Все переглянулись. Застыли. Наступила гнетущая тишина. Двадцатый день войны преподнес сюрприз. Гитлеровцы всего в двадцати пяти километрах от Киева!

— Так вот... Помните, как поется в песне? «Приказ голов не вешать, а глядеть вперед!» — Мышанский развернул карту и тут же между корреспондентами распределил участки киевской обороны.

Ивану Полякову выпала Гута-Межигорская, Михаилу Нидзе — Вита-Почтовая, а мне и Юрию Малишевскому — Ирпенский выступ. Линия обороны здесь круто поворачивала на Забужье, опоясывала небольшой курортный городок Ирпень, сельцо Яблоньки и, захватывая половину поселка Гостомель, уходила на восток, упираясь там в болотистую реку Ирпень.

...Противник методически обстреливал минометным огнем лес. Пока я с Малишевским добирался к железнодорожному мосту, этот коварный огонь все время преследовал нас, держал в напряжении. Мы подошли к реке и увидели взорванные железные фермы. И тут узнали от пограничников, что наш Ирпенский выступ срезан. Фашисты вплотную приблизились к Ирпенской пойме.

Как тяжело воевать на родной земле! Каждый знакомый уголок словно скорбно шепчет тебе речными волнами, травой, березками: как же ты мог отдать меня врагу?! Вот и сейчас с бугра, на котором мы сидим в окопе с командиром отдельного пулеметного батальона капитаном Петром Алексеевичем Заворотным, хорошо виден Ирпенский дом творчества Союза писателей Украины. На островерхой крыше все так же вертится флюгер. Только зеленый островок на взгорье уже не наш, где-то там притаились немецкие наблюдатели.

В ирпенском лесу мне как газетчику повезло, я встретил интересного человека. Пограничники и уровцы, которые пять суток шли с Западного Буга по тылам врага, высоко оценили командирские способности капитана Заворотного. Они считали, что только благодаря его умелому руководству отряд пробился к своим. Капитан Заворотный, будучи начальником штаба 35-го отдельного пулеметного батальона, в первый день войны защищал Струмиловский УР. У капитана уже был боевой опыт. Он видел, как немцы прорывали нашу укрепленную линию, знал их тактику, а это имело немаловажное значение для отражения вражеских атак на реке Ирпень.

Познакомившись с капитаном Заворотным, я заметил, что он вел себя под огнем противника так, будто и не свистели над его головой мины. Но это была не бравада, не желание блеснуть перед журналистами показной храбростью — просто его натренированный слух безошибочно улавливал то недолет, то перелет. Когда же воздух зашуршал шелком, он вскрикнул:

— В укрытие!

Из окопа по ходу сообщения перешли в блиндаж. Мины с треском рвались вблизи нашего убежища.

На вид капитану можно было дать не более тридцати лет. Лицо волевое, с внимательными карими глазами. Когда он пожимал мне руку, чувствовалось, что этот человек обладает большой физической силой.

— Так вы, товарищи корреспонденты, хотите знать, как немцы прорывали нашу укрепленную полосу на границе? Все это еще свежо в памяти. Прошло только двадцать дней... Сегодня они подошли на рассвете к реке Ирпень и с ходу сунулись ее форсировать. Но крепепько получили по зубам, вышла осечка. Вот что отрадно: кровь, пролитая на поле боя, не пропала даром. Пока наши войска сдерживали врага на границе, а потом под Луцком и Ровно, киевляне успели привести в порядок и усовершенствовать УР, за день до подхода противника он был насыщен войсками, полностью подготовлен к обороне. — Капитан опустился на складной стульчик, закурил. — А теперь давайте вернемся к границе. Понимаете, перед самой войной граница, как барометр, показывала бурю. «Мессершмитты» вторгались в наше воздушное пространство, вели разведывательные полеты. По ночам на берегах Западного Буга вспыхивали перестрелки. К нам пробирались шпионы, шли диверсанты, на пограничных заставах все чаще звучала команда: «В ружьё!» К началу войны инженерное оборудование Струмиловского укрепленного района, состоящего из пяти оборонительных узлов — тридцати трех долговременных огневых точек, или, как говорят, дотов, полностью не было закончено. Так как строительство сооружений продолжалось, то стройной системы артиллерийского и пулеметного огня уровцы не имели. Слабость оборонительной полосы заключалась и в том, что два левофланговых узла Владимир-Волынского укрепленного района еще не вступили в строй. А это двадцать пять километров незащищенной местности!

