Это все Радован виноват, что легавые пришли. Уверен. Я еще из дома не вышел, а они уже подогретые были: как раз в гостях Риле и Крстич торчали. Они вроде как врубили на полную катушку Мирослава Илича, или Шабана Шаулича[30], или еще кого-то из дедов: Радован, как наклюкается, каждый раз кассеты вытаскивает и тащится. В общем, слушают они и орут хором: Доджи да остаримо заедно![31] Потом мы с ними еще по стакану вмазали. Я — с соком из бузины, а они ракией наклюкались: когда-то Радован ее из Боснии привез и заныкал до особого случая. Ну, он как напьется — так у него сразу этот «особый случай». Не то чтобы он часто поддавал, но уж если надерется — то в хлам. Прям так и вижу, как он по коридору ковыляет, чтоб мусорам дверь открыть. Кубок с собой поволок, объясняет им, что его сын Марко матч выиграл и они типа празднуют, радуются: Марко мяч забил в последнюю секунду и кубок получил как лучший нападающий турнира. Он им пообещал, наверно, что музыку потише сделает и спать пойдет. Фараоны ушли, а он давай опять орать: музыку надо громче! К толстухе Маршичке в дверь долбился: какого фига она в полицию звонит, имел он каждый ее лишний килограмм, он не виноват, если у нее сын — наркоман. А Перо и не наркоман вовсе — гашиш покуривает… Но откуда Радовану знать, что тот, кто на игле, — растение игольчатое, а Перо — всего-навсего лиственное. Для него это один хрен. Он бы всех таких на стройку послал, чтоб они там годик или два погорбатились. Легавые его, конечно, слышали, только им возвращаться было влом. Они-то пришли, чтоб предупредить — как по закону положено. Но на первом этаже напоролись на нас… Эх, Радованэ, здорово ж ты нас подставил!

Мы, правда, тоже нажрались какой-то ракией, которую Деян спер у родича. Старик Мирич ведь и не заметит: у него полным-полно других пузырей, — да и вообще ему однофигственно, какую ракию пить. Да, набухались мы. И кому-то из нас, гениев, пришла в голову шикарная идея — спеть всей многоэтажке «We are the Champions». Мы во все домофоны звякнули, обнялись все четверо и как заорем во всю глотку… Правда, было больше на блевотный рев похоже, чем на пение. И тут нарисовались фуражки: они как раз от Радована шли, у которого Шабан был слишком громкий. Прошли они мимо нас и только носом повели, но Ади, больше всех ужратый, как задолбит по домофону:

— Нэ може нам нико ништа ячи смо од судбинэ.[32]

Хренов Митар Мирич, из-за него все… Полицаи прям озверели: мы еще припев этого неофициального гимна Республики Сербия до конца не допели — а уже все четверо в мусорской машине. Не знаю, как я туда влетел, но подо мной Ади лежал, а на мне — Деян. Двери хлопнули, машина газанула, и заболтало нас, как в миксере.

Да ясно все, классика жанра. У полицейских фишка была такая: набьют в свою колымагу шпаны, которая с удочками на другом берегу Любляницы[33] сидит, покатают — и выкинут посреди леса. Ади раз уже так покатали, долго он потом по всей округе шлялся, пока не уперся в полицейскую тачку. Он им насвистел, что был на дискотеке и типа заблудился: мол, не могли бы они его домой подкинуть. Они и подкинули, недоумки! Только тогда ему меньше досталось, чем нам сейчас. Вначале еще ничего было, и Деян орал как придурок.

— Мы с Фужин, мы знаем, где мы. Ничего у вас не выйдет, у нас есть конпас!

— Какой конпас! Компас, дубина!

Деян прикалывался, и мы ржали как идиоты, а Ади хит Митара Мирича орал:

— Могу само да нас мрзэ они што нас нэ волэ![34]

— Вези, Мишко, за Белград!

