Над Северским Донцом начала светлеть короткая майская ночь. Ровно в три часа лес под Волчанском озарили вспышки батарей. Артиллерийская подготовка прошла успешно. Наши стрелковые части форсировали реку. Взяли Старицу, Бугроватку, Огурцово. Комдив Лагутин доволен результатами атаки. Воины его дивизии сумели быстро взломать гитлеровскую оборону на правом берегу Северского Донца и повели наступление на Муром. Началась Харьковская операция. Наши войска наносят удар из района Волчанска в обход Харькова с севера и северо-запада, спешат навстречу дивизиям, наступающим с юга.
Идет битва в лесистой местности. О больших материалах нечего думать. Всё в движении, приходится делать короткие информации и, помня совет генерала Костенко, помогать героям боев выступать в газете. Все материалы теперь отправляю в редакцию только через дивизионный пункт сбора донесений, но связь работает безукоризненно, они быстро появляются в газете.
Порой дивлюсь мужеству Первомайского: ночью он греется в лесу на дне окопа у костра, а днем с наступающим батальоном входит в освобожденное село. Под Муромом на коротком привале у меня как-то совсем неожиданно возникли о нем стихи: «С походным ранцем за спиною, с вишневой трубкою в зубах еще к безвестному герою выходит он на пыльный шлях. Над ним скользят косые тени — они несут огонь и гром. Его приход боец оценит в окопе тесном и сыром. А в знойном небе бомбы воют, земля в огне — привстать нельзя. В дыму атак поэт и воин в одно мгновение — друзья. Поэт уйдет. В своем блокноте он унесет простой рассказ. И в занятом недавно дзоте он не сомкнет бессонных глаз. С упрямой мыслью в поединке, усталый ляжет на песок. И утром новая сединка посеребрит его висок».
Муром взят! Ну и село! Всюду холмы, да еще какие. Сама природа подготовила его к обороне, недаром здесь шел такой упорный бой.
В уцелевшем доме — КП дивизии. Над картой Лагутин, комиссар дивизии Богданов и начальник политотдела Бельферман. Приехал озабоченный командующий артиллерией генерал Турбин, ознакомился с обстановкой.
— Упустили возможность... На второй день наступления, еще четырнадцатого мая, надо было ввести в бой подвижные силы. Промедлили. Теперь поздно. Гитлеровцы оправились от удара и подтянули резервы. Продвижение наших войск затормозилось. Рваться вперед нам опасно. Пока не поздно — надо перейти к обороне. Поеду к Данилову, переговорю с командармом, — и Турбин, простившись, пошел к выходу.
Неужели срывается наступление? В это не хочется верить. Ведь до Харькова всего шестьдесят восемь километров. Передовой отряд дивизии приблизился к автостраде Харьков — Белгород. Но разведка доносит, что к немцам подходят крупные резервы.
Последние дни мы с Леонидом Первомайским подружились с начальником штаба дивизии полковником Дерманом. И, конечно же, поспешили к нему в блиндаж узнать последние новости.
— Что же вы в Муроме сидите? — спросил нас начштаба. — Могу порадовать: только что взята Вергеневка. У нашего соседа, генерала Тер-Гаспаряна, успех. Поезжайте к нему. Это недалеко. Всего пятнадцать километров. Мой водитель подбросит вас.
В это время кто-то стал спускаться в блиндаж. Вошел в каске, вооруженный автоматом, пистолетом и гранатами старший лейтенант, а за ним еще четверо лейтенантов.
— В чем дело? Кто вы такие? Как вы сюда попали? — спросил начштаба.
Старший лейтенант, помешкав, доложил:
— Товарищ полковник, группа диверсантов по заданию немецкой разведки проникла в тыл Красной Армии.
— Что-о! Прекратите так глупо шутить!
— Это не глупая шутка. Мы — бывшие командиры Красной Армии. При разных обстоятельствах попали в плен к немцам. Мы не хотим вредить своей Родине. Выслушайте нас. Чтобы вырваться из вражьего плена, прошли в Харькове шпионскую школу. Нас оставили немцы в Муроме с тем, чтобы мы громили штабы и убивали командиров Красной Армии. После выполнения диверсионных актов мы должны перейти линию фронта. Но мы явились к своим, не причинив никакого зла. Говорим правду.
— Сложите оружие! Так... Как же вы проникли к нам?
— Отсиживались в подвале. Когда Муром взяла Красная Армия, незаметно вышли из тайника. Нас два раза задерживали, но документы у нас как настоящие. А когда шли к вам в блиндаж, сказали, что мы из армейской разведки и несем в штаб важные сведения. Вы спросите, почему так поступили? Хотели все сообщить только старшему начальнику.