В четыре часа утра немцы неожиданно обрушили на укрепленный район огонь дальнобойных орудий. Наш 35-й отдельный пулеметный батальон занимал позиции между дотами. Бойцы находились в окопах, дзотах. К нашему счастью, большинство тяжелых снарядов не разорвалось. Потом, уже днем, когда временно затихли боевые действия, бойцы насчитали около сотни таких снарядов. Ураганный артиллерийский обстрел сопровождался беспрерывной бомбежкой. Наш УР молчал. Немцы обстреливали и бомбили в течение часа. Когда артподготовка стала подходить к концу, пехота начала переправляться через Западный Буг. УР не открывал огня.

Западный Буг в тех местах неглубокий. Немецкие пехотинцы перешли его вброд. За ними двинулись артиллеристы и перекатили на руках через речку легкие и средние пушки. Шли очень смело — в полный рост. Вероятно, думали, что бомбежка и артналет подавили нашу оборону. И тут в бой вступили пограничники, и ожил огнем весь Струмиловский УР. Противник обстрелял УР дымовыми снарядами. Густой бурый дым ослепил нас. Через амбразуры проник в доты. Стало трудно дышать. К дотам двинулись штурмовые группы. Они несли взрывчатку в черных ящиках и длинные шесты с минами. Но пулеметный батальон отбил атаку штурмовых групп. Наступило затишье. Дым рассеивался. Командир батальона капитан Гень выслал разведку во главе с младшим лейтенантом Велько. Разведчикам добыть «языка» не удалось, но они на берегу Западного Буга взяли у двух убитых гитлеровских офицеров документы и карты. Струмиловский УР штурмовал 192-й пехотный полк. На трофейных картах было точно обозначено расположение наших дотов, а командный пункт отмечен красным крестиком. Это была работа вражеских лазутчиков.

Отражая натиск врага, пограничники и уровцы ждали подхода регулярных частей Красной Армии. Но связь с Каменкой, где находились старшие начальники, прервалась. Капитан Гень направил двух разведчиков в Каменку, но они не вернулись. Тогда комбат послал семь добровольцев во главе с младшим лейтенантом Баранниковым. Из этой группы возвратился один младший лейтенант Лысак, все его товарищи погибли, он не смог пройти в Каменку.

Надо сказать, что в это время наши пограничники вели бой за мост на Западном Буге. Несколько раз они пытались взорвать его. Но немцы прочно удерживали захваченный мост. Однако наладить переправу войск противнику мешал с левого фланга гарнизон дота младшего лейтенанта Бессмертного, а с правого — гарнизон дота младшего лейтенанта Начфинова.

Противник решил во что бы то ни стало уничтожить два этих дота. Под прикрытием орудийного огня, в дыму, штурмовые группы поползли к дотам с ящиками взрывчатки. На помощь осажденным гарнизонам пришел с деблокирующей группой младший лейтенант Велько и отогнал подрывников. В ответ фашисты усилили обстрел. Снаряд попал в бронешар и заклинил его. И вот тут-то произошло совсем невероятное. Под орудийным огнем поднялся младший лейтенант Велько и с помощью оружейного мастера сержанта Лазарева спокойно, как ни в чем не бывало, привел бронешар в порядок.

В этот день младший лейтенант Велько четыре раза испытывал судьбу. Под огнем немецкой артиллерии он выходил из дота и налаживал бронешар. Потом еще дважды то же самое делал лейтенант Макеев и оружейный мастер сержант Лазарев. Когда с тыла ударили тяжелые орудия, все мы воспряли духом: помощь подоспела! Но радость оказалась преждевременной. В тылу у нас появился противник. Его 310-миллиметровые пушки стали бить по дотам прямой наводкой. Беззащитная тыловая сторона УРа ничего не могла поделать с этими орудиями. Мы только горько сетовали о том, что наши доты оказались недостроенными.

Вражеская артиллерия била с фронта, била с тыла. Она вела огонь час, второй, третий. В дотах жарко. Скопились пороховые газы, дышать трудно. От прямых попаданий снарядов доты вздрагивали, качались. В ушах стоял звон. А пушки все били, били...