Останки викингов сваренные смолой, с перебитыми, вывернутыми телами, валялись под стенами в лужах смолы и крови, некоторые расползались, стеная и проклиная, резали себе, безнадёжно раненным, вены и друг другу горла и животы.
Бранибор сурово смотрел вниз:
— Конец викингам! Не только меч нужен, а мастерство и лучшее оружие! Не только ярость, а дальновидность!
С другой стороны поля боя на уничтожение викингов смотрел магистр Олаф.
— Недурно. — процедил он. — Тупоголовым — туда и дорога. Приготовить огонь!
Для людей Бранибора жара̀ от солнца и схватки была невероятной, воины спускались до криниц и выливали на себя вёдра воды, зброя шипела! Многие давно поснимали раскалённую броню, хоть и не самое лучшее время быть без защиты.
Немцы выкатили катапульты. Вскоре на стены полетели горящие горшки со смолой, обмотанные паклей. Сейчас работали ополченцы и простые мужики селяне. Бегом таскали воду из криниц. Тут же заливали пожары водой, прятались под навесами стен. Появились не только раненные, но и обожжённые, стало недоставать воды. В ход пошёл песок. Сыпались также и стрелы — лучники подошли на выстрел, их горящие стрелы также распространяли огонь. Почти сразу в ответ стали бить камнемёты из крепости, тоже горшками с огнём, но со своим самодельным «греческим», по немецким катапультам. Наш-то огонь пожарче горит! Метание беловежцам управляли с высокой срединной башни. Точность попадания с обеих сторон была не слишком высока, но у немцев не было запасено столько воды. Их катапульты из-за перегоревших ремней вышли из строя. Вершислав со своими сидел на самой Белой Веже. Долго метились наконец прямо с неё стали кидать камни в скопище рыцарей, где виднелся синий конский хвост на шлеме. В сам хвост не попали, но рыцарей и коней попортили немало, пока те сообразили, на какое расстояние надо отойти.
Вызвать пожары в крепости немцам всё же удалось. Погорели дома и конюшни. Люди остались без крыши над головой, а коней перегнали в простые загоны. Стены сохранили.
Наконец немцы тоже перегрелись. Отошли, спрятались в лес. Передых… Решили ждать, спать до раннего утра, чтобы воевать и геройствовать, как им, рыцарям хотелось, можно было с удовольствием.
— Не дадим врагу отдыхать! Не на веселье приехали, будут смертушку прнимать за учинённый разор нашей земли! — толковал Бранибор начальникам отрядов. — Первого слушать ныне меня!
Тут даже возникал как бы смущённый ропот:
— Да ты и не сомневайся, Бранибор, кого теперь ещё и слушать, как не тебя!
— Будем бить врага, чтобы ему стало тошно на нашей земле, чтобы во все тяжкие бежал отсель восвояси!
— А не маловато ли нас, чтобы так бить? — спрашивал опытный сотник, приведший помощь из Берестья. — Всё-таки, нас даже и с ополчением всего чуть больше восьми сотен, а их пять тыщь ещё осталось, и там рыцарей много, человек семьсот. Подмога бы нам ещё не помешала…
— Не сравнивай, Козьма, одно только число. Выучкой надо победить, умом и хитростью, когда числа не хватает. Нет другой силы кроме нас, чтобы разбить врага. И нет нам третьего пути, или победить или погибнуть! А погибнуть может и дурак. И отступать нам некуда — мы в сердце нашей земли. Наш правило одно: где мы — там и наша победа!
Вот изменник показал вам всем недавно пример, как не надо делать. Слабостью и дуростью можно погубить отборный отряд. Жадность, горделивость и неверие — это тоже такие виды слабости и дурости.
Вы помните: Мы — дружина! Все заедино! Каждый друг за друга горой!
… А наш князь, я уверен, жив. Его ещё предстоит выручать.
А сейчас будем делать вот что…
Когда примерно за полночь лагерь неприятеля уже утихомирился, глубоко в немецком лагере вдруг послышалось сопение, стон, сдавленный крик, потом ещё, потом ещё. Дозорные дали сигнал тревоги, лагерь пришёл в движение. Через полчаса магистру Олафу доложили, что вырезана целая сотня кнехтов, стоявшая ближе к обозу, и обозная охрана. А провизия полита какой-то дрянью, которая воняет, хуже мертвечины, скорее всего, её есть больше нельзя. Следы русов затерялись в ночной пуще. От этих людей магистру приходилось так перекривиться, что казалось — уже паралич. Ему оставалось предположить, что такую незаметную вылазку беловежцам удалось предпринять либо из-за скрытого подземного выхода наружу, либо из-за действующей у него в тылу большой и очень опасной шайки. Пришлось утроить дозорных.
