Сняв наручники, Вилкин дал возможность Кураганову смыть с себя нечистоты, кинул ему полотенце и положил рядом одежду. Убедившись, что Кураганов готов к поездке, завязал ему на голове войлочный колпак с отверстием для рта, сковал за спиной руки и отвел к заднему сиденью «Ауди». Нападения со стороны Кураганова не ожидалось — кроме того, что тот был достаточно деморализован, предложенный Вилкиным вариант позволял Кураганову не бояться Панкратиотова и остаться хорошим для дяди, — но Вилкин предпочел перестраховаться.

Велев Кураганову лежать и не поднимать голову, Вилкин снял маску и направил многострадальное «Ауди» к Московскому кольцу. Опасения сыщика увидеть возле Войтенского дома знакомый «Опель», к счастью, не оправдались. Остановившись возле ворот, сыщик вновь надел маску, освободил Кураганова от колпака и наручников и, дав в руки ключи, отправил за ожерельем.

Наступил самый опасный момент: во — первых, ожерелье могло быть перепрятано, во — вторых, Кураганов мог закрыться в доме или попытаться сбежать. В первом случае пришлось бы вновь укладывать Кураганова на сиденье «Ауди» и ехать пытать Войтенко, во втором случае, как объяснил сыщик Кураганову, лежавшая в его кармане магнитофонная кассета будет направлена всем заинтересованным лицам, а грабители переданы Панкратиотову.

Вероятно, угрозы сыщика оказались достаточно убедительны, потому что Кураганов вскоре вышел из дома, держа в руках пакет с ожерельем. Внимательно рассмотрев его при свете фар, сыщик оросил ожерелье в сумку; смочив носовой платок спиртом, протер в «Ауди» места, до которых дотрагивался, и занялся инструктажем Кураганова:

— Заведите машину в гараж и ложитесь спать. Вот кассета: убедитесь, что здесь ваша информация и сразу ее уничтожьте. Ваш «Мерседес» с документами у Немыхина: он взял все в качестве компенсации за предоставленные об ограблении сведения. Вот ключи от наручников: утром я сообщу по телефону, где находится ваш дядя: заберете его. Дяде скажете следующее: Немыхин — предатель. Вас оглушили неизвестные люди и спрятали в подвале. Не стесняйтесь, рассказывайте об ужасах обращения с вами. О признаниях на пленку молчите: их не было. Вас заставили, угрожая паяльной лампой, сказать в магнитофон слова, выманившие дядю из дома. Потом вам предложили отдать ожерелье в обмен на дядину жизнь: и вы были вынуждены это сделать. Повторите!

Убедившись, что Кураганов не путается в тексте, Вилкин подхватил сумку и, снимая на ходу маску, направился прочь. Было слышно, как Кураганов заводит «Ауди» в гараж. Пройдя две улицы, Вилкин забрал со стоянки «Москвич» и через полчаса был дома, сразу попав в объятия так и не прилегшей спать матери.

Будильник прозвенел в семь часов; с трудом поднявшись, спавший не более двух часов сыщик поехал к Панкратиотову.

Осмотрев ожерелье в лупу, Панкратиотов взволнованно сказал:

— Да, это оно. Вы его разыскали, да еще за четыре дня. Удивительно! Сейчас принесу деньги.

Рассчитавшись, Панкратиотов осторожно спросил:

— Вы не расскажете, кто меня ограбил?

— Нет, — улыбнулся Вилкин. — Условиями договора это не предусмотрено.

— Я заплачу столько же, сколько за возврат ожерелья, — нахмурился Панкратиотов.

— Еще раз нет, — твердо сказал Вилкин. — Но за эти деньги могу дать вам совет.

— Говорите, — подумав, сказал Панкратиотов.

— Не имейте больше дел с Войтенко, продайте ожерелье другим.

— Понял! — со злобным удовлетворением произнес Панкратиотов и, открыв сейф, передал Вилкину еще одну пачку денег. — Я учту ваш совет.

Распрощавшись с Панкратиотовым, Вилкин отправился домой, решив, что Алла Борисовна и агентство обойдутся сегодня без него. Загнав «Москвич» в гараж, позвонил по телефону — автомату Кураганову и вскоре был на своем четвертом этаже, где его ожидало шампанское и счастливая Анна Николаевна.

