Нужно было ехать на правый берег. А там идти пешком. Знакомый Ромы по кличке Калач жил в деревянном доме с приусадебным участком. Шел дождь, земля была покрыта коркой льда, как ее сердце. Уже начали сгущаться сумерки. И стояла удивительная тишина. Как будто все вокруг замерло в ожидании того, что с ней должно было произойти. Она добиралась полтора часа. Ей вполне бы хватило времени одуматься, вернуться… Но Алена проделала весь путь до конца. Мысленно она уже пережила весь тот ужас и омерзение, которые ее ждали. Осталось только повторить…

Алена открыла калитку, прошла по скользкой тропинке к дому, мимо траурных силуэтов яблонь, поднялась на крыльцо и постучала. В глубине дома послышались крики, кто-то быстро подошел к двери, резко распахнул ее. Ухмыляющийся, довольный собой, на пороге стоял пьяный Роман…

В эту ночь Андрей тоже долго не мог заснуть. Он думал об Алене, но мысли его все время возвращались к Алле…

Не прошло и недели с того сумасшедшего майского дня, когда Алла так решительно предложила себя, а Андрей уже жалел, что не воспользовался этим предложением. Он набрался храбрости и, выбрав момент, когда родителей не было дома, пригласил ее к себе. Ему и в голову не приходило, что Алла может отказаться. Ведь она хотела этого! Но она отказалась. Андрей был уверен, что она просто мстит ему, и предложил встретиться еще раз. И опять получил отказ. Он попытался выяснить отношения.

— Я понимаю, что вел себя как дурак, — сказал он ей.

Разговор происходил на пляже Петропавловской крепости. Было начало июня. Погода все еще держалась великолепная. Пляж был буквально завален полураздетыми еще бледными телами, мужскими и женскими, — на любой вкус. Ветра не было. Воздух прозрачной жаркой шубой накрывал всех загорающих разом. Жара томила. Томилась душа, томилось сердце.

— Но я не понимаю, что нам мешает попробовать еще раз? — развивал Андрей свою мысль.

— Ты загораживаешь мне солнце, — не открывая глаз, сказала она.

— Извини…

Он отодвинулся и с этой новой точки, с приливом нежности, стал разглядывать ее всю. Вот она — любимая — только протяни руку. Две розовые ленточки купальника, капельки пота вокруг пупка и капельки пота на лбу. Сосредоточенное выражение лица, как будто сейчас происходит что-то важное, от чего зависит ее жизнь.

— Ты красивая… Очень красивая… — прошептал он.

— Слушай, попить принеси. Умираю.

Андрей с готовностью вскочил и пошел к палатке, где торговали напитками. За водой стояла очередь минут на пять. Когда он вернулся, Алла была уже не одна. Рядом с ней сидел какой-то парень-культурист. Мышцы гуляли под его кожей сами по себе, завораживая. На фоне культуриста Андрей выглядел дистрофиком: тоненькие ручки, впалая грудь.

— А это кто? — пренебрежительно спросил парень, когда Андрей поставил перед Аллой бутылку пепси-колы.

— Так, — бросила она. — Всегда при мне…

— Понимаю… — оценил культурист. — Королеву делает окружение.

Вот когда Андрей понял, что такое ревность. Это было как удар, коварный, жестокий. Удар, на который тут же хотелось ответить. Но что он мог сделать? Культурист сидел на песке перед Аллой, как сошедший с пьедестала монумент.

К жестокому приступу ревности добавилась жгучая обида. Андрей был обижен на Аллу так, как никогда в жизни не обижался еще ни на кого. Он-то считал себя крутым! Она ведь сама предложила ему себя! Значит, в нем была магическая мужская сила, против которой женщина устоять не может, И вдруг: он — слуга, он — паж, он — ее свита…

Но что он мог? Оскорбить ее? Значит, потерять навсегда. Допустить такое Андрей не мог ни при каких условиях. Оскорбить его? Спровоцировать драку? Но и так понятно, кого после драки будут хоронить. И победитель опять получит все. А это значит, что он и в этом случае потеряет Аллу.

Андрею ничего другого не оставалось, как проглотить обиду. Глотать обиды, одну за другой, — отныне это был его удел. Тогда он еще не знал об этом…

День начался с неприятностей. В доме — его доме, ремонт которого шел полным ходом, рухнул потолок. Андрею позвонили, и он, извинившись перед представителем Комитета по строительству господином Уткиным, зачастившим к нему в последнее время, поехал на стройку.

