— Давай, Иван!

— Чтоб никакая пуля нас не брала!

Чокающиеся кружками ангелы продолжали витать надо мной под куполом церкви, но теперь это вызывало только улыбку.

Утром метель ослабела, но порой из-за Волги дул сильный ветер и нес по улицам вихри снежной пыли. Редакционный поезд я отыскал в неприветливом дворе, заваленном деревянными ящиками, битыми стеклянными банками и высокими сугробами. За кирпичной оградой тянулся обрывистый берег Волги. Заводские цеха молчат. Кругом — неуютность и запустение. Но как только я поднялся по ступенькам и вошел в вагон, сразу услышал ритмичную работу ротационной машины, бойкое постукивание пишущих машинок, шум линотипов. Повеяло вечно кипучей и такой родной редакционной жизнью.

В жилом вагоне звучал патефон. Здесь пили чай, правили гранки и читали стихи. С фронта приехал политрук Дмитрий Луценко с просьбой сделать для дивизионной газеты клише. Смущаясь и робея, прочел стихи о своей дивизии.

— Ну что ж, очень хорошо, — похвалил Иван Поляков.

— Перепечатай стихи на машинке, и мы их завтра зашлем в набор, — сказал Палийчук.

Дмитрий Луценко был окрылен предчувствием близкой победы под Сталинградом. Его сердце летело на Украину, а голос пел: «Не может быть, чтоб раннею весною я не бродил по дарницким лугам, знакомою на Вишенки тропою не шел бы я к днепровским берегам».

Одесский юморист и сатирик Степан Иванович Олейник преодолел пешком большое расстояние, перешел во время бомбежки через Волгу и принес в редакцию свои новые стихи.

В жилом вагоне было не очень-то тепло, и поэт сидел в пальто, в меховой шапке. Всех буквально обворожили его короткие рассказы в лицах. Перед нами прошла шумная, многоликая Одесса с ее неповторимым юмором и необыкновенно колоритным Привозом. Потом он прочел балладу о слепом баянисте с Дар-Горы, повешенном гитлеровцами за то, что осмелился спеть под гармонь песню о непобедимом Сталинграде. Степан Иванович ознакомил нас с небольшой поэмой о танкисте Иване Семенюке. Эти два произведения были одобрены и приняты к печати.

Во второй половине дня Степан Олейник собрался уходить в поселок Николаевку, куда недавно переехала редакция газеты «Сталинградская правда», в которой он работал корреспондентом. Переход через Волгу по скользкому льду требовал осторожности. «Юнкерсы» недавно бомбили санный путь, проложенный через Волгу, и во многих местах воронки еще не затянуло льдом. Я долго стоял на бугре, провожая взглядом одинокого путника, пока он не скрылся на противоположном берегу в заснеженных кустах.

Редакционное совещание принесло радость: Манштейн бежит на Ростов, а Клейст — с Кавказа. Наступление наших войск развивается успешно. Верховный Главнокомандующий, подчинив Военному совету Донского фронта Шестьдесят вторую, Шестьдесят четвертую и Пятьдесят седьмую армии, поручил ему в короткий срок, завершить разгром окруженной группировки Паулюса и прийти на помощь тем фронтам, которые сейчас бьют и преследуют группу немецких армий «Юг». Редактор ознакомил нас с указом от 6 января 1943 года о введении в армии новых знаков различия — погонов — и потребовал от корреспондентов уделить этому важному событию особое внимание.

В редакции на следующий день все корреспонденты надели новые знаки различия. Я уехал на фронт в погонах майора. Прежде всего решил побывать в станице Байбак, где теперь находилась редакция армейской газеты «Сталинский удар». Ее редактор Николай Иванович Кирюшов часто бывал в частях, всегда хорошо знал фронтовую обстановку. Заехал в Байбак и не пожалел. Кирюшов собирался на передовую и предложил мне место в машине. Советское командование предъявило Паулюсу ультиматум о безоговорочной капитуляции. Сложившим добровольно оружие гарантировалась жизнь и полная безопасность. После войны пленный мог возвратиться на родину или же, по своему желанию, в другую страну. Всему составу сохранялись знаки различия, личные вещи, а офицерам даже холодное оружие. Больные и раненые немедленно получали медицинскую помощь. Но все это категорически отверг Паулюс.

