Белый портал «Боярышника»…

Последний поворот.

«Вязы»…

— Спасибо, Фанхио[9], я пойду оденусь потеплее, — хриплым голосом сказала Дото. (До сих пор она никогда еще так долго не молчала.) Только не говорите Билли, как мы провели время, а то он нас убьет!

Всё те же шутки «по-гамбургски», главное — привыкнуть к ним.

— Диана! — позвал Лежанвье.

На ходу стягивая меховые перчатки, пальто, вязаный шарф, он заглядывал во все комнаты.

Дианы не было ни в гостиной, холодной и враждебной, ни в ее «келье», окно в которую было распахнуто настежь, ни в спальне, где на полу валялась одна туфля.

Не оказалось ее и в комнате Жоэллы, куда Лежанвье бесшумно отворил дверь и где на кровати прямо в одежде лежала Жоэлла, уткнувшись лицом в подушку и время от времени испуская тяжелый вздох. На крохотном столике стоял стакан с остатками воды, замутненной аспирином.

Лежанвье взглянул на часы — как и у автомобильных, циферблат у них был люминесцентный. Без десяти семь. Сабина, должно быть, уже давно успела добраться до деревушки и теперь готовит мужу похлебку. Валантен, старый садовник, тоже покидал «Вязы» с наступлением сумерек, никого об этом не предупреждая.

Лежанвье наступил на что-то мягкое — это оказался Стряпчий, арденнская такса, умудрявшаяся быть невидимой, пока ей не отдавишь лапу; мстительный пес вцепился зубами в край штанины, и его добрых десять метров пришлось протащить за собой.

Лежанвье бросился в парк, бегом устремился к охотничьему домику, толкнул дверь, но та не поддалась, словно была подперта чем-то изнутри. Пришлось высаживать ее плечом. Влетев, адвокат уже во второй раз споткнулся о неожиданное препятствие, ощупью отыскал выключатель. Между двумя оленьими головами слабо светилось бра.

На полу, посреди обломков стула, в задравшейся на бедрах юбке, навзничь лежала Диана и смотрела на него тусклым взглядом, а под левой грудью у нее пламенела какая-то рубиновая брошь.

«Если случится так, что я вас потеряю… — Вы меня еще не потеряли…»

Ошеломленный Лежанвье принялся тихонько окликать Диану. Возможно ли, чтобы она при его появлении продолжала лежать на полу, даже не попытавшись подняться, привести в порядок свой туалет? Пока он задавался этим вопросом, рука его совершенно машинально скользнула к левому карману жилета, достала оттуда пилюлю и поднесла ее ко рту.

— Диана! — повторил он уже настойчивей. — Диана!

Только теперь, поскольку Диана пребывала в прежней необычной отрешенности, истина забрезжила в его мозгу: Диана не слышит его, потому что с ней что-то произошло. Несчастный случай. А может…

Ему в голову пришла мысль о самоубийстве, но он тотчас отбросил ее. Кто будет кончать с собой в темноте и холоде, да так, чтобы под тобой разлетелся стул? А главное: по какой причине? Разве что Диана вдруг лишилась рассудка… Но таких рассудительных, как Диана, еще поискать, а потом, она так любила жизнь…

— Значит, вы все-таки сделали это?

На пороге, держа руки в карманах куртки, полузакрыв правый глаз и вздернув левую бровь, стоял Лазарь.

— Сделал что? — пробормотал опешивший адвокат.

Не удостоив его даже взглядом, Лазарь обошел его, опустился на колено, склонился над телом.

— Гм-м!.. Чистая работенка!.. Одна-единственная пуля, но дел она наделала! Должно быть, разворотила верхушку сердца… Вошла здесь, вышла там… Пуля-малютка из револьвера-игрушки…

Он выпрямился, подкидывая пульку в руке, потом вдруг бросил ее адвокату.

— Ловите!

Но Лежанвье поспешно отступил, словно мертвая пуля еще могла убить. Она покатилась по полу.

Не сводя с адвоката глаз, Лазарь полез в карман, что-то вытащил оттуда, потом между его пальцев вспыхнуло миниатюрное пламя, и по комнате разнесся аромат дорогого табака.

