— Кто таков — пиши! — повторил ему князь, когда всё приготовили.
— Рихард Фишер — нацарапал тот славянскими резами на вощаной досочке. Вслух прочитал грамотей-писарь княжий. И пояснил, на всякий случай:
— По-ихнему — рыбак.
— Какого народа сын? — продолжал князь.
— Сакс из Магдебурга, светлый князь, — переводил писарь.
— Кто с тобой был второй муж?
— Мой охранник.
— Почему же твой охранник ускакал, тебя бросил?
— Испугался.
— Почему сам бежал, когда моих людей увидел?
— Испугался. — Писарь головой покачал.
— Чего же ты испугался? На моей охране у всех наддёвы белые с червонным, то всем известно. Не разбойники за тобой скакали. — Любомир посмотрел на Вершко: стража как положено была наряжена?
— Точно так, твоя светлость, — отвечал Вершко, — все были в наддёвах белых с червонным.
Князь перевёл взгляд на сакса.
— Пишет, что… зело грозные видом были. Страх!
— Вишь, кто нас хвалит! Умеет подольститься. — пробурчал у князя над ухом стоявший справа от князя воевода Лютобор («Горыныч»).
— Куда направились отсюда?
— Обратно на Неманский торг, там много рыбы привезли.
— Почему здесь, далёко от Магдебурга торгуешь?
— …Пишет он, светлый князь, что он в Магдебурге состоит в торговой гильдии. Из гильдии многие подписали контракт с Неманского торга эту самую рыбу распродавать.
Князю подали свиток, взятый у сакса. Любомир просмотрел — и в самом деле контракт записан на торговлю на Рихарда Фишера.
Ничего не оставалось — врёт складно, что ему скажешь…
— … А зачем же ты ко мне в дом залез?!
Тут полумонах Рихард пал ниц, заперхал, взял себя за грудки, и потрёс себя и кулаками себе в душу постучал, дескать, «Не я!!!». Рожу разбойничью скривил, будто малец нашкодивший, и на дощечке трясущейся рукой накорябал: «Не я, ошибка!».
Повисла тишина в дружинной палате — так всё правдоподобно.
Выходит, обознался старшина охранный, невинного человека покалечил?! А с других тогда — какой спрос?
Князь спрашивает:
— Мог ли ты обознаться старшина? — смотрит пристально.
Стоит Вершко всё равно, что в могильной тишине, твёрдый, как камень. Помнит, как этот рыбак рыбу свою свежую бросил, недопродал, как след этого рыбака еле разыскали, как неповинный этот рыбак долго и быстро от погони уходил, как телохранитель его был статен и дороден, и снаряжен добротно и конь какой у того был дорогой — не нанять простому рыбаку такого охранника. И говорит:
— Мог и обознаться…
Выдохнули в свите княжьей изумлённо:
— Ну, ты брат сказал…
— В ножки ему ещё бухнись…
— Так ежели ты не знаешь, кого шукаешь…
— Да ну, старшина!?
— Вершко-о…
— Тихо, — князь рукой остановил гомон. — Если ты ошибся, старшина, должен будешь платить за ущерб этому человеку.
— Понимаю, твоя светлость, — Вершко смиренно склонился головой. — Дозволь только ещё подробности у него поспрошать.
— Поспрошай, старшина, поспрошай!.. Но вреда не причиняй — негоже неповинному гостю навредить. Покуда его вина не доказана, да будет он ГОСТЬ! Гостя лечить, кормить, содержать. — на всех посмотрел князь, потом на Вершко:
— Старшина стражи, Вершислав, — на завтра жду с разъяснением.
После разбора у князя, уже в просторных сенях княжеской усадьбы Вершко отпустил своих бойцов, ждавших его распоряжений и прятавшихся от жары, отправил отдохнуть. И сам отправился привести себя и мысли в порядок.
От княжеского дома слева на сто шагов возвышается Белая Вежа. А если спуститься с небольшого пригорочка направо, ещё ближе стоит дом Вершислава, что выделил ему князь, когда назначил старшиной стражи. Выходили все вместе, дружною гурьбой.
На крылечке княжьего дома Вершка поймал за рукав Стрыйдовг. Выцепил из череды идущих воинов. Вершко чуть не подпрыгнул от неожиданности. Вот ко всему он, кажется, готов, а старый волхв его всегда врасплох застанет, как нарочно! От Стрыйдовга иногда аж мурашки по коже. И ведь, вроде, стар, а могуч! Стоит древний дед, и идущего мимо княжьего старшину за рукав остановил и не шелохнулся.