С рассветом начиналось генеральное наступление Донского фронта. Войска к нему тщательно готовились, чтобы взломать сильно укрепленную линию четырехкилометровой глубины. За ней по восточному берегу реки Россошка проходил второй вражеский оборонительный рубеж, третий (Гумрак — Алексеевка) прикрывал ближние подступы к Сталинграду. Было обидно, что враг укрылся в наших укрепленных районах, которые захватил в летних боях.

Редактор армейской газеты Николай Иванович Кирюшов решил ехать в Железную дивизию. По его мнению, она стоит на острие удара. Это подтверждается тем, что на ее участке командарм Павел Иванович Батов оборудовал свой наблюдательный пункт.

И вот наш «виллис» приближался к переднему краю. Танковая бригада полковника Ивана Игнатьевича Якубовского готова к штурму вражеских позиций. Комбриг в своем неизменном черном кожаном реглане, в валенках и ушанке возле своего КВ в последний раз перед атакой дает наставление командирам рот. У танкистов остается Борис Рюриков, а вездеход с «корреспондентским десантом», лавируя между орудий, продолжает на малом газу продвигаться вперед. Меня поражает количество реактивных установок «катюш» и особенно артиллерийских стволов. Пушки, пушки и пушки.

— Двести орудий на один километр, — замечает Кирюшов.

Предрассветное небо в донской степи серое, словно только что выбитый из опок чугун. А в небе уже слышится отдаленный рокот наших воздушных эскадр. Они идут бомбить немецкий аэродром, расположенный вблизи Гумрака, узлы связи и скопление войск.

В небе появляются два голубоватых просвета. Они быстро растут, раздвигают мрак. Над заснеженными буграми заря, подобно стреле, пробивает тучи. От морозной дымки красный гребень солнца кажется мокрым.

В балке, изрытой землянками, блиндажами и окопами, выстроились у развернутого боевого знамени стрелки. Командир батальона старший лейтенант Кудинов, чьи роты первыми идут за танками, клянется прорвать гитлеровскую линию обороны. Духовой оркестр играет марш. И перед штурмом золотую бахрому полкового знамени целуют бойцы. В суровых глазах блестят слезы. Горяча и велика любовь к родной земле, и она волнует закаленных в боях воинов.

У знамени на колени опускаются бойцы. Тишина в степной балке.

— Богатыри! На штурм! На новые подвиги нас зовет Родина. — Эти слова командира полка Николая Романца сливаются с голосами артиллеристов:

— Натянуть шнуры!

С высотки, где находится НП командарма Батова, взвивается в небо серия зеленых и красных ракет. Смотрю на часы — 8.05.

— Огонь! — подают команду артиллеристы.

В первое мгновение кажется, что по морозной степи прокатилась зимняя гроза. От сильных ударов задрожала земля. Воздух заколебался, стал раскачиваться, набегать волной. Из балок вырвались раскаленные стрелы «катюш». В небе стремительные струи белого дыма. Степь похожа на сорванный лист железа, летящий в бурю. Высотки, ослепительно сияющие снегом, эаволокло дымом. Вихри разрывов взметают снег, превращенный в сажу.

Противник огрызается минометным огнем, но недолго. Над степью, оставляя в воздухе черные дымки, изредка рвутся его бризантные гранаты. Выбираюсь из балки и попадаю на артиллерийские позиции. Орудийные расчеты вошли в азарт. Почти все командиры орудий, наводчики, заряжающие, подносчики снарядов сбросили полушубки и шинели, работают у орудий с таким проворством, что их гимнастерки, как в летнюю жару, потемнели от пота.

Стою позади орудия, и видно, как, подобно черному мячику, вылетает из ствола снаряд и скрывается вдали, в дымной туче. А земля качается под ногами.

Спускаюсь в блиндаж и слышу, как сильно она звенит. Не прозевать бы начало атаки! Выбираюсь из блиндажа как раз в ту минуту, когда танкисты берут на буксир пушки и на броню «тридцатьчетверок» вместе с автоматчиками вскакивают орудийные расчеты. Огневой вал передвинут. Он бушует в глубине вражеской обороны. Из-под танков летит снег, они набирают скорость. «Ура-а-а!» — весенним паводком разливается по широкой степи. С этим боевым возгласом воины выпрыгивают из окопов, бросаются в атаку.