— Если ты не хочешь учиться, не хочешь заниматься спортом — езжай туда. Там дурака валять не полупится.

Радован выпил еще один стакан ракии.

— И наркотиков там нет.

Какие наркотики? А это он с чего взял? Совсем у него крыша поехала. За все это время он ни разу на меня не взглянул. Таращился куда-то в пустоту и лакал эту свою чертову ракию, которую ему прислал Милан из Сербии. А Ранка просто ревела в голос. И не говорила ни слова. Радован встал и вышел из комнаты. Слышно было, как он шарит по шкафам и ищет чего-то, дверцами лупит так, что все трясется. Мы сидели молча и слушали этот дебильный грохот. Потом он вернулся обратно в гостиную с моей спортивной сумкой и кинул ее на пол посреди комнаты.

— Давай собирай его. Побросай все быстро в сумку, молча. Не надо из этого целую науку делать.

Ранка не двинулась с места. Только продолжала рыдать, а Радован фыркал, глаза закатывал и головой крутил.

— Чего ты тут устраиваешь, мать твою? Мы разве не договорились? Договорились или нет? Да или не-е-ет?

Радован орал как ненормальный, и Ранка закивала. Но рыдать стала еще громче, Радована это еще больше разозлило.

— Что такое? Шта плачеш? Не выводи меня! Собирай его! Ты меня слышала? Ты меня слышала-а-а?

Орал как придурок. Время полвторого ночи. В квартире все было нараспашку — и окна, и балконные двери. Внизу нас отлично было слышно. Я вспомнил, как однажды смотрел ночью финал кубка НБА между «Детройтом» и «Лейкерсом» и в полчетвертого ночи услышал из дома напротив, как один тип вопит и крушит всё и как его жена и маленькая дочка зовут на помощь и плачут, просят его успокоиться. Я все прекрасно слышал и даже видел, в какой квартире это было, но не знал, что можно сделать. Было жутко. Я стоял на балконе, и смотрел в окна этой квартиры, и слушал весь этот ужас. Я тогда просто остолбенел, вообще не знал, как с места сдвинуться. Вот я и подумал: может, сейчас кому-нибудь из дома напротив, кто слышит ор Радована и вопли Ранки, так же хреново, как и мне было тогда? Может, этот человек вызовет полицию? Или он тоже будет стоять как вкопанный и смотреть в наши окна?

Ранка медленно поднялась и стала собирать вещи, запихивать их в мою спортивную сумку. А Радован себе еще один стакан налил. И разом его опрокинул.

— У бабушки будешь работать, как полагается, будешь помогать ей и деду с хозяйством. Узнаешь наконец, что такое труд, выбросишь эту свою дурь из головы. Все, нашутились. Ты знаешь, что деда болен, маразм у него и все такое. Бабушке твоей помощь не помешает. В магазин ты сходить можешь и дров нарубить… Бабушка пусть тебя научит корову доить. И в хлеву поработаешь. Так для тебя лучше всего будет. Пусть запряжет тебя на всю катушку. Я еще с ней об этом серьезно поговорю. А ты чтоб работал! Слышал меня?

Я кивнул, хотя по-прежнему не понимал, что происходит. У меня это в голове не укладывалось. Пока Радован говорил, он изредка на меня поглядывал. Так, вскользь. И я по его взгляду видел, что на этот раз прикола нет. Рыпаться бессмысленно. Ранка тоже больше не спорила. Продолжала запихивать вещи в сумку. А Радован из шкафчика над умывальником достал еще один стакан для виски и налил в него немного ракии. В свой налил чуть больше. Второй стакан дал мне. Я смотрел на него и не мог врубиться, что он от меня хочет. Он никогда не давал мне спиртного, хотя у чефуров принято с детства давать детям ракию и пиво. А тут вдруг сам мне налил, да еще собрался со мной чокнуться. Совсем у него шарики за ролики зашли… Или его так развезло от ракии? Мы с Радованом подняли стаканы. Впервые в жизни.

— Ну… за здоровье! Что было, то было. С сегодняшнего дня начинаем всё по-новому. Хватит уже этих сюсюканий и прочего баловства. Теперь только твердая рука. Жизнь — сложная штука. Не выйдет так, как ты и твои дружки лентяи думаете. Вы не пионеры Тито, чтоб делать все, что в голову взбредет.

А Иосип Броз Тито тут при чем? Охренеть… Ранка все еще продолжала запихивать в сумку вещи. В одну все не поместилось, и она принесла вторую. А Радован сидел и пил свою ракию.

— Из дома выходим без четверти шесть.

