Часть мебели в библиотеке была передвинута. Тетя Корделия ожидала их, восседая в большом кресле с подлокотниками – как бы случайно походящем на трон. По левую и правую руку от нее стояло два кресла поменьше, развернутые лицом друг к другу. В одном из них сидел Марк, одетый в свой лучший черный костюм, выбритый и причесанный, в точности как он выглядел на этом злополучном майлзовом ужине. При появлении Куделок он вскочил на ноги и замер в чем-то похожем на неловкую стойку «смирно», явно не в силах решить, что будет хуже – радушно кивнуть или не делать ничего. В качестве компромисса он застыл на месте, словно чучело.

Напротив тети Корделии располагался совсем новый предмет мебелировки. Ну, новый было неверным словом; это была почтенная потрепанная кушетка, проведшая как минимум последние лет пятнадцать на одном из чердаков особняка Форкосиганов. Карин смутно помнила ее по детским играм в прятки. Когда она видела эту кушетку в последний раз, та была доверху завалена пыльными коробками.

– А, вот и вы все, – радостно произнесла тетя Корделия. Она махнула рукой в сторону второго кресла. – Карин, почему бы тебе не сесть вот здесь. – Карин метнулась куда ей было указано и вцепилась в подлокотники. Марк вновь устроился на краешке собственного кресла и с тревогой смотрел за ней. Указательный палец тети Корделии поднялся, словно самонаводящееся орудие в поиске цели, и указал сперва на родителей Карин, а затем на старый диванчик. – Ку и Дру, вы сядете сюда.

Оба с необъяснимой тревогой уставились на безобидный образчик старой мебели.

– О, – набрал воздуха в грудь коммодор. – о, Корделия, это нечестная драка… – он попытался развернуться в сторону выхода, но его резко остановила сомкнувшаяся у него на запястье, словно тиски, рука жены.

Взгляд графини сделался пронзительней. Голосом, какой Карин редко слышала от нее прежде, она повторила: – Садитесь. Сюда. – Этот голос принадлежал даже не графине Форкосиган; кое-что из давних времен, жесткое, даже ужасающе самоуверенное. Давний тон капитана корабля, поняла Карин, – а отец с матерью не один десяток лет подчинялись военным приказам.

Родители осели на диван, словно сложились пополам.

– Ну вот, – удовлетворенно улыбнувшись, графиня откинулась на спинку кресла.

Повисло долгое молчание. Карин слышала, как тикают старомодные механические часы, висящие за дверью в передней. Марк кинул на нее молящий взгляд: Ты не знаешь, что, черт возьми, здесь происходит? Она ответила глазами нечто вроде Нет, а ты?

Ее отец трижды устраивал возле себя трость-клинок, уронил ее на ковер и наконец подгреб ее снова к себе каблуком, да так и оставил. Она видела, как заиграл желвак у него на челюсти, когда он стиснул зубы. Мать положила ногу на ногу, снова их вытянула, нахмурилась, принялась сперва разглядывать сквозь стеклянные двери обстановку соседней комнаты, потом свои руки, сплетенные на колене. Больше всего они напоминали двух виноватых подростков, застигнутых за… гм… По сути – двух виноватых подростков, застигнутых за занятием любовью на диванчике в гостиной. Ключи к разгадке в мыслях Карин так и посыпались вниз, беззвучно, словно перышки. Ты и не предполагаешь…

– Но, Корделия, – выпалила мама внезапно; со стороны это выглядело, словно она продолжила вести вслух прежний телепатический разговор, – мы хотим, чтобы наши дети поступали лучше, чем когда-то мы. И не совершали тех же самых ошибок!

О-о. О-о. О-о-о! Возьмем на заметку, и как бы ей хотелось знать, что за история за этим скрывается! Она поняла, что отец недооценил графиню. Все заняло не более трех минут.

– Но, Дру, – разумно заметила тетя Корделия, – мне кажется, ты получила то, что хочешь. Карин, без всякого сомнения, поступила куда лучше. Ее выбор и ее поступки были обдуманными и разумными во всех смыслах. И насколько я в состоянии заключить, она вообще не совершила ошибок.

