У Майлза перехватило дыхание, стоило ему бесстрастно оценить это последнюю невозмутимую реплику. – Да-да, – уступил он.

– Я прикажу аналитику сообщить вам о результатах проверки как можно скорее, – обещал Аллегре.

Майлз неохотно разжал стиснутые в разочаровании кулаки. Катерина мало выходит из дому; могло бы пройти несколько дней, пока эта новость не дошла до ее ушей из других источников. – Очень хорошо. Держите меня в курсе.

– Будет сделано, милорд.

Майлз отключил комм.

С болезненной ясностью он вдруг понял, что, рефлекторно испугавшись за секрет комаррской катастрофы, повел себя с Ришаром Форатьером в точности наоборот. Десятилетняя эсбэшная привычка, о черт. Майлз считал Ришара задирой, но не ненормальным. Если бы Майлз тут же дал ему отпор, тот мог сдаться, уступить – сознательно не желая сердить обладателя возможного голоса.

Ладно, теперь слишком поздно бежать за ним и пытаться переиграть этот разговор заново. Майлз продемонстрирует Ришару всю тщетность попытки шантажировать Форкосигана, когда отдаст против него свой голос.

И это сделает их вечными врагами в Совете… Как подействует на Ришара его блеф – заставит исполнить свою угрозу или отказаться от нее?

Черт, ему придется.

В глазах Катерины Майлз только-только выбрался из той ямы, которую он сам себе вырыл. Хотелось, чтобы что-то свело их вместе – но боже мой! не судебный же процесс по обвинению в убийстве ее мужа, пусть даже прекращенный. Она только-только начала забывать о своем кошмарном замужестве. Официальное обвинение и все с ним связанное (каким бы приговором оно не завершилось) отвратительнейшим образом снова протащит ее сквозь все муки, утопит в водовороте стресса, горя, унижения и усталости. Борьба за власть в Совете Графов – не сад, где может расцвести любовь.

Разумеется, это жуткое видение полностью исчезнет, стоит претензиям Ришара на графство Форратьер потерпеть крах.

Но у Доно нет шансов.

Майлз заскрипел зубами. Теперь есть.

Мгновение спустя он набрал еще один код и стал нетерпеливо ждать.

– Здравствуйте, Доно, – промурлыкал Майлз, едва над видео-пластиной проступили очертания лица. Сзади мутно виднелась роскошная и мрачная, если не сказать затхлая, обстановка гостиной форратьеровского особняка. Но стоило изображению обрести резкость, как Майлз увидел, что это вовсе не Доно, а радостно улыбающаяся Оливия Куделка: щека перепачкана в пыли, под мышкой – три пергаментных свитка.

– Ой… Оливия. Извини. А, м-м, лорд Доно здесь?

– Конечно, Майлз. Совещается сейчас со своим адвокатом. Я его позову, – она исчезла из поля зрения камеры, и Майлз услышал, как она зовет: «Эй, Доно! Угадай, кто звонит!». Мгновение спустя перед Майлзом предстала бородатая физиономия Доно; он вопросительно приподнял бровь, узнав своего собеседника.

– Добрый день, лорд Форкосиган. Чем могу быть вам полезен?

– Здравствуйте, лорд Доно. Мне только что пришла в голову мысль, что мы – не суть важно, почему – так и не закончили тем вечером наш разговор. Я хотел, чтобы вы знали – если у вас есть какие-либо сомнения: я полностью поддерживаю ваши претензии на графство Форратьер и отдам за это голос своего Округа.

– О! Благодарю вас, лорд Форкосиган. Мне очень приятно это слышать. – Доно помедлил. – Хотя… я слегка удивлен. Мне показалось, что вы предпочтете оставаться над схваткой.

– Предпочитал. Но мне только что нанес визит ваш кузен Ришар. Ему потребовалось поразительно мало времени, чтобы принизить меня до собственного уровня.

Доно сморщился от смеха, стараясь не улыбаться очень уж широко. – Порой он производит именно такой эффект.

– Если можно, я хотел бы запланировать встречу с вами и Рене Форбреттеном. Здесь, в особняке Форкосиганов, или где захотите. Думаю, некая обоюдная стратегия принесла бы пользу вам обоим.

– Я был бы счастлив получить ваш совет, лорд Форкосиган. Когда?

