Вы [чревоугодники] несчастны, ибо (…) голод ваш больше вашей же утробы![2075]

Говори (…), чтобы (…) услышать и самому; пиши, чтобы самому читать, когда пишешь.[2076]

Самый счастливый – тот, кому не нужно счастье, самый полновластный – тот, кто властвует собою.[2077]

Природа не дает добродетели: достичь ее – это искусство. (…) [Древние] были невинны по неведенью; а это большая разница, не хочет человек грешить или не умеет.[2078]

Безопасного времени нет. В разгаре наслаждений зарождаются причины боли; в мирную пору начинается война.[2079]

Судьба городов, как и судьба людей, вертится колесом.[2080]

Беда не так велика, как гласят о ней слухи.[2081]

Прах всех уравнивает: рождаемся мы неравными, умираем равными.[2082]

Пока смерть подвластна нам, мы никому не подвластны.[2083]

Наслажденье – это благо для скотов.[2084]

Наполнять надо душу, а не мошну.[2085]

Много ли радости прожить восемьдесят лет в праздности? (…) Прожил восемьдесят лет! Но дело-то в том, с какого дня считать его мертвым.[2086]

По-твоему, счастливее тот, кого убивают в день [гладиаторских] игр на закате, а не в полдень? Или, ты думаешь, кто-нибудь так по-глупому жаден к жизни, что предпочтет быть зарезанным в раздевалке, а не на арене? Не с таким уж большим разрывом обгоняем мы друг друга; смерть никого не минует, убийца спешит вслед за убитым.[2087]

Каждый в отдельности вмещает все пороки толпы, потому что толпа наделяет ими каждого.[2088]

Несчастного Александра гнала и посылала в неведомые земли безумная страсть к опустошению. (…) Он идет дальше океана, дальше солнца. (…) Он не то что хочет идти, но не может стоять, как брошенные в пропасть тяжести, для которых конец паденья – на дне.[2089]

Не думай, будто кто-нибудь стал счастливым через чужое несчастье.[2090]

Само по себе одиночество не есть наставник невинности, и деревня не учит порядочности.[2091]

Блаженствующие на взгляд черни дрожат и цепенеют на этой достойной зависти высоте и держатся о себе совсем иного мнения, чем другие. Ведь то, что прочим кажется высотою, для них есть обрыв.[2092]

Мы часто про себя желаем одного, вслух – другого, и даже богам не говорим правды.[2093]

Войны (…) – это прославляемое злодейство.[2094]

Запрещенное частным лицам приказывается от лица государства. За одно и то же преступление платят головою, если оно совершено тайно, а если в солдатских плащах – получают хвалы.[2095]

Человек – предмет для другого человека священный.[2096]

Природа (…) родила нас братьями.[2097]

[О Катоне Младшем]: Сколько в нем силы духа, сколько уверенности среди общего трепета! (…) Он единственный, о чьей свободе речь не идет; вопрос не о том, быть ли Катону свободным, а о том, жить ли ему среди свободных.[2098]

Богу я не повинуюсь, а соглашаюсь с ним и следую за ним не по необходимости, а от всей души.[2099]

Злодеянья могут быть безнаказанны, но не безмятежны. (…) Первое и наибольшее наказанье за грех – в самом грехе.[2100]

Никогда не считай счастливцем того, кто зависит от счастья![2101]

Кто страдает раньше, чем нужно, тот страдает больше, чем нужно.[2102]

[Мудрец] считает одинаково постыдным бежать и от смерти, и от жизни.[2103]

Мы ищем причин для страданья и хотим сетовать на судьбу даже неоправданно, когда она не дает нам повода к справедливым жалобам.[2104]

Расстоянье между первым и последним днем [жизни] изменчиво и неведомо; если мерить его тяготами пути, оно велико даже у ребенка, если скоростью – коротко даже у старца.[2105]

Люди стонут более внятно, когда их слышат.[2106]

Человеку ничего не обещано наверняка, и фортуна не должна непременно довести его до старости, но вправе отпустить, где ей угодно.[2107]

Пусть (…) память [об умерших] будет долгой, а скорбь – короткой.[2108]

Более велик тот, кто отнимает у нас саму способность оценивать, чем тот, кто заслуживает высочайшей оценки.[2109]

Не будем ничего откладывать, чтобы всякий день быть в расчете с жизнью.[2110]

Природа обыскивает нас при выходе, как при входе. Нельзя вынести больше, чем принес.[2111]

Зверей заставляет нападать или голод, или страх, а человеку погубить человека приятно.[2112]