— О, — Мэтт отклонился назад, чтобы дать официанту возможность поставить перед ним высокий зеленый пластиковый стакан. — И Макс по уграм часто сюда заглядывал?

Темпл засмеялась.

— Нет, собственно у него и утро вообще бывало редко. Обычно он спал до одиннадцати. В это время «Фернандо» выглядит более оживленным.

— У меня похожее расписание, — заметил Мэтт после того, как медленно отхлебнул воды.

— У тебя получится сегодня взять выходной?

— Может быть, если они смогут найти замену. Но смысла особого нет. Я все равно не смогу поспать. Отвык от нормального графика.

Темпл кивнула:

— Тогда, лучшее, что можно сделать, это пичкать организм кофеином и держаться до… Во сколько ты обычно возвращаешься домой? В половину четвертого утра?

Теперь кивнул он.

— А во сколько сестра Серафина тебе позвонила? — продолжала Темпл.

— В половине пятого.

— Значит, на кота напали до четырех.

Еще кивок. Явно он не был так заинтересован в хронологии ночных событий, как она.

— Темпл, тебе, наверное, любопытно…

— Сейчас я выше всякого любопытства, — выпалила она. Нет ничего хуже, чем желание все знать, словно ты бывший репортер. А она крайне нуждалась в информации. — Я слишком устала, хотя и любознательна от природы…

— У тебя есть право знать, — начал он, снова отклоняясь на спинку стула, когда перед ним ставили тяжелую белую фарфоровую чашку, наполненную до краев темным, густым, как патока, кофе.

— Молоко, пожалуйста, — попросила Темпл официанта перед тем, как развернуть свою салфетку и вытащить ложку. Сколько он еще будет тянуть?

Прибыл маленький голубой молочник, официант удалился. Темпл налила белую струйку себе в кофе и размешала, пока черный цвет не смягчился. Чашка была переполнена. Ей пришлось отпить немного прежде чем добиться идеального сочетания вкуса и правильного оттенка.

— У меня нет никаких прав знать что-то, — сказала она через мгновение. — Разумеется… — Темпл вздохнула, — учитывая мое дикое воображение, в твоих интересах было бы преградить ему путь, а то разгуляется.

Он отпил дымящийся кофе, словно пытался набраться колумбийской отваги:

— Я был священником.

Три маленьких слова. Услышав их, Темпл пришла в оцепенение, в котором прибывал и сам Мэтт с самого звонка сестры Серафины. Она запала на священника — после полного фиаско с Максом? О, неееет!..

— Ты должен понять меня, — выдавливала она слова. — Я — выпавший из обоймы унитарий. Мы знаем обо всем по чуть-чуть и очень мало о чем-то конкретном. Ты был священником?

Он кивнул.

— Э… Священник-епископал?

Он покачал головой, но не мог не улыбнуться надежде в ее голосе: — Нет.

— Нет, — Темпл пристально разглядывала свою чашку, потом добавила еще молока, чуть ли не через край. Надо было сконцентрироваться на том, чтобы не пролить ни капли, пока она поднимает и подносит кофе к губам. Темпл внутренне проговаривала маленькую молитву: хоть бы не пролить, хоть бы не пролить переполняющие ее сомнения. — Не думаю, что Дева Мария Гваделупская сильно почиталась в Епископальной церкви. Но у них есть монахини, я полагаю, и они зовут их «сестрами»?

Мэтт кивнул:

— Ты знаешь больше, чем сама думаешь.

— Но ты был католическим священником? — Да.

— С традиционными обетами ммм… бедность, целомудрие, послушание?

— Да.

— И воздержание?

Он очень старался не выдать стеснения: — Да.

— И теперь ты официально не священник?

— Да.

— Но если ты был священником, почему сестра Сера-фина позвонила тебе? Почему она не попросила этого невидимого отца Эрнандеса, о котором все говорят, но никто не видел? И почему бывший священник исполняет… какой-то обряд? — Темпл понимала, что волна ее вопросов была своего рода отрицанием. Пока она только отвергала, как бедный, сбитый с толку Петр в Саду. — Я знаю, ты не хотел этого делать. Ты теперь… лишен права проводить их? Это… не грех?