Какое-то время он еще смотрел, как Ранка складывает вещи, потом встал, поставил ракию обратно в шкаф и отправился спать. Я тоже встал и подошел к Ранке, чтоб помочь ей с вещами. Хотя, думаю, ни она, ни я вообще не имели представления, что и как нужно собирать для поездки без обратного билета.

Мы с Ранкой мои вещи укладывали. Укладывала, конечно, она, а я ходил за ней, как зомби, и кивал, если она спрашивала, какие класть штаны или футболку. Ранка быстро упаковала две сумки. Для нее это никогда не было проблемой. Всегда, когда мы ехали к нашим, Ранка набивала столько вещей, что все думали, что мы переезжаем. Неизвестно, какая там будет погода. Вдруг задержимся на день или два. Может, приедет Милан, и мы будем варить ракию. Ко всему нужно быть готовым. Это девиз всех чефуров. Никогда ничего не знаешь наперед.

— Тебе нужны будут зимние вещи?

Да откуда мне знать, Ранка, если даже ты не в курсе? Это я, что ли, с Радованом договаривался? Сейчас май, конец мая. Только мне-то что? Мне вообще по барабану. Как вы с Радованом решили, так и будет. Что ты меня-то спрашиваешь? Мне все это параллельно… Я не парюсь. Еду в Боснию, и всё тут. Вот и все, что я знаю. Хотя, в принципе, у нас дома никогда ничего не бывает известно заранее. Откуда тебе знать, что там будет! Уже в апреле у всех вокруг были точные планы на каникулы, только Радован с Ранкой говорили: «Посмотрим!» По-любому мы всегда ехали в Боснию, да еще всегда в одно и то же время, и всегда на три недели, и каждый раз до самого последнего момента никто ничего не знал. Радован страшно нервничал перед отъездом. И это тоже чефурские прибабахи. Ты не знаешь, на какого придурка можешь нарваться, когда будешь гнать по Боснии, и кто тебе будет трахать мозг в Хорватии, — тебя ведь зовут Радован Джорджич! — и что на этот раз потребуют от тебя боснийцы на границе, да сколько колбасы и молодого сыра хорваты разрешат тебе отвезти домой. Вообще Радована и Ранку все эти таможни доводят до белого каления. Всю жизнь они ездят по одному маршруту: Любляна — Загреб — Славонский Брод — Високо. И тут вдруг — ни с того ни с сего — границы! А потом еще: «Стой, покажи паспорт! Открой багажник! Давай техпаспорт! Кто там у тебя в Високо? А Бор тебе не родственник? Кем тебе приходится генерал Джорджич? Ты из самого Високо? Как машина, не барахлит? Как живется в Словении?» — и другие дебильные вопросы, которые могут выдумать боснийские таможенники. Поэтому Радован с Ранкой всегда на нервах, когда мы едем к нашим.

— Ладно, неважно, вышлем, когда понадобится.

Ну конечно. Так и есть, Ранка. Никаких проблем. Вышлешь. Наверно, даже приедешь в гости и привезешь мне мои дутики. И подарок на Новый год. И на день рождения. Если в этот день, пятого марта 2007 года, еще вспомнишь обо мне. Тогда мне стукнет восемнадцать лет. Полных. Тогда я стану совершеннолетним, и тебе больше не нужно будет отвечать за меня и волноваться из-за того, что я опять натворил. Тогда ты сможешь спокойно вздохнуть.

— Тебе еще что-то нужно?

Чтобы любили, понимали, слушали…

— Зубная щетка.

Она всегда забывает про мою зубную щетку. Каждый раз, когда мы едем к нашим, мне приходится там покупать себе новую, в этой развалюхе под названием Код Велэ[118], которая у них типа магазин. Ранка, видно, тоже вспомнила об этом и засмеялась. Ну чего тут смешного?

— Всегда забываю. Ничего, купил бы себе новую у Велы.

Она еще больше смеется. И я тоже смеюсь. Провались ты со своей Велой! Сама чисти свои желтые зубы щеткой от Велы. Вела — это наш семейный прикол. Это соседка моих бабушки и деда, ей уже сто лет, но она все еще держит магазин на первом этаже своего дома. Даже во время войны он работал. У нее можно найти такие вещи, которые уже миллион лет не продают нигде в мире. Например, у нее можно купить «Зиродент». Самую отвратную зубную пасту на свете. Ни один смертный не знает, где Вела заказывает товар, но у нее все очень дешево, и она наша соседка, и мы постоянно ходим к Веле за зубными щетками и прочей фигней.