— Слушаю, — раздался хрипловатый мужской голос, от которого всякая охота шутить тут же пропала.

Алена разозлилась сама на себя и, уже не совсем понимая, что она делает, строгим, не терпящим возражений голосом произнесла:

— Это Алла Григорьева, господин Хохмачев. Я получила ваш факс, и вот мой ответ. Гонорар увеличиваем в три раза, а сроки в два. Думайте до девяти вечера сего дня. Если нет — значит нет. Если да — белый «кадиллак» к моему дому и ужин в ресторане. Все! — Весь текст Алена выпалила, не дав сказать своему собеседнику ни слова, и повесила трубку.

— Глупость какая, — отругала она себя за выходку и тут же все постаралась забыть. Но еще долго досадовала и злилась и не могла простить себе свой испуг. Этот голос…

Горячая ванна и легкий ужин вернули ей нормальное расположение духа. Допивая чай на кухне под звуки саксофона, доносящиеся из комнаты, нежась в теткином розовом халате и меховых тапочках, она обдумывала, как провести остаток вечера. «Завалюсь-ка спать, а посуду помою завтра утром», — решила она, встала из-за стола, и в этот момент ее внимание привлек звук мотора. Алена машинально бросила взгляд в окно и обмерла Прямо напротив ее окон остановился белый «кадиллак». Из машины вышел водитель с огромным букетом цветов и прошел в дом.

«Не может быть! — обожгла мысль. — Это не ко мне!»

Спасительный взгляд на часы. Нет — ровно девять.

Алена села на стул.

«Это этажом выше или к соседям…» — пыталась успокоить она себя, прислушиваясь к шагам на лестнице.

Шаги затихли на ее этаже, и в следующее мгновение раздался звонок в дверь.

— Кажется, я влипла в историю, — пробормотала Алена и пошла открывать.

В хрустальной пепельнице дотлевала сигарета. Мужчина, прикуривший ее — спортивного вида, чуть меньше тридцати, с правильными чертами лица, — сделал всего лишь одну затяжку и вот теперь, застыв неподвижно в кресле, смотрел, как огненный ободок медленно ползет к фильтру, превращая дорогой табак в пепел. Наконец полоска огня достигла цели и исчезла.

«Вот такая азбука маленьких звезд… Прямо как в жизни», — подумал мужчина. Оцепенение, охватившее его, отступило.

— Светлана! — Он нажал кнопку селекторной связи. — Вы отослали факс госпоже Григорьевой?

— Дизайнеру? Да, час назад.

— Ответного факса не было?

— Нет, Андрей Николаевич, не было.

— Звонок?

— Я указала только телефон вашей трубки, как вы просили.

— Понятно… Света, как по-вашему, что такое счастье?

— Счастье? — опешила девушка от неожиданного вопроса. — Никак не могу привыкнуть к вашим поворотам… По-моему, у счастья нет определений… Хотя у Ницше: счастье мужчины — я хочу, счастье женщины — он хочет.

— Для моей секретарши вы слишком умны. C’est clair comme le jour — это ясно, как день, — сказал он по-французски и тут же перевел фразу на русский. После возвращения в Россию эта манера говорить: французское слово или выражение и тут же — перевод, стала для него чем-то вроде дурной привычки. Он пытался избавиться от нее, но пока безуспешно.

— Я уволена? — бесстрастным голосом спросила Светлана.

— Нет. С сегодняшнего дня вы получаете больше на десять процентов.

Разговор на этом закончился.

«Гусар… — усмехнулся про себя Андрей. — C’est ridicule — это смешно! Получаете больше… Десять процентов… Ого! А в год?! Гусар…»

И он вновь погрузился в свои мысли. Расслабиться не дали.

В кабинет вновь вошла Светлана, молодая женщина, с лицом, на котором застыло трогательное легкое удивление. Это выражение и подкупило Андрея, когда он выбирал себе секретаря-референта. Конечно, все остальное; длинные, стройные ноги, которые позволяли девушке с полным правом носить только короткие юбки, фигура, красивые руки… — тоже сыграло свою роль. Но основное — вечное легкое удивление.

— Пришли из Комитета по строительству, — сказала Света.

— Уф… Давай его сюда. И два кофе, пожалуйста.

Андрей поднялся, вышел из-за стола и встретил гостя стоя. В кабинет вкатился мужчина невысокого роста, с двойным подбородком и хитрыми глазами.

— Господин Хохлачев… — поприветствовал вошедший.

— Господин Уткин… — натянул улыбку Андрей.

