— Сегодня по почте мне прислали мои водительские права. Невада.

Она взяла и внимательно их рассмотрела, даже прочитала данные. Рост: 178 см, вес: 77 кг, глаза: карие, волосы: светлые. Ох и ах.

— Супер! Боже, у тебя даже фотография здесь шикарная! Напомни мне, чтоб я не показывала тебе свои.

Она вернула ему права и полезла в сумочку за ключами. Вытащив, она мягко подбросила их Мэтту со словами:

— Ты поведешь.

Мэтт поймал ключи и инстинктивно прижал их к груди. Выглядел он удивленным и довольным, хотя и пытался это скрыть. Он подошел открыть ей дверь с пассажирской стороны, и она грациозно села, стараясь не помять оборки своего чудесного подола. Обойдя машину, Мэтт тоже скользнул внутрь.

Она бросила свою сумочку на заднее сиденье и ослепительно улыбнулась.

— Поехали, — приказала она. — Отвези меня в какое-нибудь темное место.

— Но еще не стемнело.

— Стемнеет.

— У меня есть на этот счет сомнения.

— У тебя всегда есть сомнения. К счастью, у меня нет. Отвези меня в темное место, — проинструктировала она на контральто, каку Лорин Бэколл, а потом как-то сразу успокоилась. Потом она игриво добавила: — Ты не пожалеешь.

Мэтт вел машину и выглядел еще более обеспокоенным.

Мимо проносился город, Лас-Вегас-Стрип начинал загораться на фоне неба, которое все еще не было темным, а только лишь сумеречным, подкрашенным лиловым, золотым и пурпурным тонами. Горы и облака казались ближе, а огни ускользали прочь. Когда «шевроле» свернул на шоссе номер 95, машин почти не было. Темпл сидела на своем пассажирском сиденье довольная и наслаждалась поездкой: пусть город позади нее тонет в ночи, пусть перед ней красно-лиловым пионом распускается пустыня вперемешку с небом и закатом на фоне далеких гор.

Запустив руку в свою сумочку, Темпл говорила хриплым голосом, как будто по радио, которое не было настроено. Пока.

Мэтт смотрел на дорогу, точно не зная, где он находится и куда направляется.

А Темпл рассматривала его чудесный профиль и совершенно точно знала, куда хочет поехать.

— Это… — начала она, — мое выпускное платье. Я никогда не выбрасываю хорошие платья. К тому же, они часто работают, как машины времени. Сегодня третье июня 1978 года, и мы едем на выпускной бал. Я специально купила это платье, а ты принес мне милый браслет с цветами гардении, — из сумочки она вытащила белую коробочку: — Ух ты! Как здорово, я могу прикрепить его куда захочу… На платье он играть не будет… — она смотрела на лиф своего платья, демонстрируя голые плечи. — Зато он отлично будет смотреться на моем ободке, — она сняла с волос лиловый с серебром атласный ободок и прицепила букетик гардений справа: — Вот так, — она снова надела ободок и повернула голову к Мэтту, который кивнул в знак одобрения, хотя и был все еще изумлен. Тем временем Темпл продолжала: — На тебе… — она посмотрела вперед, в даль, где уже становилось совсем темно, как заказывали, — простой белый вечерний жакет, очень подходяще. А вот и твоя бутоньерка. Ничего кричащего. Ненавижу безвкусные цветы, как и ты, — она потянулась к нему, чтобы прицепить к его лацкану красную гвоздику. Теперь он выглядел крайне обеспокоенным и даже запуганным. Темпл с облечением вздохнула и снова откинулась на спинку сиденья: — Я не могу сказать тебе, как прекрасно это выглядит, потому как еду в приличной машине с очень приличным шофером.

— Не кажется ли тебе этот выпускной бал немного пустынным? — решился намекнуть Мэтт.

Она улыбнулась. По обеим сторонам машины распласталась бескрайняя пустыня, и только где-то совсем вдалеке, в зеркале заднего вида, слабо мерцали огни Лас-Вегаса — единственный признак цивилизации. Темнота опустилась на пустыню со скоростью черного бархатного занавеса на сцене.

— Как далеко мы направляемся? — спросил он. Посмотрим, подумала Темпл, а вслух ответила:

— Остановись в том месте, которое подходит под мое описание: темное и уединенное.