В блиндаж вихрем влетел командир комендантской роты с автоматчиками:
— Товарищ полковник...
— Готовьте грузовик с охраной, — оборвал его начштаба. — Доставьте задержанных в штаб армии. Я позвоню туда. — Когда мы снова остались втроем, начштаба вытер платком вспотевшее лицо: — Война. Видите, какие она преподносит сюрпризы. А вообще, считайте, братцы, что нам сегодня здорово повезло.
Вездеход полковника Дермана быстро примчал нас в село Вергеневку. В каменном погребе находим штаб стрелкового полка. Телефонные разговоры ведутся здесь нервно, что называется, на высоком тоне. Вергеневка взята, но держать её нечем. Патроны и снаряды на исходе, а подвоза нет. Колонна машин с боеприпасами попала под бомбежку.
Мы решили с Леонидом Соломоновичем побывать на переднем крае. Он проходил сразу же за селом по берегу мелководной речушки Липец. Длинная придорожная канава превращена в траншею. В ней залегли наши бойцы.
Только спустились в траншею, как по ней словно пролетел ветер. Все вскочили. Послышалось тревожное:
— Вот они, вот!
Без единого выстрела из лесу вышли гитлеровцы и двумя большими колоннами стали спускаться с пригорка. Это была психическая атака. И если бы не пришли на помощь стрелкам наши танкисты, то подошедшие почти вплотную вражеские пехотные колонны захватили бы село и расправились с его защитниками.
На войне настоящая опасность всегда впереди. Если пуля просвистела мимо и не тронула, лучше не вспоминать о том, что тебе недавно грозило. Так легче жить. Добираясь в Нежиголь на попутных машинах, мы с Леонидом Соломоновичем стараемся в разговорах не возвращаться больше к психической атаке под Вергеневкой. Нежиголь встречает нас нежными лучами солнца и благоуханием разлившейся над плетнями белой сирени. Работаем до глубокой ночи и, несмотря на поздний час, отправляемся на узел связи.
Утром в политотделе армии узнаем приятную весть: наступление продолжается. Только что за Северским Донцом освобождено село Архангельское. И вдруг к дому подкатывает «эмка». Из машины выходит Микола Бажан, Александр Довженко, Андрей Малышко.
— Вы из Воронежа? — спросил Первомайский.
— Нет, из Валуек. Штаб фронта переехал, — ответил Бажан.
— Как вы тут наступаете? Что у вас нового? Чем порадуете? — Довженко, словно завороженный, смотрит на разлив сирени. — Какое чудо!
Узнав о том, что 76-я дивизия полковника Валентина Антоновича Пеньковского очистила от гитлеровцев Архангельское, Микола Платонович Бажан загорелся желанием посетить село. Его поддержали Довженко и Малышко.
Бажан сказал заворгу политотдела Бронникову:
— Я редактирую газету «За Радянську Україну». Она рассчитана на читателей временно оккупированных областей. За Донцом освобождается родная земля, надо побывать там.
Микола Платонович Бажан предложил мне поехать в Архангельское. Путь шел через Шебекино. Окраины этого городка поразили Довженко величественным бором, а взятое с боем за Северским Донцом село произвело на всех нас гнетущее впечатление. Половина Архангельского еще горела. Дымились рухнувшие хаты. Пыль. Пепел. Копоть. Брошенные пушки, минометы, разбитые грузовики и фуры, трупы немцев.
Микола Платонович решил вначале встретиться с командиром дивизии, побывать на передовой, а потом на обратном пути задержаться в селе, и если к тому времени появятся местные жители — поговорить с ними. Все согласились, тем более, что командный пункт 76-й дивизии находился от нас всего в трёх километрах.
На лесной полянке, сидя на пне, комдив брился, а тут вдруг появилась писательская бригада, и Валентину Антоновичу Пеньковскому пришлось извиниться и знакомиться с нами с намыленной щекой. Услышав о том, что писательская бригада намерена побывать на передовых позициях, принялся отговаривать Бажана. Что же тревожило комдива? Противник через определенные промежутки времени обстреливал местность навесным огнем. Над землей низко лопались бризантные гранаты. От их осколков трудно укрыться — не всегда спасает даже окоп. Однако Бажан не согласился с Пеньковским, и тогда комдив дал нам в провожатые майора, строго-настрого приказав не задерживаться на переднем крае.
