— Сомнительного мировоззрения? — удивленно переспросил герцог Лотарингский.

— Крайне сомнительного. Но истина восторжествовала, и теперь всякому здесь известно, что земля отнюдь не является плоской.

— Плоской? — на лице герцога нарисовалось полнейшее изумление, а мои секунданты совершенно расслабились. Истина обещала восторжествовать и здесь. — Никогда еще не слышал о таком предлоге… — он покачал головой.

— И разумеется, он никоим образом не затрагивает интересов ни одной из партий.

— Но кажется… — он переводил взгляд с одного участника дуэли на другого, — вы разделились…

— Нет, — улыбнулся я, — и это не так. — Вы ведь, должно быть, уже знакомы с господином д’Обинье? По крайней мере, вы могли быть о нем наслышаны, он прекрасный поэт. — Д’Обинье покосился на меня с легким изумлением и тут же бессознательно расправил плечи и довольно порозовел. — Господа Роли и Сидни — наши гости из Англии, что собираются принять участие в нашей войне с Испанией. Так что, мы как раз вовсе не нарушаем мир, ведь мы все — на одной стороне.

— Гм, — сказал герцог несколько ошеломленно, в то же время с легкой иронией покосившись на наших недавних врагов. — Тогда я даже подумать боюсь, кто пытается его нарушить!..

Пожилой пуританин стал белее собственного воротничка от искреннего негодования, затем покраснел, но благоразумно не выдавил ни слова.

— Ну что вы, — возразил я, как ни в чем не бывало, возвращая шпагу тому, у кого совсем недавно забрал ее как традиционный трофей. — Это был всего лишь дружеский диспут. Не так ли? — поинтересовался я у своего визави.

Мой экс-противник с готовностью кивнул.

В свите герцога послышались смешки.

— А жаль, — довольно громко заявил скучающим голосом наш записной забияка Бюсси. Я посмотрел на него с улыбкой, и продолжать он не стал, после одного случая он предпочитал, по крайней мере — прилюдно, не нарываться, и вообще, кажется, полагал, что мы скорее друзья. Окончательно я его не разубеждал, но кое-какие черты его характера не одобрял совершенно. Рауль шагнул к герцогу поближе и что-то шепнул ему на ухо. Герцог чуть ухмыльнулся и слегка кивнул, глянув на меня почти заговорщицки, затем прибавил:

— Что же, раз так, полагаю, мы все можем мирно разойтись по своим делам.

Стражники снова отдали честь, мы раскланялись с герцогом и компанией, и он элегантно удалился, не тем путем, что пришел сюда, а через арку, оставив с нами, чтобы мы не скучали, Рауля и Фонтажа — невысокого, белокурого, жизнерадостно улыбчивого молодого человека с озорными очень светлыми глазами. Стража отправилась вслед за герцогом, давним любимцем всего Парижа, как почетный эскорт, но на почтительном расстоянии.

Я крепко пожал руку Фонтажу, выразив радость по поводу встречи, представил его и Рауля остальным и заключил:

— Ну что же, раз в королевстве воцарился мир и порядок, не отправиться ли нам всем вместе куда-нибудь это отпраздновать?

Пуритане, как я и надеялся (и полагаю, они знали, на что я надеюсь) приглашение отклонили. Зато все прочие шумно согласились.

— Давайте выйдем в разные ворота, — предложил им Рауль. — Вы куда предпочитаете?

Пуритане молча двинулись к выходу, ведущему к монастырю. Столь странный для них выбор наверняка обусловливался тем, что они не желали выходить вслед за Гизом в арку.

— Прекрасно! — весело сказал Фонтаж. — Я уж испугался, что опять придется проходить через ту помойку… — и все рассмеялись.

Мы прошли под аркой, которая явно была не лучше второго прохода во двор, и оказавшись снова на солнечной улочке, отправились в «Пьяного фонарщика».

Немного позже мы сидели в приятно-тенистом зале, а в открытую дверь весело врывались воздух и солнце. Оставляя от цыплят только косточки, мы с удовольствием перемывали кости Фландрии с Испанией вместе взятым, оставляя прочее, со всей деликатностью, без внимания. Правда, помянули еще немного стихосложение и географию. Сидни завел разговор о новых формах и классическом наследии. Роли заворчал, что у Испании следовало бы отобрать не только Фландрию, но и полмира, дарованные ей по недоразумению Ватиканом, который он тоже сам по себе в гробу видел. Впрочем, для начала сойдет и Фландрия.