— Ну вы даете, папаша! Ладно бы еще устроили сцену, но в вашем-то возрасте укокошить жену!.. Что случилось? Вы нашли обрывок любовного послания? Подслушивали под дверью, трясли Сабину, наняли частного детектива, чтобы он выследил нас?.. Впрочем, мы и так были не особенно осторожны… Скажите, как вы узнали, что госпожа Лежанвье и ваш покорный слуга…

Адвоката качнуло, и, чтобы не упасть, он оперся о стену.

«Госпожа Лежанвье и ваш покорный слуга…»

Нечаянное признание, вырвавшееся по недоразумению!

За каких-нибудь несколько минут адвокат вторично испытал пронзительное ощущение, что потерял Диану.

— Эй, папуля! — вдруг обеспокоенно воскликнул Лазарь. — Уж не собираетесь ли вы сказать мне, что я открыл вам глаза, что вы про нас ничего не знали?.. — Нахмурясь, он задумчиво помолчал, потом пожал плечами. — Да нет, конечно же знали, иначе бы вы ее не кокнули!

Лежанвье отчаянно хотел сказать что-нибудь — не важно что, лишь бы тот, другой, замолчал. Увы, голос не повиновался ему.

Превратно истолковав его молчание, Лазарь принялся оправдываться:

— Заметьте, папаша, я вовсе не кидался на баб, хоть и вышел из кутузки… Я глубоко уважаю вас, дорогой мэтр, с самого начала, и я — хотите верьте, хотите нет — не тот человек, который обманывает тех, кого уважает, — спросите у кого угодно, но Диа… то есть госпожа Лежанвье подстерегала меня за каждым поворотом, с каждым днем все менее одетая, все более раздетая… Утекаете, папуля? «Коли муж не знает, то его и не печет, — сказал я себе в качестве утешения, когда произошло неизбежное. — К тому же, если учесть, что он на пятнадцать годков ее старше, ему уже, наверно, приходилось прощать ей кое-какие шалости…»

Пот градом лил с Лежанвье. Сердце колотилось в горле, в затылке — везде, вплоть до кончиков пальцев. «Вот он, ад!» — вдруг подумалось ему. Обнаружить, что твоя убитая жена изменяла тебе с преступником, что она и до него наверняка тебя обманывала…

Он находился уже не здесь, а на дороге из Парижа в Шеврез, где выжимал из машины сто десять, сто двадцать километров в час; в суде присяжных, где так настойчиво добивался оправдания Лазаря; в своей конторе, где прижимал к себе Диану, проводя своими лапищами по двойному шелку: ее платья и ее кожи, впиваясь ртом в ее покорные прохладные губы; в их спальне, где смотрел на нее, спящую, подстерегая момент, когда она во сне сбросит с себя простыни, привольно раскинув ноги.

«Вы меня еще не потеряли…»

— Обсудим ситуацию хладнокровно, дорогой мэтр… Что вы намерены предпринять? Чистосердечно признаться?

Лежанвье по-прежнему был неспособен отвечать. Да и слышал ли он, что ему говорили?

Лазарь, помолчав, стал развивать свою версию:

— Госпожа Лежанвье уже довольно давно наставляла вам рога, но у вас только сейчас открылись глаза? Ладно. Благодаря чему? Писульке, неосторожно оставленной в сумочке или в шкафчике? Пусть так. Вы застали ее здесь полуодетой, принялись осыпать упреками. На свою беду, она держалась воинственно, даже заявила: ее личная жизнь вас не касается. Кровь ударила вам в голову, и вы слово за слово перешли к рукопашной. Она пригрозила вам пушкой — вон той пушчонкой, что валяется на полу, — и, похоже, всерьез намеревалась пустить ее в ход… Вы отвернули ее руку в сторону, чтобы она не наделала глупостей… Но вот невезение: она пальнула… Поверьте, в суде присяжных у вас не будет проблем: уж там-то вытащат на свет Божий ваше безупречное прошлое и ее неблаговидные делишки… С новым Лежанвье в качестве защитника вы отделаетесь лишь надоедливыми очередями фотовспышек и вашей физиономией на первых полосах газет — если, конечно, из каких-нибудь загадочных побуждений вы не решите признаться во всем…

Лежанвье провел ладонью по лбу.

— В чем мне признаваться?.. Я только что из Парижа, где провел всю вторую половину дня, я вернулся в «Вязы» каких-нибудь двадцать минут назад… Я могу это доказать…

— Но вы не сможете доказать, что не прикончили ее в течение этих двадцати минут!

— Убийство совершено не только что, а час или два тому назад, если не все три.