Я завернула за угол и почувствовала, как кто-то ухватил меня за лифчик. Решительные пальцы сильно потянули меня назад, затем отпустили, и лифчик больно щелкнул меня по спине.

— Ой!

— Сожалею, что сделала тебе больно, — услышала я голос Джейни. — Но, Кейт, я сожгу деревню, чтобы спасти ее.

Я открыла рот от изумления.

— Ха! Под деревней ты подразумеваешь меня?

Джейни подергала свой парик.

— Подожди… дай мне хорошенько подумать. Да. Ты — деревня. А теперь послушай меня. Не спеши. Не бросайся на него. Потерпи.

— Мне очень нужно, — прошептала я и подумала, что терпение — это для девушек, которые выглядели, как Джейни, а такие шансы, как сегодня, для таких девушек, как я.

Эван, сгорбившись, сидел в углу слабо освещенного холла. Дверь с надписью: «Запасной выход» была подперта стулом, чтобы не закрывалась. Я взяла его за руку и протащила через эту дверь. Мы вышли в переулок, в ночь.

Мы вывалились на улицу и попали в толпу гуляк, празднующих Новый год, туристов в банданах с изображением статуи Свободы, женщин, семенящих в узких платьях и на высоких каблуках, компаний орущих парней с бутылками пива, вина и шампанского. Эван затащил меня на боковую улицу, где располагались магазины с импортными товарами, красные маркизы и бумажные фонарики, разукрашенные золотом, трепетали на ветру. Казалось, все собирались провести эту ночь на улице.

— Где твое пальто?

— Не взяла с собой, — ответила я, наклонившись близко к его щеке, чтобы он мог меня услышать.

Я должна была уже замерзнуть, но не чувствовала холода, хотя видела в воздухе пар от его дыхания, когда он говорил.

— У Джейни машина отца… мы не собирались гулять и не хотели таскать с собой пальто всю ночь…

Эван втянул меня в китайскую кондитерскую и там, в сиянии витрины из зеркального стекла, перед подносами, полными замысловатых красно-золотых сдобных булочек, снял свое пальто и накинул мне на плечи. Он притянул меня к себе, и так мы стояли — глаза в глаза, грудь к груди, бедро к бедру.

— Кейти, — прошептал Эван.

Когда он поцеловал меня, я ощутила, как бьется его сердце. Я прислонилась к витрине, под фонариками, над нашими головами мелодично посвистывал ветер. Мне казалось, что я дышу им и упиваюсь им, и все виды и звуки нью-йоркского Нового года исчезли, пока Эван держит меня в своих объятиях.

Когда я проснулась, Бен стоял у открытой дверцы шкафа, лениво почесывая живот и хмуро разглядывая сильно уменьшившееся число вешалок. Я села в кровати, зевая.

— Как ты думаешь, кто мог хотеть убить Китти Кавано? — спросила я.

Не поворачиваясь, он пожал плечами.

Джейни, предположительно, еще спала в гостевой комнате, а дети, как я подозревала, находились внизу и крушили кухню в поисках завтрака.

Бен достал рубашку, костюм и галстук.

— Не знаю, — ответил он, натягивая брюки. — Пусть об этом полиция беспокоится.

— Ты считаешь, что Стэнли Берджерон раскроет это дело? Он с трудом разобрался в нашей системе сигнализации.

Бен надел рубашку, повязал галстук, посмотрел в зеркало и немного подтянул узел влево.

— Ну, ты тоже.

— Туше, — проворчала я, снова натягивая одеяло. — Когда вернешься?

— Поздно. Извини. У меня встреча в мэрии в Массапека.

— Лучше уж у тебя, чем у меня, — заметила я. — Так у тебя нет никаких версий? Догадок? Ничего, чем ты мог бы со мной поделиться, прежде чем исчезнешь в дебрях Лонг-Айленда?

Бен покачал головой и снял с подбородка кусочек туалетной бумаги, которым заклеил порез во время бритья.

— Ее я совсем не знал, его видел пару раз в поезде.

— Ага, в поезде. Вот это другой разговор. А где он работал?

Бен повернулся ко мне спиной, бросил вчерашнюю рубашку в шкаф, где ее уже поджидала скопившаяся куча одежды. Недели две я все собиралась отнести ее в чистку. Может, три.

— У меня заканчиваются рубашки.

Это замечание было высказано так тихо, что услышать могла только я.

— Заскочу в химчистку сегодня.

