Галина снова начала входить в задуманную для себя роль. Она небрежно закинула ногу на ногу, открыла сумочку и, достав червонец, подала его проводнику:

— Чайку, братец, зашкварчи! Сдачи не надо. Тут уж шарики в голове «братца» пришли в полное согласие с роликами и забегали, закружились, задвигались по привычным орбитам.

— Вам с водочкой? — интимно подавшись вперед, поинтересовался проводник. — Или с коньячком?

— Просто чаю, — степенно ответила Галина, горделиво подергивая плечом, что могло означать, например, «за чай с водочкой я плачу гораздо больше» или «такую дрянь, как у вас, я пить не стану, мне подавай армянский в пять звездочек или польский «адвокат» в холодном стакане».

Проводник засуетился, распахнул дверь служебного купе.

— Я вам сейчас высшего сорта насыплю, — прокомментировал он, копаясь в пакетах и банках. — Крупный лист, байховый.

— Сыпь, сыпь, — согласно кивнула Галина, не поворачивая головы. — Побольше, я крепкий люблю.

Из глубины служебного купе нарисовался второй проводник, с заспанным лицом, в надетой набекрень, по моде глухих сибирских деревень, фуражке.

— Мужичка ищешь? — Он оглядывал Галину небрежно, как выставленную на продажу козу.

Она медленно поднялась, в ответ смеривая железнодорожника не менее уничижительным взглядом. Так величественно и гордо поднимается, начиная свой вселенский разбег, ракета, стартующая с советского космодрома с советским человеком на советском борту. Только на последней стадии этого подъема приключился конфуз: вагон качнуло сверх меры, и Галина качнулась вместе с ним, едва не ткнувшись в нахала грудью, изрядно набухшей от заложенных туда денег.

Получилось не совсем понятно: то ли дама оскорблена, то ли совсем наоборот.

Заметив замешательство на лице проводника и поняв двусмысленность ситуации, Галина снова опустила руку в сумочку и на сей раз извлекла четвертную. Подняв купюру перед собой, как Маяковский на известном плакате держит свой серпасто-молоткастый паспорт, Галина, понизив голос, спросила, глядя прямо в глаза железнодорожнику:

— Где играют?

Второй проводник тотчас повернулся от титана, где уже заливал готовую смесь кипятком.

— Девушка, я лично вам не советую, — сказал он сочувственно. — Там серьезные ребята и деньги нешуточные.

— Ну и что? — смеясь, пожала плечами Галина. — Мои деньги. Выданы законным мужем на честно заработанный отпуск. — Что хочу, то и делаю. — И добавила, подпустив гонора в голос: — А вдруг выиграю?

— Вдруг… — Проводник сделал значительную паузу, тщательно размешивая сахар, и закончил с улыбкой: —…только кошки рождаются.

Галина сдвинула брови. Согласно ее роли, все вокруг должны беспрекословно подчиняться, она-де привыкла смотреть на всех свысока, спорить ей не к лицу.

— В каком вагоне? — спросила она холодно и стала медленно опускать руку с купюрой.

Напарник в фуражке ловко нагнулся и, перехватив четвертную зубами, мягко выхватил ее из Галиных пальцев.

— В шестом, — сообщил он, не разжимая зубов, чем заработал от дамы поощрительную улыбку. — Четвертое купе. — Он спрятал деньги и заговорил серьезнее: — Пройдете в вагон, а там… Короче, встретят вас там. И если спросят чего, то вы от Миши. Миша — это я.

— Во что играют?

— Покер, мадемуазель.

— Ладно, Миша, — Галина небрежно потрепала его по щеке, — скажу.

— Слышь, мужик, — задумчиво спросил заработавший четвертную проводник своего напарника.

— Ну? — откликнулся тот, прихлебывая темный душистый напиток.

— У природы есть свои законы, — философски заметил железнодорожник, мечтательно глядя вдоль коридора, по которому ушла Галина.

— Да ну? — деланно изумился его приятель.

— Бабочки летят на огонь, — продолжал размышлять вслух Михаил. — Почему?

Напарник даже поставил свой стакан на столик и чуть развернулся, чтобы поделиться со страждущим порцией своей мудрости.

