Естественно, каждый из мужчин глянул на эту руку. Если не из интереса, то просто машинально.

Пока одна рука Галины красовалась над чемоданом, безымянный палец второй руки изящным движением скинул нижнюю карту— короля червей — в складки румынского платья.

Никто ничего не заметил, и Галя спокойно раздала карты.

Ей было интересно узнать, что предпримут ловкие игроки на сей раз. Ведь преимущества, обеспеченного своей раздачей, у них уже не было.

Ее любопытство удовлетворилось довольно быстро. Еще на первом круге торговли очкарик переменил позу, сложил карты вместе и, в сотый раз доставая деньги из бумажника, на секунду опустил карты под чемодан. Всего на секунду рука исчезла из поля зрения Галины, но она не сомневалась, что этой секунды вполне хватило очкарику на то, чтобы отделить от четырех карт одну, необходимую «инженеру». Возможно, в эту же секунду он уже передал карту и получил взамен другую. А может быть, шулера обменяются картами чуть позже — это уже вопрос техники. Гораздо полезнее было бы понять, как «инженер» дал понять сообщникам, какая именно карта ему нужна. Разгадать код, которым шулера передают друг другу информацию, — вот что ценно. Но для этого нужно было долго, очень долго наблюдать за ними. Слишком долго, чтобы Галина могла себе это позволить.

За окном мелькнул знакомый пейзаж, проехала мимо окон, оставаясь позади, их станция. Даже в сумерках Галина узнала очертания вокзала.

— А это — мои! — объявил «инженер», предъявляя стрит. Края пиковой десятки были чуть согнуты. Самую малость, необходимую для того, чтобы захватить карту и, спрятав ее с тыльной стороны ладони, передать сообщнику.

Алексей прошелся по друзьям. Без надежды на успех, но скорее для очистки совести. В самом деле, не мог же он сидеть сложа руки и не пытаться что-то предпринять, чтобы найти деньги.

Ему показалось забавным, что основная масса друзей, к которым он обратился за помощью, предлагала ему как раз суммы, близкие к тридцати рублям. Тем самым тридцати рублям, которые в идиллических мечтаниях Алексея Жгута вполне могли спасти его дурную голову. Если только собрать эти самые тридцать рублей со всей части.

А так Алексей набрал чуть больше четырехсот рублей. Да и то на руки ему дали сто пять. Остальные только пообещали. Сто пять рублей, набранные трешками, пятерками и червонцами, покоились, сложенные вдвое, в кармане его галифе и, как ни странно, оттягивали его так, словно это были не несколько разноцветных бумажек с водяными знаками, а как минимум килограммовая гиря с весов из офицерского буфета.

Кстати об офицерском буфете и тамошних гирях.

Никто в части не сомневался, что гирьки эти весят несколько меньше своего номинала. Не намного меньше, чуть-чуть, но эти крохи, капли, граммы превращаются в копейки, складываются в рубли, пачки рублей. И эти пачки забиваются куда-то под матрас продавщицы, Надежды Ильиничны, крашеной толстенной тетки, всегда обходительной, улыбчивой, никогда не забывающей спросить о здоровье, о детях, о служебных делах. Черт, да никто никогда и заикнуться не мог о том, что тетя Надя недодала или обвесила. Как же возможно сутяжничать с человеком из-за гривенника, если человек улыбается тебе даже шире, чем позволяют румяные щеки?

Вот у кого бы одолжить денег. Но ведь не даст. Даже и не по жадности откажет, а по здравом разумении: ведь если даст, то могут потом и спросить, откуда у скромного работника торговли такие деньги. А ответить-то нечего. Голощекин, скотина, приволок откуда-то двадцать штук советских рублей и в ус не дует, ничего не боится! Проверить бы его на предмет честных заработков, но не к месту.

Буфетчица их — не капитан. Она точно не сорит деньгами. Не раздает их направо и налево проигравшимся, пропившимся и прочим страждущим и скучающим по ним до волчьего воя. Так что вариант с тетей Надей отпадал. А жаль.

