Формационная природа общества в целом определяется тем, какой уклад господствует над всеми прочими.

Как представляется, существует резкая недооценка опасности принятия нами предложений о быстром и радикальном сокращении стратегических ядерных вооружений (путем их взаимного согласованного уничтожения). По существу, это было бы не менее опасно для нашей страны и для человечества в целом, чем полномасштабное развертывание системы космических вооружений.

Наша политическая мощь как "сверхдержавы" основана, главным образом, на военной мощи, в то время как экономически мы представляем собой среднеразвитое государство. Конкурентоспособная часть нашей индустрии, открытая для "высокой технологии", почти целиком сосредоточена в области производства вооружений. Размывание этой основы в короткий промежуток времени неизбежно приведет нас к потере качества "сверхдержавы", а мировую систему к резкой дестабилизации.

Такое развитие событий ослабило бы позиции СССР в значительно большей степени, чем США. Механизм международного господства США - по преимуществу экономический, в меньшей степени основанный на военной мощи и политических рычагах. Реальная власть в западном мире принадлежит сегодня верхушке транснациональной финансовой элиты. В этой системе отношений ВПК отводится роль хотя и чрезвычайно важного, но подчиненного регулятора расширенного воспроизводства капитала. В частности, и программа СОИ имеет прежде всего экономическую, а уже затем - политическую и военную направленность.

Очевидно, ядерное разоружение не только желательно, но и неизбежно. Оно было и остается нашей конечной целью. Но в существующей системе международных отношений оно возможно только на таком пути, в такой социально-экономической форме, которая обеспечит постепенную трансформацию, "перекачку" нашей военной и военно-политической мощи в финансово-экономическую, превращение Советского Союза в экономическую "сверхдержаву".

На лице Проницательного читателя проступает загадочная улыбка...

- Замечательная все-таки вещь научная логика, - задумчиво говорит он. - Очень складно все это у вас получается. Я даже, знаете ли, сам несколько увлекся. Выходит, без соблюдения всяких там условий мы и шагу-то ступить не можем в новый тип развития! Занятно... Есть только в этих рассуждениях один небольшой изъян. Оглянитесь-ка по сторонам! Мы уж полста лет живем при социализме. Ущипните меня, может быть, я брежу? Ведь вы мне доказали, как божий день, что этого быть не может. Ведь у нас и цель неконкретная, и средства не из той оперы, и субъект никудышный. А тут, как-никак, новый тип развития... В общем, слышу одно, а вижу другое.

Итак, своевременно выявленный благодаря бдительности Проницательного читателя, между теорией и жизнью предательской трещиной зазмеился

Теория — если только она заслуживает подобного названия — это такая вещь, к которой необходимо относиться со всей серьезностью. Если в отношении математики или молекулярной биологии утверждать такое — значит ломиться в открытую дверь, то в области обществоведения мы едва-едва выходим из периода, когда теория играла роль пресловутого «дышла».

Однако что же прикажете делать, если в жизненной реальности упорно не обнаруживается то, что теоретически предсказано, напротив, наличествует нечто такое, чего в этих условиях теоретически не может быть?

Прежде чем затевать очередную революцию в науке на предмет ее подгонки к жизни, есть все основания вспомнить, что самое эту жизнь нам не дано узревать непосредственно, проникая неким «трансцендентальным оком» к самой сути «вещей в себе». Это верно для жизни вообще, трижды верно для ее социального среза. Со времен Канта хорошо известно, что наш «непосредственный взгляд» обременен громоздкой призматической системой априорных представлений, дающей перевернутые картинки парадоксов, раздваивающей изображение на противоречивые половинки и плодящей всевозможные аберрации и миражи.

Все это говорится к тому, что уяснение принципиального преимущества социалистической экономики тесно связано с вопросом о том, что же такое социализм вообще. И вопрос этот далеко не праздный.

Во-первых, в добытой покуда теоретической истине (независимо от того, уцелеет она в столкновении с Парадоксом 3 или нет) говорится, собственно, о преимуществах общественного строя коммунистической эпохи вообще, из которых не выделен ни экономический аспект, ни социалистическая фаза.

Во-вторых, «...общество, в котором осталась классовая разница между рабочим и крестьянином, не есть ни коммунистическое, ни социалистическое общество. Конечно, при толковании слова социализм в известном смысле, можно назвать его социалистическим...» (Ленин). А поскольку эта разница и по сей день не уничтожена, стало быть, когда Проницательный читатель, указуя перстом окрест, провозглашает: сие — социализм, то это именно «социализм в известном смысле», и надо еще выяснить, известен ли этот смысл Проницательному читателю.

Наконец, огромное значение имеет содержащееся в теоретическом завещании Ленина указание, что путь России к социализму есть «видоизменение обычного исторического порядка». Поэтому надо понять, как это «видоизменение» соотносится с социализмом вообще и с «социализмом в известном смысле».

Если мы, не разобравшись с этими материями, будем продолжать выяснение преимуществ социалистической экономики, и при этом каждый будет употреблять слово «социализм» в ему лишь «известном смысле», наше выяснение имеет все шансы сравняться по продолжительности с возводимой к Рюрику дискуссией о товарно-денежных отношениях.

Нам нужно выяснить, грубо говоря, какую часть коммунизма составляет социализм. Критерий этого различения — в их общем предмете. Поскольку коммунизм есть уничтожение частной собственности, производственных отношений, нужно выяснить, какую часть этой работы берет на себя социализм. А значит, нам не разобраться без краткого (по необходимости) уяснения сути производственных отношений.