующего часа офис напоминал Гитлеровский бункер: звонили телефоны, сновали фотокорреспонденты, Юразов отвечал на вопросы и демонстрировал остатки шашек и произведенные повреждения. Тем временем Вилкин, стараясь не привлекать внимания, обыскал помещения офиса и сделал вывод, что картонной папки в них нет. Сняв отпечатки пальцев с дипломата, он устроился за столом и рассматривал отпечатки через увеличительное стекло, подозревая по насмешливым взглядам окружающих, что его считают круглым идиотом.

Распрощавшись с журналистами, Юразов попросил свою команду сесть на стулья для проведения короткого совещания.

— Вы, кажется, хотели сделать сообщение? — сухо спросил Юразов, явно разочарованный в детективных способностях Вилкина. — Как я понимаю, у вас что — то украли из дипломата и вы подготовили ноту протеста?

— Не совсем, — Вилкин выпрямился, мгновенно превратившись из жалкой пародии в профессионального сыщика. — Сработала ловушка: к сожалению, с некоторыми зажигательно — дымовыми эффектами.

— Скажите, — обратился Вилкин к доверенным лицам. — Когда в ящиках ваших столов появились перчатки?

— Вчера утром, — после недолгого молчания сообщил Кузьмичев.

— Именно так, — поддержал его Петренко. — Я подумал, что это вы подбросили, для детективных опытов.

— Но я о перчатках ничего не знаю, — запротестовал Вариотов и, вскочив с места, направился к своему столу. — Впрочем, давно столом не пользовался, другие дела были. Вот, смотрите!

Вариотов показал всем пустой ящик.

— Днем в вашем ящике лежали светло — коричневые перчатки, я их видел, — объявил Вилкин.

— Ложь! — закричал Вариотов. — Это очередная провокация! Зачем мне перчатки?

— Чтобы не оставлять отпечатков, — объяснил сыщик. — Тютюнов требовал действий, а тут я со своей дактилоскопической манией. Вот и принесли перчатки: и не только себе, чтобы меня запутать и на других подозрение бросить.

— Тогда где они?! — Вставив ящик обратно, Вариотов с вызывающим видом остановился напротив Вилкина, явно провоцируя драку.

— Полтора часа назад перчатки были использованы, чтобы, прикрываясь дымовой завесой, взломать дипломат, вытащить оттуда мою папку и через форточку в туалетной комнате передать похищенное своему сообщнику, швырявшему раннее шашки. Но я в обеденный перерыв смазал раструбы перчаток клеящим составом и снять перчатки вы не смогли, пришлось их срезать и тоже выбрасывать в форточку.

— Тогда легче было украсть дипломат, — вмешался в разговор Юразов, с интересом слушавший сыщика.

— Он не проходил через форточку по габаритам. К тому же картонную папку легко спрятать, засунув за пояс под пиджак, а потом, свернув трубочкой, просунуть в форточное отверстие.

— Чепуха какая — то! — пробормотал Вариотов и негодующе воскликнул:

— Не было у меня перчаток, честное слово!

— Неправда! Я их у вас видел, — вмешался Кузьмичев.

— И я, — дополнил Петренко. — Когда перчатки обнаружил, столы остальных посмотрел: из любопытства.

— Понятно! — процедил Юразов, меряя Вариотова злым взглядом. — Как вы могли, Степан Анисимович?!