Мэтт придвинулся ближе, обхватив руками чашку с кофе, будто защищая ее или пытаясь согреться:

— Это субъективное мнение, ситуация довольно деликатна. В крайних случаях, когда, скажем, человек умирает, сестра Серафина могла бы провести обряд сама. Даже светский человек может. Но если состояние этого человека скорее неопределенно, и священник доступен… Отец Эрнандес не был. Мисс Таилер жутко с ним поссорилась и была бы еще больше расстроена, если б увидела его.

— Я знаю об этом, — вставила Темпл. — У отца Эрнандеса совершенно глупое мнение относительно того, что Господь не хочет видеть кошек на небесах. Если бы мисс Тайлер увидела бедного Черныша Луи, уверена, она поняла бы главное. Только те, у кого есть душа, реально чего-то стоят, — торжественно добавила Темпл, задумавшись о душе Мэтта.

— Это таинство… называется помазанием больного. Раньше его связывали со смертью. Сегодня церковь подтверждает исцеляющую природу этого ритуала и разрешает его выполнение без соблюдения строгих правил. Ты была так удивлена им, потому что немногие католики становились его свидетелями, даже сегодня, и еще потому, что ты ярый унитарий. Из всех таинств оно — самое сокровенное, и для некоторых — самое пугающее. На набожную католичку, такую как мисс Тайлер, омовение оказало сильный исцеляющий и успокаивающий эффект, как ты могла видеть. Сестра Серафина была права: оно было ей необходимо, она также была права в том, что отец Эрнандес только расстроил бы ее, была права даже, что позвонила мне. Женщина поколения мисс Тайлер не приняла бы, если б обряд проводила монахиня. Для них доктора и священники как боги, — он устало рассмеялся этим заблуждениям. А потом сказал так, словно убеждал сам себя: — Я был частью необходимой физиологической силы таинства, также как и его духовного аспекта.

— Но мисс Тайлер враждует с отцом Эрнандесом! Как она может, раз такая набожная католичка?

Мэтт улыбнулся. Его первая настоящая улыбка за все утро!

— Набожные католички, как никто другой, считают себя избранными, нет, даже обязанными выявлять ошибки своих приходских священников.

— Ох, наверное, невесело быть приходским священником.

— Нет.

— А ты был?

— Какое-то время.

— О.

Официант принес из кухни два больших овальных блюда с горками еды. У мексиканского лакомства были землистые, без особых цветовых излишеств, оттенки: от желтого и красного до коричневого. Четкой формы тоже не было — ингредиенты были порублены очень мелко, чтобы легко усваивались. И все же это было, как… Темпл искала верное определение, чтобы отдать дань этой вкуснотище… Это было, как «Мням-ням-ням». Особенно когда «мням-нямка» в твоем желудке танцует «трям-трямку».

Когда официант ушел, Мэтт и Темпл с благоговением изучили свои тарелки.

— Как много еды, — сказал наконец Мэтт. — Не знаю, хватит ли моего желудка.

— Одна ложка, и ты поймешь. В этом и есть весь прикол мексиканской пищи — проверка выносливости.

Он слабо улыбнулся и вылил ложку сальсы на свою яичницу. Темпл убедилась, что ее яичница была полностью покрыта зеленым соусом, а потом приступила к трапезе.

Кто бы мог подумать, что мелко порубленные овощи бывают такими острыми? А этот омлет, неважно, сколько его взбивали, — таким питательным?

— Неплохо, — признал Мэтт.

Теплая еда и горячий кофе, комбинация горького и огненного вкусов — мексиканская кухня в восемь утра (странновато, да?) воскресила их обоих, как и надеялась Темпл. Невозможно было делать перерывы в еде, когда все внутри так горело. Темпл пыталась погасить огонь картофельно-луковым хашем и кинзой.

В течение нескольких благословенных мгновений они могли даже просто есть. А когда пришлось взять передышку от этих кулинарных фейерверков, оба отклонились на спинки, словно молча сговорились. Темпл первая прервала молчание. Снова. Она всегда это делала — торопилась там, где дурочки держали бы рот на замке.

— Ты все равно не объяснил, почему бывший священник может проводить обряд в крайних случаях.

Мэтт похлопал по своим губам бумажной салфеткой, словно пытаясь смахнуть не только остатки еды, но и ее обжигающий след.