Несколько минут оба сравнивали и корректировали свой распорядок дня, попутно позвонив Рене в особняк Форбреттенов, и, наконец, назначили встречу на послезавтра. Майлз был бы рад увидеться сегодня вечером или даже прямо сейчас, но был вынужден признать, что эта отсрочка дала ему время подойти к проблеме рациональнее. И он кратко, но сердечно распрощался с обоими своими – как он надеялся – будущими коллегами.

Только он потянулся к комму набрать следующий номер, как, заколебавшись, убрал руку. Даже до того, как эта бомба взорвалась прямо ему в лицо, он практически не знал, как же ему теперь начать все заново. Сейчас он не мог ничего Катерине рассказать. А позвонить ей с разговором о чем-то другом, о милых, повседневных банальностях – знать об этом и смолчать – значит снова ей солгать. Да еще как!

Но что, черт возьми, он ей скажет, когда Аллегре ему позволит?

Он поднялся на ноги и принялся мерить шагами свои апартаменты.

Требующийся от Катерины годичный траур был нужен не только для того, чтобы исцелить ее собственную душу. За год общественное мнение подзабыло бы о таинственной гибели Тьена, и его вдова могла бы достойно и безо всяких оговорок вернуться в свет и достойно же принимать ухаживания мужчины, с которым знакома уже давно. Так нет же! Сгорающий от нетерпения, охваченный ужасом лишиться у нее всех шансов, он все усиливал и усиливал натиск, пока наконец не хватил через край.

О да. Не разболтай он о своих намерениях всему городу, и Иллиан никогда бы не запутался и не ляпнул свою пагубную светскую реплику. И никогда бы не произошло этого случая на приеме, столь превратно истолкованного. Хочу машину времени – вернуться в прошлое и застрелиться.

Он был вынужден признать, что весь этот сценарий прекрасно подходил к определению политической дезинформации. В бытность свою тайным оперативником он катался со смеха, допусти его враги куда меньший промах. Сиди он в засаде сам, он бы расценил это как неожиданное везение.

Ты сам загнал себя в ловушку, идиот.

Если бы он всего лишь держал рот на замке, то сумел бы обмануть ее и этой искусной полу–ложью про сад. У Катерины оставалась бы прибыльная работа, и… он остановился. При тщательном обдумывании мысль эта вызывала у него крайне неоднозначные эмоции. Игра в шары. Была бы та несчастная пора его юности чуть менее несчастной, если бы он так и не узнал про эту ложь-во-благо? Что лучше, ощущать себя дураком или быть им? Для себя он ответ знал; может ли он оказать Катерине меньше уважения?

Ты уже это сделал. Дурак.

В любом случае, обвинение вроде бы пало на него одного. Если Ришар сказал правду – ха! – то брызги этой грязи ее не задели вовсе. И если ты снова за ней не увяжешься, так оно и останется.

Он споткнулся о стул и плюхнулся на него. Как долго ему придется держаться от нее подальше, чтобы это милый слушок был забыт? Год? Многие годы? Вечность? Черт возьми, единственным его преступлением было влюбиться в храбрую и прекрасную леди. Что в этом такого дурного? Он хотел подарить ей вселенную – или хотя тот ее кусочек, что у него был. Как столь благое намерение превратилось в эту… путаницу?

Внизу, в фойе, снова раздались голоса – Пима и кого-то еще. По лестнице протопали сапоги, и Майлз напрягся, собираясь распорядиться Пиму, что нынче днем его ни для кого нет дома. Но в дверной проем беззаботноо заглянул вовсе не Пим, а Айвен. Майлз застонал.

– Привет, братец, – произнес Айвен жизнерадостно. – О боже, ты по-прежнему выглядишь так, словно потерплел крушение.

– Твои сведения устарели, Айвен. Я потерпел крушение снова.

– О-о? – Айвен вопросительно на него взглянул, но Майлз отмахнулся. Айвен пожал плечами. – Так, и что у нас здесь? Вино, пиво? И закуски от Матушки Кости?

Майлз показал на недавно заполненный бар. – Угощайся сам.

Айвен налил себе вина и спросил: – А тебе чего?

Не будем начинать все заново. – Ничего. Спасибо.

– А, ну как хочешь, – Айвен рассеянно подошел к эркерному окну, побалтывая вино в бокале. – Ты так и не получил от меня сообщений?