— Ты Галя? — вскинуло вдруг брови одно из античных лиц.

— Галя.

И тотчас вокруг нее образовался круг. И все заговорили негромко, чуть наклоняясь к ней, то ли чтобы быть услышанными, то ли следуя какому-то ритуалу.

Ее почему-то жалели, но почему? Из многоголосого шепота нельзя было выделить ни одной связной фразы. Голоса черных людей слились, напоминая шипение клубка змей.

Галя вдруг испугалась. Она неожиданно вспомнила прочитанный недавно рассказ Гоголя о киевском студенте, попавшем в лапы к нечистой силе. Наверное, так чувствовал он себя, стоя в окружении чертей и вурдалаков посреди оскверненной церкви. Галя почувствовала, что сейчас закричит или потеряет сознание. Но комсомолке падать в обморок не пристало, и она уже набрала в грудь воздуха, чтобы закричать и разорвать образовавшееся вокруг нее кольцо, разогнать этих черных шептунов, незнакомых ей, но знающих ее в лицо и по имени… И тут увидела маму.

Мама, тоже в черном, вся сгорбленная, входила в квартиру, повиснув на руке своего двоюродного брата, дяди Жени.

Галя с облегчением и радостью бросилась было к ней навстречу, но осеклась, увидев скривленный рот, дрожащие губы и черную вуалетку, скрывающую большие мамины глаза, казавшиеся отчего-то еще больше и еще темнее под этой мелкой вязью из черных шелковых ниточек.

И со всех сторон зашуршало, зашелестело, как в осенние теплые дни шуршит под ногами в Измайловском парке:

— …привезли…

— …уже поднимают…

— …в закрытом гробу…

— …Господи, Господи…

— Галя! — Окликнув ее, Марина оборвала тонкую нить, вроде той, что оставляет за собой маленькая зеленая гусеничка-шелкопряд, потянувшуюся вдруг к детским воспоминаниям.

Галина встрепенулась, растерянно взглянула на своего собеседника, потом на часы, на площадь перед вокзалом, где давеча еще стояли машины и суетился разночинный народ.

— Извините, — кивнула она железнодорожнику и побежала к машине.

Железнодорожник разочарованно посмотрел ей вслед, скользнув взглядом по спине от лопаток и вниз, до расходящихся складок легкой юбки. Он вскинул руку и помахал убегающей незнакомке.

— Так что летайте самолетами «Аэрофлота»! — крикнул первое, что пришло в голову.

Не обернувшись, Галя села в машину, осторожно расправив юбку на жестком сиденье.

Марина выжала сцепление и, с усилием воткнув первую передачу, тронулась.

Галина с благоговейным трепетом наблюдала, как ее хрупкая подруга приводит в движение мощную и неуклюжую, созданную для мужских мускулистых рук машину, и заговорила, только когда Марина вырулила через полную воды колею на дорогу и начала набирать скорость, натужно переставляя изогнутый рычаг и поворачивая большой, оплетенный старыми ремнями руль.

— Такие ужасы мне сейчас про поезда нарассказывал, — поделилась с подругой Галя, кивая через плечо в направлении оставленной позади станции. — Людей из поездов выбрасывают.

— Я тоже слышала, — кивнула Марина. — Говорят, ни дня без трупа…

Некоторое время ехали молча. Первой нарушила молчание Галина.

— Марина, скажи, во что вляпался мой Лешка? — спросила она.

— Да я знаю не больше твоего, — удивленно покосилась на нее Марина. — Я ведь не говорила с Никитой… Я так поняла, что твой Алексей проиграл в карты кучу денег, а Никита его вроде как спас.

— Он проиграл, а Никита его спас, — эхом подхватила Галина, сосредоточенно кусая угол платка, наброшенного на плечи. — Что-то тут не то.

И опять погрузилась в раздумья. Когда впереди показался забор части, Галина спросила:

— Иван пишет?

— Пишет, — улыбнулась Марина. — На почте получаю. Собрание сочинений, а не письма.

— Ну и как он там без тебя?

— В одном письме пишет, что любит, — охотно подхватила тему Марина. — В другом пишет, что ненавидит. В третьем — что жениться собирается, — Марина сделала трагическую паузу и продолжила, озорно улыбнувшись: — Только в начале письма невесту зовут Надей, а в конце — Верой.

