Вскоре после выздоровления, буквально через сутки, Боруха Бердичевского среди ночи разбудили сильные удары во входную дверь. Он открыл глаза, чуть приподнялся на локтях. Его мать, спавшая за ситцевой занавеской и тоже разбуженная стуком, недовольно спросила:

— Кого это там принесла нелегкая?

Они настороженно прислушались. Стучавший переждал какое-то время и вновь забарабанил. Меламед сбросил легкое одеяло, которым обычно укрывался летними ночами, быстро накинул поверх нижнего белья висевший у постели сюртук.

— Возьми свечу, — сонно сказала мать, выглянув из-за занавески. — И спроси сначала, кто это. Мало ли злодеев по ночам бродит…

Держа в руках светильник, меламед вышел в сени. Стараясь двигаться неслышно, он приблизился к двери и громко спросил:

— Кто там? Что случилось?

В ответ он услышал громкий шепот с частыми придыханиями, словно незваный гость немало пробежал, прежде чем добрался до крыльца:

— Реб Борух! Откройте, пожалуйста, откройте! — В шепоте отчетливо слышалась смесь страха и отчаяния. — Это я, Алтер! Ваш сосед!

Бердичевский сам узнал стучавшего. И удивился еще больше. Столяр Алтер Гиршфельд всегда производил впечатление спокойного и уверенного в себе человека. Борух никогда не подумал бы, что он станет колотиться в чужой дом среди ночи. Меламед быстро откинул щеколду, распахнул дверь. Гиршфельд с такой стремительностью бросился в сени, что едва не опрокинул хозяина. Забившись в угол, он закричал все тем же громким шепотом. Собственно, это был не шепот, а сдавленный истерический крик насмерть перепуганного человека:

— Закрывайте, скорее закрывайте, реб Борух!!. Умоляю вас… не пускайте их… — Тут голос его прервался, в полумраке прихожей слышно было лишь шумное прерывистое дыхание.

Какая-то частица страха передалась от гостя к хозяину. Во всяком случае, когда меламед, громко задвинув засов и дважды повернув большой ключ, повернулся к соседу, ему тоже было чуть-чуть не по себе. Тем не менее он постарался говорить спокойно и неторопливо — как привык беседовать с детьми в хедере.

По сути, Алтер Гиршфельд и производил сейчас впечатление ребенка-переростка. Длинный как жердь и тощий, с непропорционально крупными кистями рук, он стоял вжавшись в угол. Глаза его были широко раскрыты, и смотрел он в уже запертую дверь — будто ожидал, что кто-то ворвется вслед за ним.

— Ну что? Теперь вы успокоились? — с легкой тревогой спросил Борух. Он приподнял светильник и внимательно поглядел в лицо Алтеру. — Может быть, присядете?

Эти простые слова словно пробудили Гиршфельда от тяжелого выморочного сна. По лицу его пробежала короткая судорога, после чего оно стало менее напряженным. Руки, которые он держал на уровне груди — словно защищаясь от кого-то невидимого, — бессильно упали. Алтер медленно выпрямился и сделал шаг из угла по направлению к широкому столу, стоявшему в центре. Бердичевский поставил светильник на рассохшиеся от старости доски столешницы, подкрутил фитиль. Огонек стал чуть больше. Меламед пододвинул пришельцу один из двух старых табуретов, стоявших в сенях. Гиршфельд медленно опустился на табурет. Табурет скрипнул. От скрипа гость вновь вздрогнул и напрягся. Но лишь на мгновение. Хозяин сел напротив. Он старался не делать резких движений, интуитивно чувствуя, что страх, овладевший по какой-то причине его соседом, еще не прошел, только спрятался внутрь и что оцепенение, в котором пребывал сейчас Алтер Гиршфельд, ничего общего не имело со спокойствием.

Взгляд ночного гостя был вполне бессмысленным, как у только что проснувшегося человека.

Меламед сказал, стараясь говорить легким беззаботным тоном:

— А вы, сосед, напугали мою мать. — Он оглянулся на ситцевую занавеску, чуть колыхнувшуюся при этих словах. — Знаете, мало ли кто ночью бродит…

Меламед почему-то не решался ни о чем спрашивать перепуганного столяра. Мать выглянула из своего угла, сердито погрозила ему пальцем. Он отмахнулся.