— Мишко и с закрытыми глазами может ехать![35]

А потом шутки кончились. Как начало нас швырять из стороны в сторону, друг на друга валимся, а эти кретины включили сирену и давай носиться, повороты срезать, как самые натуральные психи. Никто из нас больше и не пискнул. Слышно только, как о стены колотимся и стонем, друг с другом сшибаемся. Я уже не знал, что лучше: руками в стены упереться или голову страховать. Пытался и так и эдак, да вдруг на повороте кто-то влетел в меня, я головой о стену долбанулся, на пол грохнулся — и стало меня крутить вверх-вниз. Голова кружится, кто-то на меня все время валится… Я голову руками прикрыл и жду, когда этот шизняк закончится. Не до веселья было. Я чуть в штаны не наложил от страха: решил уже, что нам крышка. Мусора на газ жмут — мы на полу валяемся, друг за друга цепляемся. Потом эти дегенераты как тормознут — и все мы черепушками в стенку. Остановились. Тут двери открываются, кто-то меня за ногу наружу выволок, и я прямиком в грязь. Сверху на меня Ацо рухнул. Мусора отвалили. Я на земле лежу, Ацо потихоньку с меня сползает. Слышу, Ади блюет, а Деян вроде как плачет. Вокруг лес глухой. Значит, мы в полной заднице. Тут еще дождь, грязь вонючая, а мы сначала и пошевелиться не могли.

Сколько мы по этому грёбаному лесу шатались! Что за хренотень: вышвырнули — а ты потом крутись как хочешь! Ади опять вывернуло. И Деяну фигово было. Поорали мы друг на друга, когда решали, куда идти. Ацо на землю сел и говорит, что больше с места не сдвинется, что шли бы мы все в задницу, мать нашу. Деян на него шипеть начал, Ацо уже врезать ему хотел, — а потом как рванет в лес! Мы за ним. Не знаю, когда я еще так бесился? Запросто замочил бы любого. Отморозки, дебилы хреновы! Пидоры, ща получите у меня! Деян и Ади еще чего-то там вякали.

— Вроде это Шишка?

— Какая Шишка? Шишка там, где Дравлье[36].

— Тогда Чернучи.

— Ты в Чернучах-то хоть раз был?

— Ну и где мы тогда?

— Откуда я знаю? Шмарна гора.

— Задница твоя — Шмарна гора! Шмарна гора — она же высокая, идиот!

У меня в глазах потемнело. Реально хреново было. Как будто мутной пленкой все затянуло. Трясло меня сильно, прям чуть не разрыдался, черт бы их побрал, и во рту какой-то странный вкус. Воздухом как захлебывался. Кулаки так сжимал, что ногти в кожу впились. Попался бы мне мусоряга — убил бы на хрен, мамой клянусь. Мне тогда конкретно башню снесло. Как псих стал. Клиент дурдома. Пока меня в этой сраной ментовской тачке по углам мотыляло, я так перетрухал, думал, инфаркт накроет.

— На Головец похоже. Только с другой стороны.

— С другой стороны Головца автобан.

— Давай, вызови такси, чудило!

— И что ты скажешь? Чтоб такси подъехало с задней стороны Головца, под Шмарну гору в Чернучах?

— Чё? Есть идея получше?

Вдруг смотрю — охотничья сторожка, или вроде того, — древняя хреновина из дерева, мать ее… Тут у меня вообще крышу сорвало. Я начал швырять в нее все, что под руки попадалось: камни, землю, ветки, — все, что было. Со всей дури стал ногой в дверь долбить:

— Черт их подери! Мать их в задницу! Что мы им сделали, пидорам долбаным! Что мы им сделали!

Ну и остальные ко мне присоединились. Мы все окна расхреначили, двери повыбивали, ограду разнесли… Темнота!

Нет ничего тупее, чем слушать в воскресенье утром, как Радован и Ранка ругаются. Это единственный день, когда они с утра оба дома; могли бы вместе кофе попить, повтор мексиканского мыла посмотреть, мирно так, тихо… Нет же, начинают свои разборки по дебильным поводам. И все шепотом, чтоб меня типа не разбудить; я только отдельные слова слышу, когда Радован закипает и начинает вовсю голосить:

— Я хоть сдохни, а тебе лишь бы по-своему! Что, не так? Не так?! Твою мать, мать твою-ю-ю-ю!

И снова шепот. Сиди, жди, пока он опять взорвется.