Отец ткнул пальцем в сторону Марка, буркнув: – Вот… вот эта ошибка.

Марк сгорбился, защитным жестом прикрыв руками живот. Графиня чуть нахмурилась; коммодор напряг челюсть.

Холодным голосом графиня сказала, – Про Марка мы поговорим чуть позже. А прямо сейчас позвольте обратить ваше внимание на то, насколько умна и образованна ваша дочь. Допускаю, она не столкнулась с теми же трудностями, что и вы – с попыткой построить свою жизнь в условиях эмоциональной изоляции и хаоса гражданской войны. Вы оба оплатили для нее лучшую, более светлую судьбу и вряд ли сожалеете об этом.

Коммодор пожал плечами, неохотно соглашаясь. Мама вздохнула в некоей «отрицательной ностальгии» – не в горячем желании вспомнить прошедшее, а с облегчением, что все это прошло.

– Давайте-ка возьмем один пример, не наугад, – продолжила графиня, – Карин, разве ты не поставила себе контрацептивный имплатант прежде, чем начать физические эксперименты?

Тетя Корделия – бетанка до мозга костей… вот так выдать подобную вещь в случайном разговоре. Карин напряглась и вызывающе вздернула подбородок. – Конечно, – произнесла она спокойно. -– И я удалила в клинике девственную плеву и прослушала там же сопровождающий курс по анатомии и физиологии, а бабушка Нейсмит купила мне мою первую пару сережек, и мы с ней отпраздновали это в кафе.

Папа потер покрасневшее лицо. Мама, похоже… завидовала.

– И я полагаю также, – продолжала тетя Корделия, – что свои первые шаги в становлении взрослой сексуальности ты не стала бы описывать как безумную и тайную возню в темноте, полную смущения, страха и боли?

Мамина отрицательная ностальгия, похоже, усилилась. Как и у Марка.

– Конечно, нет! – В разговорах с мамой и папой Карин не зашла бы так далеко, чтобы обсуждать эти детали, но она умирала от желания уютно поболтать обо всем с тетей Корделией. Она слишком стеснялась сделать это в первый раз с настоящим мужчиной, так что наняла гермафродита. Рекомендованного поверенным Марка лицензированного специалиста по ПСТ. Тот любезно объяснил ей, что именно по этой причине гермафродитов предпочитают молодые люди, проходящие вводный практический курс сексуального обучения. И все было сделано действительно хорошо. Марк, с тревогой слонявшийся возле своего комма в ожидании ее сообщения, был так за нее рад. Конечно, начало его сексуальной жизни было связано с ужасной травмой и с пытками, так что ему было просто естественно до смерти за нее волноваться. Карин немедленно успокаивающе ему улыбнулась. – Если это по-барраярски, то я выбираю Бету!

Тетя Корделия задумчиво произнесла, – Все не так просто. Оба общества стремятся разрешить одну и ту же фундаментальную проблему – сделать так, чтобы все появяющиеся на свет дети были желанными. Бетанцы выбрали более прямой, технологический способ контроля, надевая каждому биохимический замок на половые железы. Сексуальное поведение кажется свободным, но ценой абсолютного контроля общества над репродуктивными последствиями такого поведения. Вам никогда не приходило в голову, насколько это навязано? А следовало бы. Итак, Бета может контролировать яичники; Барраяру, особенно в Период Изоляции, приходилось пытаться контролировать всю женщину в целом как приложение к ее яичникам. Добавьте сюда потребность Барраяра увеличивать свое население, дабы выжить, – по меньшей мере столь же настоятельную, как стремление Беты ограничить свое ради той же самой цели, – плюс ваши странные связанные с полом законы наследования, и мы получим то, что имеем сейчас.

– Возня в темноте, – проворчала Карин. – Нет уж, спасибо.

– Нам вообще не следовало отправлять ее туда. С ним! – проворчал па.

Тетя Корделия заметила: – Карин решили отправить на годичную учебу на Бету еще раньше, чем она познакомилась с Марком. Кто знает? Не будь там Марка, который… э-э… обхаживал ее, то она могла бы встретить симпатичного бетанца и остаться с ним.

– А также это могла быть она, – пробормотала Карин. – Или оно.