На утро недоспавшие и недоевшие немцы пошли на штурм. В отличие от викингов эти себя больше берегли — прикрывались щитами, обстреливали крепостные стены тучей стрел, хоронясь за большими деревянными стенами на огромных колёсах забрасывали крепостной ров землёй и ветками, организуя себе несколько широких подходов к стенам.
Когда немцы побежали по лестницам наверх, оказалось, что у беловежцев припасены на стенах брёвна, которые скатывались по хребтам и головам, ломая и вывихивая головы, руки, спины. А кроме кипящей смолы есть ещё и греческий огонь, который очень хорошо горел не только на катапультах, а и на кнехтах и на рыцарях. Стальная машина обороны снова сработала отлично. Немцы с проклятиями и потерями откатились обратно. Люди Белой Вежи радостно орали им вслед: «Наелись нашего хлеба?! Иди ещё тебя угощу! Здохни, гад попа̀лены!!! Нехай уся шкура с тябе спаузе! Рыло шпрэхаускае! Глянь туды — абезножелы карачытца… Застрели его, каб не мучыуса!»*
Изумлённый не по-хорошему магистр Олаф приказал бомбить центральную башню. Оттуда беловежцы метали камни дальше, чем могли метнуть немцы, всё время были в выигрыше. Издалека уже привезли камней, подбирали камни, пущенные беловежцами, и методично старались бить в одно и тоже место — посередине Белой Вежи, посередине башни. От ударов камней о камни летели смертоносные быстрые и острые осколки, пробивавшие даже иногда щит, за которым прятался какой нибудь боец, а иногда просто проламывавшие кому-то череп, грудь или рвавшие живот, руку или ногу. Иногда камни перелетали мимо башни, творя что-нибудь жуткое на её задах. Редко, но некоторые камни ложились ровно на верхнюю площадку вежи, то снесло человека, то ломало крепостные зубцы и камнемётные орудия.
Беловежцы отбивались, как могли. Бранибор в начале осады дважды улучал момент и внезапно вылетал со своей сотней верхами, утворяя в лагере неприятеля жестокие потери и быстро прячась обратно в крепость. Потом немцы навалили перед обоими мостами через ров брёвен, и, внезапность больше не удалась.
Через два дня непрерывного камнеметания в башне пробили дыру. На третий день вежа была разрушена, как оборонительное сооружение. Остался каменный идол — верхняя площадка небольшим куском ровной поверхности держалась на великанском осколке стены и нависала над пропастью и горой из обломков. Один наблюдатель из беловежцев всё равно сидел наверху, благо, что залезть туда для бойцов крепости не составляло большого труда.
Бранибор видел, как таяли силы защитников Белой Вежи, понимал, что снова приближается неизбежный, теперь уже решающий штурм, и, что, видимо, крепость не удержать. Надо было спасти княжну с детьми. Надо было отправить к матери Элипранда. И селян, укрывшихся в крепости, и частью тоже пострадавших во время вражеских атак, тоже надо было как-то сберечь.
Единственный понятный выход — для малого отряда вырваться из осаждённой крепости под прикрытием всех оставшихся сил. А с остальными что делать?
Бранибор приказал Вершиславу собрать остатки его охранной полусотни. Набралось двенадцать человек, вместе с Вершиславом. Восновном из его лучшего десятка. Здесь был Горобей и Брыва, Кудеяр и Прытко, Зграбень, Пловда, Кичун, Скайняр, Пересвет, Смолян и уцелевший до сих пор молодой боец Граник. К ним же приставили Святояра, Элипранда, Меркула, эугѐнера Поликарпа, который попросился за все труды отпустить его домой и княгиню Пресветлу с детьми.
Построив отряд вместе с конями, Бранибор осмотрел всех ещё раз. Все наряжены и вооружены по силам и по смыслу. Кони отдохнувшие, копыта обмотаны тряпками. Княгиня, одетая в кожаные доспехи стала похожа на молоденького гридня, собранная стоит, старается. Это хорошо. Княжата привязаны к сёдлам, чтобы не выпали. Молчат, терпят, не плачут и не жалуются. Очень хорошо. Остановился около Элипранда.
