рите этого моей жене!»
Прежде чем уйти, Грюби, желая выяснить, насколько у
Гейне парализованы мускулы рта, спросил его, может ли он
свистеть. И поэт, подняв пальцами свои неподвижные веки, бро
сил доктору: «Я не могу освистать даже лучшую пьесу Скри-
ба!» < . . . >
Пятница, 9 декабря.
Когда я хочу написать образцовый по стилю отрывок, я
ощущаю необходимость прежде всего вымыть руки, — не могу
писать грязными руками.
Вторник, 20 декабря.
Говорить в театре что-либо возвышенное, без уступок бур
жуазным вкусам, дозволено только русскому либо норвежскому
писателю. Французу же, для того чтобы пьеса имела успех, не
обходимо ввести в нее что-либо низменное, доступное уму и
вкусу какого-нибудь Сарсе.
Четверг, 22 декабря.
На днях Доде спорил со своим слугой, и слуга воскликнул:
«Я же не министр!.. Я не вор!» * А сегодня рабочий речного па
роходика, приставшего у моста Согласия, так объявил место
причала: «Площадь Согласия, Елисейские поля, — и, указав ру
кой на здание палаты депутатов, добавил: — Панама!» Эти мел
кие случаи — симптомы, серьезные симптомы! <...>
Суббота, 24 декабря.
Если в результате разоблачения всех парламентских жуль¬
ничеств не вспыхнет революция, мятеж или, по крайней мере,
уличное волнение, то, значит, Франция — это нация, у которой
нет больше железа в крови, нация анемичная, заслуживающая
смерть от анархии или от иностранного завоевания! <...>
Четверг, 29 декабря.
Сегодня вечером Морис Баррес очень интересно рассказывал
о дуэли Деруледа, очевидцем которой он был, и об участии
Клемансо во всех таинственных аферах, во всей грязи послед
них дней.
549
Ему известна такая любопытная деталь: по всем большим
и важным вопросам Клемансо голосовал против мнения каби
нета, но его друзья в палате — восемьдесят человек — голосо
вали за кабинет. Можно подумать, что между ним и правитель
ством существует какое-то соглашение — ему предоставляют
свободу действий и сохраняют его престиж главы оппозиции, а
взамен он обеспечивает поддержку своих янычар в палате.
Морис Баррес сказал, что если бы Дерулед был убит или ра
нен, Клемансо разорвала бы толпа, ожидавшая исхода дуэли у
ворот парка.
Суббота, 31 декабря.
У Шаппе, антиквара на улице Лафайет, я сталкиваюсь с Ре-
жан, — по-видимому, она вышла перед обедом поглазеть на вит
рины. Беседуем о «Шарле Демайи» — она была на премьере;
наговорив мне много приятного, она сообщает некоторые подроб
ности о влиянии критики на зрителей. «Я только что виделась, —
сказала она, — с одной очень умной женщиной, которая встре
тила меня следующими словами: «Странно, Сарсе разнес пьесу *,
а я провела вчера в Жимназ очень интересный вечер».
Другая женщина, более осторожная в суждениях, спросила
меня при встрече: «Ну, как вы находите «Шарля Демайи»?» —
«Отличная пьеса!» — «Я тоже так считаю, только не решаюсь об
этом сказать».
Затем Режан говорит, о том, что Порель презирает прессу,
всегда бранившую все самое лучшее, что он когда-либо ставил.
«Впрочем, чтобы убедиться в ограниченности журналистов, —
добавляет она, — представьте себе, что едва я сыграла Жермини
Ласерте, как получила вот такую гору писем — и ее руки очер
тили размеры шкатулки, — в которых меня пытались отговорить
от этой роли... А ведь то были друзья, люди, привязанные ко
мне, они действовали в интересах моего будущего... Послушай
я их, так и осталась бы в дураках!»
ГОД 1 8 9 3
Четверг, 5 января.
Антуан пришел сегодня к завтраку, чтобы назначить день
представления «Долой прогресс!».