Я перегнулась с кровати и сгребла его выходные рубашки в свои объятия, надеясь, что это соблазнительное зрелище заставит Бена задержаться хотя бы на несколько минут.

— Страховой бизнес, — произнес он.

Очко в пользу моего черного шелкового нижнего белья.

— У его отца бизнес по морскому страхованию — корабли, имущество на береговой линии, летние лагеря на озерах. Филипп работал на отца. Я слышал, у него не было особых успехов в расширении бизнеса. Ему нравились бонусы и должность, но сама работа нравилась меньше. Дело отнюдь не процветало.

— Ясно.

Я представила Филиппа в безукоризненно сшитом костюме, появляющимся в офисе после десяти, уходящим на ленч в половине двенадцатого и проводящим вторую половину дня на поле для гольфа.

— Я пошел. — Бен нагнулся и поцеловал меня. — Желаю тебе и детям чудесного дня.

— Пока.

Наш садик «Красная тачка» был сегодня закрыт — кажется, у воспитателей был день повышения квалификации, поэтому я с неохотой рассталась с Джейни, возвращавшейся в город. Потом я накормила детей, помогла им одеться и поехала с ними в парк, где собрались наши мамочки, сбившиеся в кучку под суровым серым небом.

На секунду можно было вообразить, что они играют в детскую игру, когда нужно догадаться, кого на картинке не хватает.

Там была Кэрол Гвиннелл в пончо с бахромой и в серьгах кольцами, и Лекси Хагенхольдт в спортивной одежде из флиса и спандекса с логотипом «Найка», и Сьюки Сазерленд — темно-красная губная помада и кожаные шоферские перчатки — стоявшая у скамейки, где обычно сидела Китти.

Я медленно направилась к ним.

Дамы слушали Мэрибет Коэ. Она излагала версии, которые гуляли по городу. Китти Кавано пала жертвой бандитской разборки. Китти Кавано убили террористы. Китти Кавано задушили лямками от детского рюкзачка и оставили коченеть на кухонном полу.

— А я все-таки думаю, что это были феминисты, — высказала свое мнение Сьюки Сазерленд.

Она опустилась на скамейку и поигрывала своим мобильным телефоном в перерывах между глотками коктейля из спирулины. На ней были шерстяные брюки, спадающие с бедер и открывавшие плоский, прикрытый кашемиром живот. Мягкие кожаные ботиночки и мутоновая курточка разительно контрастировали с моими кроссовками и спортивной кофтой.

— И мне безразлично, что там написано в Конституции. Я считаю, что каждого, кто посылал ей угрозы в Интернете, нужно вычислить и арестовать.

— Вообще-то, это Билль о правах, — заметила я.

В отличие от шепота моего мужа, мой комментарий, произнесенный тихим голосом, могли расслышать все. Кэрол Гвиннелл пододвинулась поближе к Сьюки. Лекси Хагенхольдт изменила позу так, чтобы оказаться ко мне спиной.

— Мы поставили систему охраны, она реагирует на движение, — объявила она.

— А мы сегодня утром установили электронные ворота, — подпела ей Мэрибет Коэ, а потом добавила: — Говорят, Раглинзы наняли телохранителя.

Над тесной группкой мамаш пронесся некий звук, и нужно отметить, что это не было фырканием недоверия. Это был чуть слышный звук, издаваемый женщинами, полезшими в свои узорчатые шелковые пакеты под памперсы для того, чтобы достать оттуда бумагу и ручку или карманный компьютер и записать, где нашли телохранителя и есть ли там еще.

Я вздохнула и сунула руки в карманы. Мамочки встали в кружок, а я, как всегда, осталась извне. Я надеялась, что пробуду королевой не просто на один день, а хотя бы до конца недели, но Сьюки явно узурпировала мое место. Оба канала, и шестой, и десятый, показали интервью с ней в шестичасовом выпуске новостей. Она выдала очень веские и здравые суждения: Китти была доброй, Китти была очень умной, Китти была прекрасной матерью, и какая это ужасная потеря для нас для всех.

Однако я заметила, что она была не настолько убита шоком и печалью, чтобы не забежать в салон Стивена для укладки.

Через десять секунд полдюжины мамаш открыли полдюжины герметизированных коробочек с едой и вынули полдюжины результатов изучения теории здорового питания. Пейтон отщипывал маленькие кусочки соевых стручков, приготовленных на пару. Чарли Гвиннелл жевал овощные пирожки, Тристан и Изольда закусывали девятизерновым хлебом, намазанным соевой ореховой пастой.