— А что потом? — спросил Рауль ничего не выражающим голосом.

— Потом? — переспросил Роли. — Там видно будет.

— Будет, — зловеще кивнул Рауль. — Вам ведь ни к чему будет затем и Франция, с Фландрией вместе. За что же вы хотите воевать?

— За слабейшего, — вставил я.

Сидни слегка улыбнулся, почти дежурно. Роли хмыкнул. Фонтаж подозрительно покосился на Рауля.

— В конце концов, кто сказал, что мы выиграем? — поинтересовался я. Роли засмеялся.

— Ну а если все-таки выиграем?

— Вот тогда — горе победителю. Разве не на него должен затем ради собственного благополучия ополчиться весь свет? Посмотрите-ка на Испанию.

Все засмеялись, Роли приподнял брови.

— Горе победителю — это звучит любопытно.

— Этот мир — вообще место любопытное, — согласился я.

— С этим не поспоришь, — усмехнулся Роли.

— В сущности, — с ленцой сказал Сидни, — все это — bellum omnium contra omnes[11], так какая разница, где мы воюем в данный момент?

— Минутку, — возмутился д’Обинье, — как это — какая разница? Господа, мы сражаемся за свободу веры и совести, если кто-то вдруг забыл!

— И за то, что Земля круглая! — весело вставил Роли.

И мы дружно выпили еще раз за шарообразность Земли, после чего Сидни вспомнил что-то о делах посольских, д’Обинье спохватился, что его давно ждут где-то еще, и мы ненадолго остались втроем с Фонтажем.

— Что-то грядет, — сказал Фонтаж, глядя на нас ясным взором. — То есть, что грядет-то понятно, но грядет что-то еще. Слишком много планов, а кончатся они в лучшем случае ничем. — Мы вздохнули — многие знания умножают скорбь… — Помните, как мы шутили на войне? Лучше сразу сжечь пару деревень, чем потом двадцать.

— Добрые мы все-таки люди… — заметил Рауль.

— Как герцог? — поинтересовался я.

Фонтаж пожал плечами.

— Делает вид, что все замечательно. Как все мы.

Рауль вдруг устремил на меня пристальный взгляд, будто хотел что-то сказать, но позже, с глазу на глаз. Я слегка кивнул ему.

— А вообще, — вяло пробормотал Фонтаж, — не дотянем мы ни до какой Фландрии. А печально. — Он качнул кружкой в сторону двери. — Есть ведь среди них вполне разумные ребята. Жаль, не все. Впрочем, как и наши.

— Закон гармонии, — сказал я. — Чтобы никому не было обидно.

— Бред какой-то, — вздохнул Этьен. — Может, скоро всерьез придется воевать за то, круглая земля или нет. Становится даже как-то не смешно… — он хохотнул. — Хотя нет, это, по крайней мере, было действительно смешно. Да еще с такой забавностью — стравить одних протестантов против других, это тебе удалось на славу.

— Стравить?.. — натянуто переспросил я.

— Разумеется, — усмехнулся Рауль. — Герцог решил то же самое, тем более что я подсказал ему это на ухо…

— Да вы что?..

— Да брось, — вздохнул Рауль. — Неужели мы не знаем, как у тебя порой с досады работают мозги. И все оценили шутку.

— Рауль… — мой голос непроизвольно понизился до угрожающего.

— Брось, — повторил он со спокойной небрежностью. — Я знаю, что ничего плохого ты против этих ребят не замышлял, по крайней мере, не против собственных секундантов. Но согласись, в глубине души тебе это показалось страшно забавным.

— Спасибо, — сказал я с сарказмом. — Я рад. Чудно. Значит, не я один в курсе, какая я скотина. Как же это порой «греет душу»…

— В конце-концов, — усмехнулся Фонтаж, — это сейчас единственный способ подраться по-человечески и выйти сухим из воды.

Он поднял кружку левой рукой — Фонтаж был левшой, и взглянул на меня в упор.

— И ты это сделал.

Рауль тоже поднял кружку — мне показалось, что он смеется, но его глаза горели слишком зловещим и тоскливым огнем.