— Совсем перестал на обед приезжать! — возмущалась Анна Николаевна, ставя перед сыном тарелку с жареными грибами. — Дело сплошь экономическое, не представляю, как со своими гуманитарными образованьями его вытягиваешь!

— Грамоту, мама, выдумали неграмотные, — отшутился Вилкин. — К тому же альфой и омегой экономических отношений является человек.

Поужинав, достал из книжного шкафа томик стихотворений Марины Цветаевой и устроился читать на диване.

— Двадцать третье февраля: красный день календаря! — процитировал Вилкин, заходя на следующее утро в агентство и останавливаясь перед календарем. — Доброе утро, Алла Борисовна! Принимаю от вас поздравление с мужским праздником!

— И от меня, — послышался сзади голос Спириной. Войдя в комнату и открыв сумку, достала зонтик, протянула

Вилкину:

— Слышала, свой летом потеряли. Примите в подарок!

Вилкин растерянно взял зонтик, хотел съехидничать, опомнился и, задержав в руках ладонь Спириной, осторожно поцеловал.

— Перестань! — покраснев, Катя выдернула ладонь и строго сказала:

— Нечего ловеласничать! До обеда поработаем, затем приглашаю в кафе: отметить День Вооруженных Сил.

Оставив Спирину в агентстве готовить материалы для газетных статей, Вилкин поехал в «Созвездие», где ушедший со скандалом из «Глицинии» Курцев принимал бразды правления фирмой. Записав ряд цифр и уточнив интересовавшие его детали по «Глицинии», вернулся к обеду в агентство.

Помня неудачный опыт посещения «Диканьки», Вилкин, посадив на переднее сиденье Спирину, направил машину на окраину города. Остановившись возле «Али — Бабы», поднялся по ступенькам, открыл дверь и чертыхнулся: через два столика спиной к выходу сидел Спирин, обнимая и целуя накрашенную блондинку. Повернув обратно, Вилкин наткнулся на Спирину: судя по прикушенной губе и полыхавшим гневом глазам, она все видела.

— Здесь слишком людно! — подталкивая Катю к машине, объявил Вилкин. — Заедем в кафе «Мастер и Маргарита» — оно в это время пустое.

Интимная обстановка кафе Вилкину понравилась; заняв угловой столик, заказал обед и бутылку коньяка. Разговор не клеился: судя по удрученному виду, Катя переживала донжуанство мужа.

— Не расстраивайтесь, Катя! Одна из моих знакомых в таких случаях говорит: «Он знает, что я лучше всех, но ходит к другим, чтобы в этом убедиться», — пошутил сыщик, стараясь приободрить напарницу.

— Да, конечно! — невесело улыбнулась Катя и подняла рюмку с коньяком: «За настоящих мужчин!»

— Поддерживаю! — выпив медленными глотками коньяк, Вилкин осторожно произнес:

— Хотя критерии «настоящего» у женщин различны. Какие предпочитаешь?

— Честность, ум, доброта, — быстро перечислила Катя. — За них и выпьем.

В третьем тосте выпили за любовь. Поставив пустую рюмку на стол, Катя съела дольку лимона, подняла затуманенные печалью глаза на сыщика:

— Есть старинная легенда: жили три сестры. Старшая — ленивая, средняя — тупая, а младшая — умница и красавица. Приезжает за ними Судьба в карете: «Садитесь, повезу к суженным!». Заезжают в село, а там парень: веселый, озорной, работящий — дом себе строит. Судьба ленивице говорит: «Выходи, это твой!». Едут дальше, приезжают в город, смотрят: парень в очках кандидатскую диссертацию защищает. Судьба тупице показывает: «Забирай, это твои!». Выезжают на окраину города: возле канавы парень валяется — грязный, пьяный, избитый. Судьба младшую подталкивает: «Твой это». Младшая сестра в слезы: «За что такое?!» Судьба объясняет: «Человечество семьями выживает, индивидуальное не учитывается. Мужья твоих сестер могут без них прожить, а те без них — нет. А миру дети нужны, чтобы род продолжить. Этот тунеядец в одиночку пропадет, его только ты всю жизнь терпеть сможешь. Вылезай!»