Ведь у тети Нади наверняка запрятано под матрасом тысяч…

Алексей призадумался, пытаясь представить себе, сколько могла нажить буфетчица, бессменно проработавшая в буфете лет десять, а то и двенадцать. Если, допустим, гирька весит на пять граммов меньше. Выходит, что с каждого килограмма «докторской» тетя Надя «экономит»…

Алексей подсчитал в уме и с удивлением обнаружил, что барыш буфетчицы с каждого килограмма— копейка.

Сумма показалась старлею смешной. Даже продавай их буфет по пять килограммов колбасы в день, буфетчице никак не заработать на своем мошенничестве больше пятака в день. Рубль с четвертью в месяц, пятнадцать целковых в год. Смех! Меньше, чем партийные взносы.

Тогда, наверное, гирька весит не на пять, а на десять граммов меньше. Значит, получается… Получается, считай не считай, что хрен редьки не слаще. Тридцать рублей в год — курам на смех.

Так в чем же секрет? Откуда же слухи и байки про ловких и богатых торговцев, если с гирьки набегает всего ничего?

Алексей даже остановился, погрузившись в вычисления, не доходя пяти шагов до собственного подъезда.

Ерунда какая-то!

Сколько же нужно высверлить из гири, чтобы заработать хотя бы тысячу? Выходило, что для таких барышей тете Наде оставалось только брать деньги, а колбасы не отпускать вовсе. Чушь собачья. Все сразу заметят, что буфетчица отдает им вместо куска колбасы просто скомканную бумагу. Так в чем же фокус? Сколько же весит гирька?

Алексей снова зашагал по дорожке мимо своего подъезда, в направлении офицерской столовой, чтобы разобраться, выяснить, как обстоят дела с гирькой. Эта идея завладела им, захватила, отодвинув все прочее на второй план. Он шел все быстрее, стуча стоптанными каблуками по пыльному, в трещинах асфальту.

Стоп! На полпути к столовой он вдруг опомнился, одернул себя. О чем он думает? Опять какие-то дурацкие проекты и расчеты! Ему нужно, НЕОБХОДИМО добыть деньги! И единственная нужда, за которой стоит идти в «офицерку», это деньги. Упасть перед тетей Надей на колени и вымаливать у нее двадцать тысяч.

Алексей даже рассмеялся. «Вымаливать» не больно стыковалось с суммой «двадцать тысяч».

Он повернул обратно.

Собранные у сослуживцев деньги колыхнулись в кармане, напоминая о себе.

Зачем взял? Алексей с досадой сунул руку в карман, чтобы придержать его. Все равно эти деньги погоды не сделают, а мужики опустошили свои заначки, оставшись без свободной копейки. Просто начал Алексей с самых закадычных приятелей, которые хотя и не ссудили много, но не отказали. Остальные не стали сразу выворачивать карманы, обещая взять у жены, принести попозже и все такое прочее.

Увы, но идея со сбором денег плодов не принесла.

В самом скверном расположении духа Алексей вернулся домой. К его удивлению, дверь квартиры оказалась заперта. Он постучал — ответа не последовало.

Открыв дверь ключом, Алексей вошел.

— Галка! Галчонок!

Нет ответа.

Алексей включил свет, снял китель, стянул сапоги и прошлепал босыми ногами на кухню.

На плите ничего не стояло. Ни традиционной кастрюли, ни сковородки, накрытой крышкой, чтобы только разогреть — и ужин готов.

Странно. Куда могла уйти Галина? Ну, уйти она могла и к Марине, и к Альбине, и еще к кому угодно. Не оставить записки — было не совсем в ее характере, а вот не оставить мужу поесть — точно не походило на нее.

Потоптавшись перед холодильником, Алексей добыл из его слабо подсвеченного нутра початую пачку маргарина и три яйца.

Он зажег газ, поставил сковороду на огонь, отрезал дольку крошащегося маргарина. Болезненно белый ломтик упал в середину чугунной арены, зашипел, оседая и образуя вокруг себя полупрозрачное шкварчащее озерцо.

Алексей поднял сковороду, покрутил, чтобы маргарин растекся по дну, потом разбил в нее яйца, умудрившись упустить в свой ужин две чешуйки скорлупы. Наскоро посолив, он взял нож, намереваясь выловить скорлупу, пока яйцо не спеклось.

В этот момент в прихожей хлопнула дверь.