— Постой, Вершислав! — говорит волхв внушительно голосом мягким и одновременно скрипучим. — Не торопись. Разговор есть.
— Я… вниманием стал, старейший… — Вершко совладал с неожиданностью.
— Это хорошо, что ты можешь быть вниманием… — говорит Стрыйдовг и повёл его в сторонку от людных дорожек.
— Вершислав, в тыдень*, знамение было… что грядёт ещё одна беда. Старого князя, да Годислава уже мы потеряли. Да будет им мир Предков светел…
— Какая беда? — опять мурашки побежали по телу старшины.
— Тебе важно знать вот что: будь как можно осторожнее, князя береги, но против воли его не иди! — Стрыйдовг заглянул в глаза Вершиславу, прямо в душу залез, до дна.
— Да я и так…
— Ты и так! А против воли его не иди! — перебил грозно волхв.
— … За что ругаешь не пойму… — смутился Вершко.
— Ругаю тебя не «за что», а наперёд, чтобы не помыслил иначе, когда час решительный настанет.
— А когда я князя не слушал? Чего вдруг?.. — не мог смириться Вершко.
— Ты, Вершислав, — опять рот ему заткнул старый волхв, — Буривоев сын, Браниборов брат, княжеский наперсник, за жизнь князя наиближний ответчик. У тебя особый голос — в лихой час ты нечаянно князя можешь перевесить своим голосом! А не можѝ!! Княжий голос мудрее твоего! А вот упорства у князя нашего, может статься, поменьше твоего будет. Княжье слово блюсти, как первейшее! Тебе мой наказ!
Вершислав стоял как вкопанный, как по голове пыльным мешком набитый. Обезкураженный.
— Прости, волхв, ежели виноват в чём… — выдавил из себя.
— Не виню тебя, — голос волхва помягчел, — а предупреждаю от ошибки, что может стать роковой для всех. — Он оглядел Вершко с ног до головы и обратно, и под этим взглядом Вершко как-то расслабился, а то и вовсе показалось, что Стрыйдовг его за врага держит.
Волхв поднял руку к небу, будто взял что-то оттуда, и это что-то на грудь Вершко приложил мягко, «Храни тебя Род!» Несмотря на жару, показалось — тепло от руки. Совсем у старшины от сердца отлегло, аж улыбнулся.
Старый волшебник улыбнулся в ответ одними глазами. И стал, было, разворачиваться уйти. Но замер на миг, обернул голову вполоборота назад:
— Звезду-то из сапога вынь, да на шею повесь — там ей лучшее место… и помни!.. — и пошёл… дальше по своим делам.
Вершко с округлёнными глазами постоял-постоял, тряхнул головой, лоб вытер, сказал потихоньку: «У-ух!» — и тоже пошёл.
Широко, по-удалому пошагал до дома. С булыжной мостовой у княжьего дома на гулкие досчатые настилы, а потом на песчаную утоптанную дорожку. Мимо знакомых, которым всем здравия пожелал раз двадцать, мимо ватажки малышей — дружинных детей, проскакавших верхом на палках-кониках с палками-мечами. С пригорочка хорошо видно, как на широком плацу у Северных ворот две сотни оружный строй оттачивают то рядами набегают, то в круговую оборону встают. Что-то их пожалели сегодня ради жары — даже без кольчуг. А рядом сотня могучего Судислава, вооружённая длинными топорами, берёт на приступ стену ростовых щитов и копий, которыми управлялась сотня под началом небольшого и очень быстрого начальника Ставра. Треск стоит. Опасная игра.
Позвякивая ножнами, пружинисто вспрыгнул одним скоком на крылечко в три ступени. В дверь выскочила Радуница, Вершкова жена, бросилась на шею и целовала лицо и лоб, и усы:
— Наконец-то, мой Ладушка приехал!.. Так боялась за тебя!..
— Чего же за меня бояться?..
— Ах ты недогадливый! — посмотрела в глаза Радуница. — Вдруг бы вора не поймали! Вдруг бы ранили тебя или… о-ой… думать страшно!
— Ну, я же не сам-один его ловил! Ты помысли: даже если бы только с Брывой мы были вдвоём, мы бы с ним запросто целый десяток перемогли!
— О-ой, не хвастай! На всякую силу есть пересилок!
— А мы бы хитростью!
