«Остановимся еще несколько на том вопросе, который «давно занимает» Струве: какова реально-научная ценность теории реализации?» — продолжает Ленин, беспощадно вскрывая все новые пласты методологической безграмотности «легальных марксистов», и дает ответ: «Совершенно такая же, какова ценность всех остальных положений абстрактной теории Маркса. Если Струве смущает то обстоятельство, что «совершенная реализация есть идеал капиталистического производства, но отнюдь не его действительность», то мы напомним ему, что и все другие законы капитализма, открытые Марксом, точно так же изображают лишь идеал капитализма, но отнюдь не его действительность. «Мы имеем целью, — писал Маркс, — представить внутреннюю организацию капиталистического способа производства лишь в его, так сказать, идеально среднем типе»... Теория капитала предполагает, что рабочий получает полную стоимость своей рабочей силы. Это — идеал капитализма, но отнюдь не его действительность. Теория ренты предполагает, что все земледельческое население вполне раскололось на землевладельцев, капиталистов и наемных рабочих. Это — идеал капитализма, но отнюдь не его действительность. Теория реализации предполагает пропорциональное распределение производства. Это — идеал капитализма, но отнюдь не его действительность. Научная ценность теории Маркса состоит в том, что она разъяснила процесс воспроизводства и обращения всего общественного капитала. Далее теория Маркса показала, как осуществляется то присущее капитализму противоречие, что громадный рост производства отнюдь не сопровождается соответствующим ростом народного потребления, поэтому теория Маркса не только не восстановляет буржуазно-апологетические теории, как это причудилось Струве, а, напротив, дает сильнейшее оружие против апологетики. Из этой теории следует, что даже при идеальном, гладком и пропорциональном воспроизводстве и обращении всего общественного капитала неизбежно противоречие между ростом производства и ограниченным пределом потребления. В действительности же кроме того процесс реализации идет не с идеально гладкой пропорциональностью, а лишь среди «затруднений», «колебаний», «кризисов» и пр.»[121].

Струве заявляет, приписывая свои собственные заблуждения Марксу: «Я не думаю, чтобы Маркс мог решить исторический вопрос на основании этой совершенно абстрактной конструкции...» На это Ленин отвечает ему: «Никто из оппонентов Струве нигде и никогда не говорил такого абсурда, чтобы исторический вопрос можно было решать при помощи абстрактных конструкций. Но в настоящее время Струве сам поставил вопрос вовсе не исторический, а совершенно абстрактный, чисто теоретический вопрос «относительно идеального капиталистического общества». Не ясно ли, что он просто уклоняется от вопроса? Что существуют многочисленные исторические и практические условия (не говоря уже об имманентных противоречиях капитализма), которые ведут и приведут гораздо скорее к гибели капитализма, чем к превращению современного капитализма в идеальный капитализм, — этого я, конечно, и не думаю отрицать. Но по чисто теоретическому вопросу «относительно идеального капиталистического общества» я сохраняю свое прежнее мнение, что нет никаких теоретических оснований отрицать возможность расширенного воспроизводства в таком обществе»[122].

Подводя итог, можно сказать, что таким образом Ленин неопровержимо показывает, что «легальный марксизм», строго говоря, не является марксизмом. Вмешиваясь в спор Булгакова с Туган-Барановским, Ленин отмечает: «...спор может вестись не об «оригинальности», а о понимании того или другого положения Маркса, о необходимости так или иначе излагать Маркса»[123]. Говоря о полемике Струве по поводу спора Туган-Барановского с Булгаковым, Ленин пишет: «По моему мнению, полемика Струве против названных писателей вызвана не столько разногласием по существу, сколько ошибочным представлением Струве о содержании защищаемой ими теории»[124] (то есть Марксовой теории воспроизводства капитала).

Непосредственно после победы пролетарской революции невозможно сразу перейти к уничтожению отчужденных экономических отношений — невозможно по той простой причине, что их нет, они разрушены в ходе революции и гражданской войны. Казалось бы, в том, что разрушены отношения, все равно подлежащие коммунистическому уничтожению, нет ничего плохого. Однако разрушение (в отличие от диалектического уничтожения, снятия) означает, что разрушены соответствующие производительные силы, не функционирует экономика; оставшихся же производительных сил недостаточно для того, чтобы удовлетворять нужды населения и отбивать натиск внутренней и внешней контрреволюции.

Момент победы пролетарской революции в силу указанных причин отделяет от момента перехода к социализму, от «действительного коммунистического действия», более или менее длительный переходный период, основным содержанием которого является восстановление и необходимое развитие разрушенных производительных сил.

Сразу встает (пока еще в очень абстрактном виде) исключительно важный вопрос: к какой из двух эпох, к какому типу развития относится переходный период? Если, развивая производительные силы, мы при этом вольно или невольно «высвобождаем» отчужденные производственные отношения — повторяется история с «карбюратором» Чапека, который полностью расщеплял материю на энергию, но воспользоваться этой мощной производительной силой было весьма затруднительно, так как одновременно выделялся в чистом виде находившийся доселе в материи в связанном состоянии Абсолют — дух святой, причем выделялся в такой концентрации, что окружающие страдали от скоропостижных религиозных экстазов и тяжелых случаев нисхождения божьей благодати...

Но если из-за переходного периода невозможно сразу перейти к преодолению отчуждения, коммунистическому уничтожению частной собственности, нельзя ли, по крайней мере, развивать в переходный период производительные силы таким образом, чтобы не увеличивать при этом отчуждение?

Для того чтобы лучше понять сам вопрос и ответить на него по существу, нужны некоторые элементарные представления о том, что из себя представляет идущее к социализму общество переходного периода. Какие уклады образуют социальный организм этого типа, как они взаимодействуют между собой, и как развивается это взаимодействие?..

Попробуем разобраться, в чем именно может состоять коммунистический характер деятельности субъекта в противоречивых условиях переходного периода, когда вместо преодоления отчуждения приходится сначала заняться развитием производительных сил (как это предвидел Энгельс еще в 1847 году).

Прежде всего, коммунистический характер субъекта проявится в способе, которым распределяется часть произведенного продукта, идущая на потребление, то есть в характере социальной политики, выражающей коренные интересы трудящихся. Что же касается другой части продукта, идущей на накопление, — здесь дело обстоит несколько сложнее. В этой части коммунистический характер деятельности субъекта мог бы состоять в том, чтобы осуществлять развитие производительных сил таким образом, при котором по меньшей мере не увеличивается отчуждение, то есть не появляются экономические производственные отношения. Но возможно ли это? Это возможно, если мы найдем способы и средства развивать общественные производительные силы как производительные силы организации. Именно в этом состояла исходная идея, «абстракция чистого социализма», сформулированная Лениным в 1917—1918 годах; переходный период как «налажение чрезвычайно сложной и тонкой сети новых организационных отношений, охватывающих планомерное производство и распределение продуктов, необходимых для существования десятков миллионов людей». Однако, во-первых, из-за колоссальных масштабов этой «сети организационных отношений» ее создание быстро упирается в известные ограничения государственного аппарата как средства контроля. Во-вторых, внешне- и внутриполитическая обстановка диктует необходимость как можно быстрее от простого контроля за состоянием производительных сил переходить к управлению их ускоренным развитием.