— Что?.. — Алтер дернулся. — Что… почему… Я… — Он вновь смолк, только ноздри его крупного горбатого носа трепетали. Опущенные веки тоже подрагивали. Неожиданно столяр открыл глаза и уставился в угол. Выражение лица у него при этом было таким, будто Алтер усиленно старается что-то вспомнить. — Реб Борух, — сказал он севшим голосом и запнулся. Откашлялся. Продолжил почти нормальным голосом: — Реб Борух, могу ли я попросить глоток воды? Все пересохло в горле.

— Конечно. — Меламед быстро поднялся. Он испытывал смутное беспокойство от странного поведения соседа. Кстати пришлось воспоминание о том, что столяр был не дурак выпить. Правда, запаха спиртного не ощущалось, но… Бердичевский сказал:

— Можно и не только воды. — Он подмигнул. — Знаете, я недавно болел… Сильно простудился… — На мгновение от воспоминания событий, предшествовавших болезни, сердце его болезненно сжалось. Он поторопился закончить: — Хотите пропустить стаканчик?.

Губ Алтера Гиршфельда коснулась слабая улыбка. Он непроизвольно провел по запекшимся губам кончиком языка. Исподлобья посмотрел на хозяина, вопросительно оглянулся на занавеску, словно не решаясь ответить утвердительно.

— Не стесняйтесь, Алтер, не стесняйтесь. И я с вами заодно, мама не будет против…

При этих словах из-за занавески раздалось негодующее фырканье.

— Да-да, — поспешно сказал Борух. — Не пугайтесь, это она так. По привычке. Все в порядке, реб Алтер. — Он быстро подошел к посудному шкафу и вытащил графинчик водки и два граненых стаканчика.

Некоторое время Гиршфельд смотрел невидящими глазами на стаканчик, потом нерешительно взял его, поднял. Рука его сильно дрожала, он расплескал водку и быстро поставил стакан на место.

— Н-не могу, реб Борух… — пробормотал он. — Н-не могу…

Меламед озабоченно покачал головой.

— Вы неважно выглядите, — участливо сказал он. — Вы здоровы ли, реб Алтер?

Неожиданно Гиршфельд всхлипнул, запустил пальцы в рыжие всклокоченные волосы, закачался на табурете и громко застонал.

— Боже мой, реб Борух, Боже мой, это… Это было ужасно!.. — Гиршфельд снова всхлипнул.

«Не хватало еще, чтобы он тут расплакался, — подумал меламед. — Да что же это с ним приключилось?»

Вслух сказал:

— Успокойтесь. Расскажите, что вас так напугало.

Гиршфельд перестал раскачиваться, наклонился к сидевшему напротив меламеду.

— Что? — переспросил он громким шепотом. — Или кто? Кто? — Он тяжело дышал. — Клянусь вам, реб Борух, я и сам толком не знаю. Но… Это было ужасно! Просто ужасно!..

Видно было, что столяр вот-вот расплачется от страха.

— Выпейте, — скомандовал меламед. — Выпейте водки. Иначе вы не сможете ничего рассказать. Выпейте. А потом мы вместе подумаем, как вам помочь.

Решительный голос подействовал. Гиршфельд выпил, шумно выдохнул. Длинное лицо его мгновенно порозовело и покрылось мелкими каплями пота.

— Ну что? — спросил Бердичевский. — Легче стало?

— Реб Борух, — сказал вместо ответа Алтер, — я в здравом уме. Разве нет? Как вы думаете?

— Конечно, конечно, — заверил его Борух. — Вы в здравом уме и твердой памяти, никто и не думал сомневаться в этом. Наверное, вы просто устали. Может быть, переволновались. Так бывает.

Гиршфельд нетерпеливо помотал головой.

— Дело не в усталости, — произнес он, вновь понижая голос. — С этим домом нечисто.

Тут постоянно ощущавшаяся меламедом легкая тревога усилилась.

— О чем вы говорите, реб Алтер? — спросил он осторожно. — О каком доме?

Гиршфельд настороженно оглянулся по сторонам, поманил меламеда. Борух наклонился к нему.

— Реб Борух, — еле слышно прошептал Алтер, словно выдохнул, — в этом доме кто-то есть. Вы же знаете, его выкупил у общины Пинхас Коган. Я говорю о доме покойного Пинскера… — Он вдруг замолчал, пристально посмотрел на меламеда. — Коган нанял меня отремонтировать лестницу. Я согласился, почему нет? Работы последнее время мало, а Коган хорошо платит. Ну вот. Сначала все было хорошо. Я работал там. С помощником, Мотлом. Вы знаете Мотла Кагальника?