стями.

Среда, 3 января.

Неожиданный визит: Ларумме. Бывший директор Академии

изящных искусств, который заставил отказаться от «Девки

Элизы», уведомил Дрейфуса о намерении посетить меня и при

шел сегодня в сопровождении Дрейфуса *. Какова его biout 1, как

говорят англичане? Не боится ли он, как бы я не написал о нем

плохо в «Дневнике»?

Едва войдя, он начинает обхаживать меня и передает мне

следующее. Он опубликовал толстую книгу о Мариво и пред

ставил ее на экзамен, я думаю, на соискание докторской сте

пени. Когда экзаменатор спросил: «Как, сударь, книга в шесть

сот страниц о второразрядном писателе?» — он будто бы от

ветил: «А вы думаете, сударь, что если бы эти шестьсот страниц

были посвящены Кребильону-старшему, моя книга имела бы

большую ценность?»

Экзаменатор ничего не ответил и продолжал листать эту

сжатую монографию, как вдруг, наткнувшись в одном из приме

чаний на наше имя, вскричал: «Ну, это уж слишком — их имя

в вашей книге! Ведь это о них, о Гонкурах, не правда ли, я чи

тал в одной статье Сент-Бева — будто они сказали, что антич

ность, может быть, сотворена для того, чтобы ею кормились учи

теля? Уважающий себя автор никогда не должен упоминать

имен этих писателей!»

Просто забавно, что некоторые люди могут быть так злопа

мятны к шутке, вроде нашей.

И Ларумме покидает меня, пообещав разыскать и прислать

мне первое издание «Мариво», в котором полно цитат из наших

книг о XVIII веке.

Четверг, 4 января.

<...> Каррьер ведет разговор о картине «Бельвильский

театр», над которой сейчас работает и которую надеется закон

чить к выставке. Он рассказывает, что проводит там целые ве

чера, чтобы проникнуться духом этого места, набраться ярких

впечатлений. Он добавляет, что осмотрит также стекольные и

литейные заводы, скопление рабочих, чтобы хорошо портрети-

1 Цель (искаж. франц. ) .

570

ровать массу зрителей в целом; ибо речь идет не о портретах

отдельных лиц, они теряются в толпе.

У Каррьера есть и наблюдательность и ум. На днях хирург

Поцци, к которому он пошел, чтобы просить об операции для

какого-то бедняги, расхвалив его картины, пригласил Каррьера

посетить когда-нибудь его клинику, на что этот шутник остро

умно ответил: «Спасибо, доктор, я не дорожу возможностью

наслаждаться страданием других!»

Воскресенье, 7 января.

<...> На первой полосе «Фигаро» статья, в которой Бек,

этот грандиозный тип геморроидального завистника, объявляет,

что конец театру пришел по причине постановки «Анриетты

Марешаль», и разносит меня в пух и прах, словно еще не остыв

от ярости из-за шума, который наделала эта пьеса и «Жермини

Ласерте».

Я вынужден принимать своих знакомых в постели. Заглянув

ший ко мне Ажальбер говорит о Вайяне, который всю свою мо

лодость подыхал с голоду, с неизбежностью пришел к анар

хизму, в конце концов решил умереть и, перед тем как покон

чить с собой, послал визитную карточку в палату депутатов.

Пятница, 9 февраля.

Это я-то, который сорок лет был в движении и хоть му

чился каждый день, но никогда не останавливался даже на пол

дня, теперь прикован к своей комнате, лишен атмосферы внеш

него мира и контакта с людьми, живу без наблюдений над че

ловеческой жизнью, без находок! <...>

Вторник, 13 февраля.

Ах, после этих приступов — в голове туман, дрожь в ногах!

Утром Пелажи говорит, входя в мою комнату: «Какая ночь!

Такой грохот на бульваре, словно толпа мчалась на пожар!..