Он говорил о нищете окружающих его людей, которым часто
не в силах помочь деньгами, но стремится хоть немного облег
чить их жизнь, приглашая к своему столу; он рассказал мне о
Марии Сорви Голова, бывшей любовнице Метенье *, которая, как
полагает Антуан, находится в ужасном безденежье, потому что,
говорит он, у бедной девушки душа прачки, она совсем не такая
продувная, как, например, Но; и он поделился со мной по поводу
этой актрисы недавним своим грустным впечатлением.
Однажды утром, когда он зашел за ней перед репетицией и
собирался повезти ее завтракать, ее сынишка, перенявший
бойкие манеры Метенье, весело сказал: «Мама хорошо позавтра
кает... тем лучше! А то у нас дома едят не каждый день!» И от
этих слов мать залилась слезами. <...>
Вторник, 10 января.
С тех пор как молодые люди стали идеалистами, с тех пор
как они провозгласили, что в мире существует только идея, я
вижу молодежь, у которой, как никогда прежде, мало идей в
любой области, своих собственных идей в книгах, в оригиналь
ном устройстве жизни, в создании себе окружения и т. д. и т. д.
Воскресенье, 22 января.
Сегодня братья Рони долго говорят со мной о злой враждеб
ности, которую питает ко мне публика, — что верно, то верно,
но они уж слишком нажимают на эту ноту.
551
Я не смог удержаться и сказал им с легким раздражением:
«Вы найдете, что это претенциозно, пусть, но я объясняю на
строение публики тем, что в настоящее время во Франции начи
нают стыдиться и в то же время бояться порядочности; она все
больше стесняет значительную часть публики — публики, кото
рой не удалось привить мне — ни в моей личной жизни, ни в
профессии — снисходительность к низости, слабости, отступле
нию от принципов... Ибо я считаю себя честным литератором,
постоянным в своих убеждениях, презирающим деньги... И
осмелюсь утверждать, что в наше время я единственный образо
ванный человек, который, обладая таким авторитетным именем,
как мое, имея возможность еще лет десять писать романы, хо
рошие ли, плохие ли, но отлично оплачиваемые, — не делал
этого, потому что боялся, что они будут слабее написанных ра
нее. И что же, по отношению ко мне — всяческая суровость и,
кажется, я имею право это сказать, всяческая несправедливость!
А по отношению к Золя — всяческие нежности!.. К Золя, кото
рый в данный момент меняет шкуру так цинично, как никто и
никогда, воскуряет фимиам тем людям и явлениям, на которые
прежде плевал, и предается гнусностям, просто ставящим в
тупик, настолько они принижают человеческое существо».
Вечером, на улице Бельшас, Доде с пеной у рта доказывает,
что каждый несет наказание за свои дурные поступки, наказа
ние уже при жизни, и в подтверждение этой мысли упоминает
Эммануэля Арена и других; г-жа Доде, как добрая супруга и
женщина, защищающая христианский брак, подкрепляет мысль
своего мужа примерами всех катастроф, происшедших со знако
мыми ей разведенными женщинами... А я вовсе не убежден, что
на земле установлен такой благоразумный ад!
В какую-то минуту Доде заговорил о задуманной им пьесе
на тему о Страхе: текст, подкрепленный световыми и музыкаль
ными эффектами, никаких примитивных ужасов, а только са
мые простые вещи, как безмолвно-таинственное падение дождя
на деревенскую дорогу ночью.
Понедельник, 23 января.
В глубине души с некоторой иронией, впрочем достаточно
оправданной, я размышляю о том, с высоты какого презрения
театральная критика, всегда готовая расхвалить все, что угодно,
лишь бы не оригинальное, разгромила пьесу * человека, воссе
дающего на сорока томах, опередивших все, что было сделано и
написано до него.
552
Воскресенье, 29 января.
Сегодня я написал Симону, что хочу ответить Бауэру, опуб