Несмотря на пустоту вокруг, со всех сторон вдалеке поблескивали чьи-то частные владения. Наконец Мэтт чуть притормозил и свернул с грязной дороги, проехав еще несколько метров по песку, прежде чем полностью остановиться.

— Темпл…

Она повелительно подняла руку, точно кондуктор. Это была ее неспетая песня, и теперь она уж точно ее споет.

— После выпускного бала теперь девушек обычно отвозят в пригородные гостиницы, где номера стоят целое состояние, и все пытаются вести себя, как крутые, а потом ужасно разочаровываются. Но мы с тобой ходим в небольшую школу в маленьком городке, так что у нас есть только школьный спортзал весь в гофрированной бумаге и со старомодным серебряным диско-шаром. Посмотри, вон он! — она наклонила голову, чтобы рассмотреть небо за ветровым стеклом. Мэтт сделал то же. Им услужливо показалась луна, чуть подкрашенная сверху синеватым из-за частично тонированного лобового стекла. Сегодня тринадцатое полнолуние, как прочитала сегодня в газете Темпл. Идеальное время.

Она вынула кассету из утробы своей бездонной сумочки и воткнула ее в приемник, но не до конца:

— Может, стоит сперва осмотреть зал.

Мэтт вылез из машины и подошел с ее стороны, открывая дверцу.

— Спасибо, — довольно улыбнулась она в манере шестнадцатилетней девочки. Какая вежливая юная леди!

Она прихватила с собой сумочку, а потом, обойдя машину, открыла дверцу со стороны водителя и включила потушенные Мэттом фары.

— О, декораторы постарались на славу, — бредила она, простирая руки высоко в усеянное звездами небо.

От заката осталось одно лишь воспоминание — последней красной волной он озарил неровные горы. «Шевроле» был оазисом света в этой черной пустыне. Его фары врезались в синюю бархатную темноту, точно огромные столбы от прожекторов, которые обычно устанавливают на рок-концертах.

— Темпл. Свет посадит наш аккумулятор.

— Не больше, чем приемник, — она наклонилась и потянулась через сиденье, чтобы включить музыку, которая тут же заполнила тихую пустоту вокруг.

Снова выбравшись из машины, она поставила на капот свою сумочку и вынула из нее маленькую фляжку.

— Разумеется, у нас есть этот традиционный липкий, розовый и чересчур сладкий пунш, который, должно быть, сделали на основе гавайского пунша. И еще, но это между нами, ужасный панк Батистовые Ботинки разбавил его водкой, и на вкус он теперь гораздо лучше.

Темпл разлила пунш — он был действительно огненного красно-розового цвета — в два пластиковых стаканчика и передала один Мэтту.

— Темпл, — сказал он. — Ты очень креативная и даже восхитительно сумасшедшая, но…

— Шшш. Это же наш выпускной вечер. Тот, которого у тебя никогда не было, а у меня был, но лучше бы не был. У нас нечасто бывают вторые шансы. Только послушай эту музыку.

— Я не узнаю ее.

— Узнаешь. Я специально записала все свои любимые. Может, они идут и не в хронологическом порядке, но ведь это классика!

В тишине раздавалась песня «У нас есть сегодняшний вечер» Боба Сигера. Темпл протянула к нему руки:

— Давай потанцуем.

Мэтт замер, как парализованный, со стаканчиком невкусного подросткового пунша в руках:

— Я… я не танцую.

— Правильно. Ты занимаешься боевыми искусствами. А боевые искусства придуманы для того, чтобы держать людей на расстоянии. А танцы — нет. — Темпл подошла ближе, взяла у него из рук стаканчик и поставила на капот. — Ты… шаркаешь?

Он посмотрел вниз на свои ноги на тусклом песке, как будто это деревянный пол, усеянный кукурузной крупой, чтобы не скользил во время танцев. Идеально, подумала Темпл, только бы все получилось. Она положила свою левую руку на его правое плечо. Затем она сделала жест правой рукой, словно маг на каком-нибудь шоу или конферансье, представляющий артиста. Вуаля!

— Если попытаешься, поймешь, что это несложно, — процитировала она давние слова Мэтта.

— Темпл…

«У нас есть сегодняшний вечер, — классическим образом обещал им Боб Сигер, — кому нужно завтра?» Мэтт взял ее руку. Его ладонь была чуть влажной в центре. Уже много лучше, чем очкарик Кертис.