Нет, это было целое войско мужчин и женщин, битый час гор

ланившее: «Да здравствует анархия!» И она протягивает мне

утреннюю газету, где сообщается о взрыве бомбы в кафе «Тер-

минус» *. <...>

Среда, 14 февраля.

Приступ позавчера, приступ вчера, приступ сегодня утром.

Невозможно ничего делать, даже написать письмо. Я на самом

деле боюсь, что когда придет время читать корректуру моего

«Дневника», я буду не в состоянии совершить эту работу.

571

Суббота, 17 февраля.

Может быть, у господина Брюнетьера и есть чувство пре

красного по отношению к старинной литературе, хотя его рас

суждения о ней — изрядная тарабарщина, но я могу утверж

дать, — и будущее это докажет: у него нет ни малейшего пред

ставления о том, что хорошо и что плохо в литературе совре

менной. А настоящие знатоки живописи так же наслаждаются

прекрасными произведениями современности, как и прекрас

ными произведениями старины, и мне кажется, что эта способ

ность наслаждаться красотой во всех ее видах присуща также

настоящим знатокам литературы.

Четверг, 22 февраля.

Наконец, сегодня мне возвращают рукопись «Актрисы Фо-

стен», без единой строчки, без единого слова от Сары Бернар, но

с письмом Бауэра, в котором он пытается извинить ее хам

ство. <...>

Вторник, 3 апреля.

Теперь, когда я постоянно страдаю от болей, когда каждую

неделю у меня бывают приступы, когда все мои новые литера

турные попытки терпят неудачу и становится подавляюще ог

ромным успех людей, у которых, по-моему, нет никакого та

ланта, да еще, боже мой, когда я начинаю терять уверенность

в подлинном отношении ко мне моих самых близких друзей,

мысль о смерти не кажется мне уже такой мрачной, как не

сколько лет тому назад.

Воскресенье, 15 апреля.

<...> Доде очень хвалит первую главу «Лурда», напечатан

ную в газете *, и говорит, что если бы он сам писал этот роман,

то начал бы его точно так же, как это сделал Золя. <...>

Суббота, 21 апреля.

<...> Ох, какая ужасная вещь издавать записки с портре

тами современников! И сколько от этого наживаешь неприятно

стей, равно озлобляя и сильных мира сего, и людей маленьких,

тех, кто существует где-то вдалеке от тебя, и тех, кто живет

бок о бок с тобой.

Когда я сегодня спросил у Пелажи, что случилось с ее до

черью, у которой утром был какой-то странный вид, я услышал

в ответ:

572

— Она не стала завтракать, плачет у себя в комнате... Гово

рит, что из-за вас.

— Из-за меня?

— Да... Потому что вы написали о ней!

Иду в комнату Бланш. Девушка в безграничном отчаянии.

Я говорю ей, что не понимаю, отчего она так расстроена, что я

всегда отзывался о ней с нежностью, но она горестно воскли

цает:

— Ах, вы изобразили меня такой несчастной, такой бедной...

людям захочется подать мне кусок хлеба!

В связи с этим, наткнувшись в «Эко де Пари» на объявление

о моем «Дневнике» — первая часть должна появиться 25 ап

реля, — я думаю, что каждый день, начиная с сегодняшнего, у

меня будут неприятности. < . . . >

Четверг, 26 апреля.

Хаяси, завтракая у меня сегодня, объясняет, что произведе

ния японского искусства стоят сейчас очень дорого потому, что

их приобретают не только иностранцы, но и сами японцы.

После революции * в Японии появилось великое множество но

воиспеченных богачей, которые, подобно нашим французским

банкирам, считают, что обладание предметами искусства облаго

раживает человека, создавая ему славу коллекционера-зна-

тока. <...>

Перед самым уходом, слегка понизив голос, он сообщает мне,

что в Японии собираются наградить меня орденом, и, заметив

мой уклончивый жест, добавляет: «Этого требует простая спра

ведливость, кого же, как не вас, мы должны благодарить за то,