Работы были приостановлены. Рабочие сидели у дома на досках, источающих острый смолистый запах, травили анекдоты, играли в карты.

К счастью, все оказалось не так страшно. Потолок на втором этаже не рухнул, а всего лишь дал трещину. Для Андрея было очевидно, что в проект вкралась ошибка — неправильно рассчитана нагрузка на оставшуюся в одиночестве несущую опору. А кто делал расчеты? Алена!

«Было бы странно, если бы она не допустила в проекте ни одной ошибки, — думал Андрей, оценивая размеры убытка. — Да и я хорош, que diable — черт возьми! Нужно было все внимательно проверить… А ведь это выбьет почву у нее из-под ног. Сорвется, махнет к себе в Воронеж… Не хотелось бы ее потерять как раз сейчас. Почему как раз сейчас? Не потому ли, что… Как там сказала Светлана? Любовь — чувство переходящее… Нет, нет… Еще ничего не ясно… Подождем…»

— Ошибочка вышла, понимаешь, — сказал бригадир, сопровождавший Андрея. — Не надо было стенку двигать. Но ничего. Передвинем взад, укрепим… Тыщу лет простоит.

— Может, балка прогнила? — возразил Андрей. — Дому-то больше ста лет… Поднимемся-ка на чердак.

По узкой лестнице они залезли на чердак, заваленный вековым мусором, который рабочие еще не успели убрать.

Хохлачев и бригадир внимательно осмотрели балку. По идее она должна была прослужить еще лет сто. Значит, виновницей происшествия была все же Алена.

— Ну! Я же говорил! — убежденно сказал Андрей. — Гнилая, зараза.

— Да вроде нормальная, — засомневался бригадир.

— Да ты повнимательнее посмотри, Петрович! Вся изъедена грибком. Видишь?

Петрович встал на колени.

— Да вроде нормальная, понимаешь.

— Была! Лет пятьдесят назад. Приглядись получше.

«Уговаривать» Петровича пришлось минут десять, в конце концов, склонившись над злополучной балкой в очередной раз, он наконец увидел в ней что-то подозрительное и сказал:

— Похоже, действительно, прогнила.

— А ты говоришь… Понимаешь!

«Вот и отлично, — подумал Андрей. — Теперь он будет ходить и говорить всем, что прогнила балка. И Алена останется в стороне…»

Они еще минут пятнадцать совещались, как попроще и подешевле устранить трещину в потолке, после чего бригадир спустился вниз, а Андрей остался. Что-то он хотел сделать?.. Но никак не мог вспомнить что? Петрович заговорил его. Нужно было восстановить ситуацию.

Они стояли здесь. Он смотрел по сторонам… и вдруг Хохлачев вспомнил! Во время разговора что-то сверкнуло в мусоре, в нескольких шагах от него.

Андрей долго разгребал мусор ногой и наконец нашел то, что могло кольнуть ему глаза лучиком отраженного света. Хохлачев нагнулся и поднял из грязи изящный золотой перстень с замысловатым узором. Это был вензель, в котором Андрей рассмотрел две переплетенные между собой буквы: «А» и «Г».

В то время, когда потолок на втором этаже дома господина Хохлачева дал трещину, а вместе с ним готова была треснуть репутация дизайнера Аллы Григорьевой, сама Алла-Алена находилась в спортивном клубе. Занималась аэробикой. В зале, кроме нее, были еще восемь женщин и тренер Георгий Кульков, которого все без исключения звали Жорик — моложе тридцати, холеный, с глазами, отражающими его сексуально озабоченную душу.

— Раз, раз, раз, — отсчитывал Жорик ритм, перекрикивая ревущие динамики, из которых вырывалась заводная музыка. — Выше ножки! Раз, раз, раз… Докажем всем, что нам нет еще и двадцати! Раз, раз, раз…

Из присутствующих дам не было двадцати только Алене. Всем остальным женщинам уже перевалило за двадцать, и некоторым весьма далеко. Алена была знакома лишь с тремя из них. Первая — Марина. Она надевала на тренировки пестрый топ и черное, просвечивающее трико, сквозь которое проглядывали черные прозрачные трусики. Вторая — Надежда — в мешковатом серо-сине-зеленом спортивном костюме, мать троих детей и жена владельца десятка ларьков на Сенной площади. И Катя — в закрытом голубом купальнике и колготках телесного цвета.