— Вот это да! — поддержала шутливый тон Галина и спросила уже серьезно: — А что ты решила?

— Я не могу без него, — просто ответила Марина.

— И?..

— И всё. — Она дернула плечом и крепче стиснула руль.

— Как — всё? — опешила Галина. — Ты была у гинеколога?

— Была, — кивнула Марина. И, помолчав, добавила: — Галя, я аборт сделаю. — Тотчас бросила на подругу гневный взгляд. — И не надо так на меня смотреть! Никита все равно не даст жизни ни мне, ни моему ребенку.

— Но… Как же ты… Как же Иван?!

Алексей Жгут вставил обойму и загнал патрон в патронник. Потом перевел предохранитель и положил пистолет перед собой на кухонный стол. Рукояткой к себе, стволом в сторону окна.

В принципе не имело значения, как класть табельное оружие, если собираешься через минуту использовать его столь нетривиальным способом, как загнать пулю в собственный лоб. Какие уж тут требования безопасности! Но на этот раз Алексей, в жизни не жаловавший ни один из параграфов Устава, четко последовал инструкции, предписывающей отвернуть от себя смертоносное жерло, исключить любую возможность случайного выстрела. То ли хотел гарантированно прожить эту последнюю, отведенную им самим себе минуту, то ли боялся, что напоследок судьба подкинет ему еще один сюрприз, вроде случайного выстрела, после которого он очнется в госпитале с дыркой в легком, жалкий, беспомощный. Все сбегутся ему сочувствовать, появятся полковник и Ворон, станут составлять протокол, проводить внутреннее расследование, Галя будет рыдать у постели.

Галя, Галчонок…

Алексей живо представил себе заплаканное лицо в изголовье своей койки. Белый халат, накинутый на плечи, капельница, запах хлорки из коридора… Галя, Галчонок! Иногда Алексею, как мальчишке, обделенному материнской лаской, хотелось заболеть, заболеть очень сильно, пусть даже смертельно опасно, ради того, чтобы все неприятности, сутолока служебных дней отступили, отгороженные стенами палаты, оставив только их двоих, его и Галку. Вот она сидит, бледная, держит руку мужа и не сводит глаз с его сомкнутых век. В эту минуту он, Алексей Жгут, наконец будет бесконечно дорог, нежно любим, жалеем, нужен, все его промахи, головотяпство, разгильдяйство, непрактичность и неспособность сделать карьеру отойдут на задний план.

Потом воображение заботливо подбросило ему сочувственно улыбающееся из-за Галиного плеча лицо капитана Голощекина. Этот-то будет очень доволен, что Жгут остался в живых.

Алексей налил в стакан водки, выпил тремя шумными глотками, поморщился., но закусывать не стал. Пока приходил в себя и сквозь выступившие на глазах слезы смотрел на рукоятку табельного оружия, в голову пришла интересная мысль: а не выпустить ли заготовленную для своего лба пулю в Голощекина? Хороший выход! Лучше, чем расставаться с собственной жизнью.

Но спустя секунду Алексея уже одолели сомнения. Во-первых, какой бы сволочью ни был Никита, не он проигрывал казенные трубы заезжим ловкачам. Даже если он и был с ними как-то связан, что представлялось не вполне реальным, он не заслуживал смерти. В любом случае Голощекин выручил его. Выручил, пересадив из одного силка в другой, но все же выручил. И неизвестно, как стали бы разворачиваться события, если бы он, Алексей Жгут, не бросился на капитана с кулаками, — может, долг этот рассосался бы как-нибудь…

Алексей вздрогнул и выпрямился на табурете. О чем это он думает? Жалеет, что заступился за честь своей жены? Или он — наивный ребенок и не понимает, что Никита не отвязался бы от Галины, не получив своего? Капитан верно рассчитал, что расплатиться с ним завклубом не сможет. Не сможет иначе, чем уступив собственную жену. Да и этого будет мало. Придется

распродавать все, что есть в доме, отрабатывать как-то эти деньги. Алексей не сомневался, что способ отработки Никита найдет быстро. За ним не заржавеет. Он наверняка даже придумал этот самый способ отработки. Иначе нипочем не дал бы денег. Все просчитал, все предусмотрел…