Гость и хозяин сели за небольшой столик в углу кабинета, секретарша принесла кофе с печеньем, и беседа началась.

— Вы же не первый год в строительном бизнесе, господин Хохлачев, — начал издалека Уткин. — Можно сказать: акула французского бизнеса.

— Не совсем… Я восстановил российское гражданство.

— А-а-а!.. Теперь вы не только француз, но и опять русский… Поздравляю.

Андрей кивнул.

— Вы, конечно, догадываетесь, — потер двойной подбородок Уткин, — что не все так просто. Окраинные районы города — ваши. Но я понимаю: вам нужен центр!.. Старая застройка!.. Мансарды — это дело такое. С одной стороны, благо — дополнительное дешевое жилье, а с другой — меняется облик города и не всем это нравится. И тех, кому это не нравится, надо уговаривать…

Дальше Уткин мог ничего не объяснять. Ведя дела во многих странах Европы, Андрей, конечно, знал, через что ему предстоит пройти, заключая договор на строительство мансард в Петербурге. Чиновники всех стран, по наблюдению господина Хохлачева, имели один общий рефлекс — хватательный.

«Каждый из них тянет одеяло на себя, даже если кто-то и пытается накрыть другого…»

Андрей не стал бы мучить бедного Уткина и давно умаслил бы его, но… Но…

Петербург для Андрея Хохлачева был больше, чем город, где можно было сделать деньги, как в том же Париже, Праге или Гданьске. Андреи родился в Питере, прожил здесь почти семнадцать лет, а потом… Потом судьба сделала немыслимый кульбит — и он оказался во Франции. Может быть, юный Хохлачев никуда бы и не поехал. И родители не смогли бы уломать сына покинуть страну навсегда, но как раз тогда ему было все равно куда ехать: хоть на лысую гору, хоть в царство мертвых…

Ее звали Алла. Алла Григорьева. Сказать, что он любил ее — значит оскорбить его чувства к ней. Селедку под шубой тоже любят. Это слово было в глазах Андрея дискредитировано. Боготворил? Может быть… И то не полно… Он зависел от нее, как от сильнейшего наркотика. Не видеть ее день — смерть!.. Смерть… И вот прошло десять лет. И все это время он жил без нее. Жил, лелея в себе мечту вернуться и сказать ей всего четыре слова: я не люблю тебя! Слишком много было пережито, выстрадано, чтобы, наконец, понять это. И вот он вернулся… Вернулся именно для того, чтобы сказать те самые слова, которые жгли его все эти годы… А бизнес… Бизнес может пока подождать…

«Нет, Уткин, — прервал сам себя Андрей, — я тебе ни копейки не дам, как ни намекай. Такова жизнь: кто чего хочет, тот того и не получит…»

Представитель Комитета по строительству ушел, унося в душе смятение. Ему все больше не нравился этот несговорчивый бизнесмен, у которого не поймешь что на уме.

Хохлачев остался один, допил свой кофе, вернулся за рабочий стол, и в этот момент «заиграл» мобильный телефон. Андрей сказал одно только слово: слушаю. Сердитый женский голос огорошил его короткой, но напористой речью. Хохлачев не успел ничего ответить, как пошли короткие гудки. Оглушенный, он долго сидел и пытался понять, что же произошло? Это была она? Ну да — Алла Григорьева. Почему она назвала его Хохмачевым? Издевается? И что значат эти фантастические требования? Он и так завысил сумму договора раза в три; пусть знает, кем он стал, кого она так грубо отвергла. Мальчишество? Ну и что! Это его деньги! И вот ее ход — ей мало… Ей всегда было мало…

Мысли Хохлачева скользнули в прошлое — туда, где он впервые встретил девушку по имени Алла.

Он увидел ее весной на дискотеке. Грохотала музыка, полумрак разрезали лазерные ножи. Царило общее возбуждение, общий восторг… А она стояла у стены и что-то зарисовывала в альбом. Это было необычно и странно. Андрей сразу заметил ее, как только вошел в дансинг-зал. Его поразила одна простая мысль: она есть! Никого нет — все слились в единую массу — а она есть. Стоит себе, что-то рисует, независимая, с особым, почти восточным разрезом глаз, короткой стрижкой, в черном свитере с замысловатым рисунком. Андрей прошел мимо нее и заглянул украдкой в альбом. Девушка срисовывала интерьер зала: шары под потолком, стальные скелеты колонн, алюминиевые ребра стен… Закончив работу, она ушла. А он, забыв о том, что пришел как следует оттянуться, последовал за ней.