Катя грустно улыбнулась:

— Вот я и вылезла. Он тогда мастером спорта по боксу был, пророчили Олимпийские игры, но ранняя слава, женщины, выпивка — и покатился вниз. Сейчас с трудом тренером в спортивной школе удерживается. Когда выходила замуж, надеялась перевоспитать, исправить, потратила годы, пока не поняла тщетность усилий. Из кувшина можно вылить столько воды, сколько в него было налито. Не больше.

Вилкин слушал молча. Каждый в молодости делает свой выбор, за который потом приходится платить. Если повезет: деньгами.

В кафе просидели несколько часов, после чего Вилкин отвез Катю домой и, навестив Новицкого, отправился к набережной Салгира. Он не приезжал сюда с осени. Стоя у парапета, смотрел на кусочки тающего льда, бегущую воду, думал о Кате, Инессе, о своей жизни, в которой оказалось слишком много одиночества. Когда стемнело, вернулся в машину и сквозь огни города повел «Фольксваген» к своему особняку.

— Зачем тебе банкротство Вурдина? — Анну Николаевну снедало любопытство. — Ввести Старцева в число кредиторов суд не сможет, поскольку «Глициния» принадлежит Алле Прокофьевне.

— Только не банкротство. Я воссоздаю ситуацию трехгодичной давности, когда Вурдин оказался перед выбором: продать предприятие или стать мошенником. Чтобы добиться искомого, приходится заниматься экономикой, превратившейся в тот самый гвоздь, на который, подобно Александру Дюма, вешаю шляпу своего замысла.

— Но выбор у Вурдина теперь иной, поскольку мошенником он уже стал.

— Правильно. Причем об этом знают все, в том числе близкие ему люди — и относятся соответственно. Алла Прокофьевна запала на Новицкого не в силу своей порочности: она, как и любая нормальная женщина, нуждается в надежном мужском плече, а о какой надежности можно говорить, имея дело с предателем? Причем настолько никому не верящего, что после увольнения Курцева вынужденного назначить себя директором «Глицинии».

В конце следующей недели прогноз Спириной начал сбываться: поскольку близлежащие рынки сырья захватило «Созвездие», Вурдину пришлось переориентироваться на отдаленные районы, что привело к дополнительным транспортным расходам и удорожанию продукции. Газетная кампания тоже принесла свои плоды: спрос на малоформатную плитку резко упал.

— Еще неделю «Глициная» будет проедать запасы, — оторвавшись от документов, Спирина показала Вилкину аналитические выкладки. — Потом Вурдин должен найти денежный кредит или остановить предприятие.

— Банки дадут кредит только под залог «Глицинии», причем краткосрочный, — встав со стула, Вилкин прошелся по комнате. — Я направил всем банкам твой экономический анализ предприятия, это заставит отнестись к Вурдину настороженно. Учти, что собственником «Глицинии» является Алла Прокофьевна, ей придется подписывать кредитные обязательства, — а после идей, которые с моей помощью вталкивает в нее Новицкий — захватив кредит, муж даст деру, оставив ее расплачиваться, — Вурдина на этот вариант не согласится.

— Дело близится к завершению, — констатировала Спирина и вздохнула. — Я вернусь в бухгалтерию, ты займешься новым расследованием, с другими проблемами и людьми.

— В бухгалтерию не вернешься, — возразил Вилкин. — Скажу по секрету: Старцев оценил твои аналитические способности и переводит заместителем директора банка.

— Для моих лет это карьера, — задумчиво произнесла Спирина и посмотрела на Вилкина. — Я ошибалась, одобряя твою жену. Ты умеешь делать жизнь интересной, рядом с тобой я кажусь себе привлекательной и востребованной.

— Преувеличиваешь, — смутился Вилкин и перевел разговор на другую тему.

Чередуя солнечные дни с дождем и туманом, весна затопила крымские улицы ручьями. Воспользовавшись погожей погодой, Анна Николаевна наконец — то смогла заняться огородом, заставив в воскресенье сына поупражняться с лопатой и цапкой.

— Не понимаю сельскохозяйственных радостей, — ворчал Вилкин, выравнивая грядки. — Нужно родиться Гаем Диоклетианом, чтобы поменять римский престол на деревню да еще гордиться выращенной капустой.

— Зато прожил долго и умер своей смертью, — возразила Анна Николаевна. И, помолчав, спросила:

— Екатерина Евгеньевна уходит?

— Да, послезавтра. Отпразднуем Международный женский день — и распрощаемся.