— К ночи ее обчистят, — сообщил он тоном знатока человеческих душ и судеб, — вернется обгорелая, тут ты ее и… — он даже приподнялся, чтобы сделать неприличный жест, — утешишь!

Войдя в следующий, седьмой вагон, Галина не сразу сориентировалась. В первый момент ей показалось, что она каким-то странным образом уперлась в стенку, хотя откуда поперек коридора возьмется стенка?

И правда, стенки не было. А был здоровенный детина, ростом под потолок и шириной во весь проход. Он стоял, глядя в окно, и необъятный зад его в черных тренировочных штанах перекрывал проход не хуже какой-нибудь плотины.

Даже свет не находил достаточно способов обойти этого исполина. Солнце светило против хода состава, и его лучи щедро заливали дальнюю часть вагона, а здесь, за этим гигантом, было несколько темновато.

Галина восхищенно уставилась на детину. Примерно такими представляла она себе былинных русских богатырей. Такой не то что татарина за ноги схватит— бычком может махнуть и не устанет. Такой если вздумает перегородить дорогу, то уж перегородит, будьте спокойны.

Детина повернул голову на звук открывшейся двери. Оказалось, что это молодой парень, лет двадцати пяти, симпатичный даже, несмотря на круглые щеки и нос картошкой. Увидев Галину, он виновато улыбнулся и выпрямился, подтянув зад.

Галина приблизилась к освободившемуся проходу. Все равно обтянутые трико ягодицы оставляли лишь узкую щель, протискиваться в которую, учитывая, что придется обтирать их животом, она не собиралась.

Поняв суть затруднения, детина развернулся кругом, встав к проходу лицом, и, насколько мог, втянул живот.

Галина боком стала проталкиваться, стараясь как можно меньше соприкасаться с незнакомым человеком. Детина сосредоточенно сопел и виновато, совсем по-детски улыбался, как бы извиняясь за причиняемые неудобства.

Хороший парень, подумала Галина. Хорошо, что не в банде, а то…

Осененная внезапно посетившей ее мыслью, она повернулась к великану и, глядя снизу вверх, спросила заговорщическим тоном:

— Слушай, а хочешь на ящик водки заработать? — Получилось просто и с задором, как будто девчонка спрашивает своего сверстника: «Хочешь поиграть?»

Парень сначала растерялся. Потом кивнул:

— Хочу. А как?

— Просто ходи за мной и стой у купе, где я буду. — Говоря, Галина окинула взглядом могучие руки, столбоподобные ноги. — Молчи и ни с кем ни слова.

— А делать-то чего? — старался уточнить детали парень.

— Стой. Стой, руки в карманах, будто у тебя там что-то есть, и глаз не спускай с купе. За каждый час — бутылка.

Предложение пришлось парню по душе.

— Идет, — расплылся он в улыбке.

— Тебя как зовут?

— Федя, — пробасил детина. Галя не удержалась и улыбнулась.

— А ты откуда такой… — она подняла и опустила руку, показывая, что имеет в виду его размеры, — …взялся?

— Горняк я, — важно сообщил парень, расправляя плечи.

Горняк, насколько представляла себе Галя, это — шахтер. Она вообразила себе, как такого громилу опускают в забой, как он ползет там, задевая подпорки и осыпая незакрепленную породу неосторожным движением локтя.

— Ты шахтер?

— Не шахтер, — чуть обиженно поправил детина, переступая с одной ноги на другую, отчего пол вполне мог провалиться, но не провалился, — а горняк.

Видение узкой шахты исчезло, но что такое «горняк», Галина не поняла. Да и какая разница? Главное, что этот русский богатырь Федя Горняк прикроет ее с тыла, а не будет закрывать ей пути отступления. Конечно, неизвестно, как проявит себя этот горняк, если начнется поножовщина или хотя бы просто драка. Случается, такие медведи первыми показывают врагу свои толстые пятки.

Родителей своих Шурка Княжнин не помнил. Не то чтобы он не помнил их совсем. Кое-какие смутные воспоминания у него остались. Об отце совсем мало — он ушел на фронт, когда Шурке было всего ничего, и погиб, не добравшись даже до передовой. О матери же он помнил много больше. Она погибла уже после войны, случайно, во время пожара на заводе. Со временем, правда, воспоминания стали стираться, смешиваться с новыми фактами, «вспоминавшимися» по ходу дела.