— Для частного сыщика дело, заканчиваясь, не должно иметь продолжения: особенно такого, где сыщик становится объектом охоты, — выпив бокал шампанского, начал объяснять Вилкин. — Возьмем фигурантов последнего дела. Для Немыхина я не существую, он прячется от Войтенко и Панкратиотова. Если учесть, что Кураганов считает его вором и предателем, сбежавшим с «Мерседесом», то сомневаюсь, чтобы Немыхин когда — нибудь появился в Симферополе и мог мне угрожать. Следующий — Кураганов, которого я основательно обидел. Но я был временной угрозой, которая исчезла после возвращения пленки. Из — за того, что данная пленка все — таки была, Кураганову невыгодно мое обнаружение — могу разболтать, — он предпочитает, чтобы я навсегда оставался в тени. Ненавидит Кураганов вора Немыхина, из — за которого оказался в подвале, а боится Панкратиотова: вдруг узнает, кто глушил хлороформом его жену. Последний — Вои— тенко, наверняка уже сообразивший, что против него работали люди, нанятые Панкратиотовым. Но выход на этих людей — на меня, значит, — возможен только через нанимателя: а я сомневаюсь, чтобы после моего совета Панкратиотов восстановил дружбу с Войтенко. Фактически я объяснил Панкратиотову, кто его ограбил, и не удивлюсь, если в ближайшее время Войтенко ждут роскошные похороны. Впрочем, если Войтенко проявит ловкость, то в гробу понесут Панкратиотова: но в этой очередности пусть разбираются сами. А мы выпьем за здоровье сыщика Вилкина и его ассистентки Анны Николаевны!

В тот вечер они сидели в ресторане: Валера Вилкин, Анна Николаевна и Саша Свидлов с женой Люсей. Пригласил всех Валера, — дело об ожерелье принесло значительные деньги, да и перед Сашей был в долгу. После двух бутылок шампанского и коньяка настроение у всех было праздничное, даже Анна Николаевна пыталась рассказать какие — то литературные анекдоты. «Пора размяться!» — объявила Люся, и, схватив Вилкина за руку, потащила на танцплощадку, где колыхались в музыкальном ритме несколько пар. Звучала совсем не ресторанная песня «Позвони мне, позвони!» из кинофильма «Карнавал» и Вилкин, поддерживая пустяковый разговор с Люсей, сразу вспомнил Инессу: учившиеся на одном курсе филфака СГУ, они подружились на студенческом осеннем балу, где звучала эта же песня, и Вилкин, набравшись смелости, сознался, что три года ее любит, на что Инесса, посмотрев с жалостью, сказала, что такие долговременные чувства заслуживают попытки взаимности. Потом было половодье страсти, выбросившее их, как льдинку, в комнату ЗАГСа, где, после нескольких лет величайшего счастья и неимоверной боли, они встретились уже для развода.

Из отдельного кабинета ресторана вышла пара, присоединившаяся к танцующим, и Вилкин, кружа Люсю, столкнулся с ними вплотную и почти не удивился, увидев, что партнершей красивого блондина с уверенными движениями была Инесса: разгоряченная и веселая. Глаза их встретились. Инесса застыла на месте: потом кивнула, опустив лицо вниз и, оставив своего спутника, быстро вернулась в кабинет. Блондин, недоумевая, обернулся, что — то понял, окинул Вилкина злобным взглядом и зашагал вслед за Инессой.

Вечер был испорчен.

— Пора идти: поздно! — объявил Вилкин. Все начали молча собираться и Вилкин догадался, что они тоже видели его бывшую жену.

Сейчас было утро. Зайдя в комнату агентства и поздоровавшись с календарной Пугачевой, Вилкин грустно спросил: «А почему у вас, Алла Борисовна, семья не сложилась?». Работать не хотелось, да и дел не намечалось. Пошел дождь. Вилкин остановился у окна: что— то эта погода напоминала. Да, Львов. Пять лет назад Вилкин учился там на курсах офицеров милиции. Была осень, шли дожди… Вечера он проводил в театре, поражаясь изяществу, с которым женщины в черно — белом, похожие на переодетых графинь, продавали программки. До казарм было недалеко; как и сейчас, он не любил зонты и перебегал от дома к дому, ежась от попадающих за шиворот капель. Фонари, отталкивая луну, купались в брусчатке мостовых; изредка мелькал силуэт прохожего да шелестели шинами автомашины. Воздух пьянил… Казалось, по силам все… В ребяческом порыве он подпрыгивал, ловил ртом росинки дождя — и был счастлив.