ломбард, арест на имущество и продажу всей движимости,
слова отца, сказавшего ему, что теперь он сам должен зараба
тывать себе на жизнь, — а ему было всего пятнадцать лет!.. И
Доде рассказывает, сколько платили литератору в те времена,
когда он печатал в «Фигаро» всего одну статью в месяц, и гово
рит о радости, — да, о радости, — которую он испытывал, когда
вечером мог вернуться со свечой, со свечой, обеспечивавшей ему
четыре-пять часов чтения или работы ночью, — и, дотронувшись
до своей руки, он говорит, что сохранил еще в пальцах ощуще
ние шершавой бумаги, в которую завертывали свечи.
Среда, 27 ноября.
Остроумничанье убьет все во Франции. Оно уже убило ре
лигию, армию... подточило семью, пощадив, однако, мать —
существо боготворимое, священное по самой сути своей, кото
рое зубоскалы еще не осмеливаются осквернять своим смехом...
Ну, а вчера, в Свободном театре легонько топтали ногами
этот злополучный крест моей матери, и зрительный зал без воз
мущения выслушал из уст сына фразу: «Похороны матери —
это одна морока и пустая трата времени» *. О, у меня нет ника
ких претензий к Ансе, весьма даровитому малому, — он только
показал на сцене тот дух разрушения, который носится в воз
духе и за который отчасти несет ответственность Валлес, столь
беспощадно обрисовавший свою собственную мать.
О! Этот моральный распад, это всеобщее бесстыдство дейст
вительно характерны! Во время представления «Школы вдов
цов» абонентам — тем, кто соглашался брать, — раздавали про
граммы, где была изображена голая женщина и признаки ее
пола игриво подчеркнуты тиснением.
Из офортов Ропса мне больше всего нравятся пригласитель
ные билеты, программки, адреса, меню на веленевой бумаге с
гравюрами в мягких, серых, стертых, словно нейтрализованных
тонах, — на них изображены мелкие узоры и фигурки, сделан
ные по великолепным рисункам графитовым карандашом са
мого твердого номера.
31*
483
Нынешней бессонной ночью я думал о том, какое влияние
оказал на своего отца Леон Доде, о том, что дарвинизм, спен-
серизм вторгся в литературное творчество отца благодаря вку
сам и научным устремлениям сына, так что не будь Леона, быть
может, Доде не написал бы «Борьбу за жизнь».
Вторник, 10 декабря.
Забавно, до чего невежественны журналисты. Книга астро
нома Фламмариона «Урания» обязана своим успехом тому, что
в ней читатель внезапно переносится на звезды, в тот мо
мент, когда до них доходит луч, освещавший какое-либо собы
тие на Земле. Ну, так этот вымысел весь целиком принадлежит
Карлейлю, у которого, помнится, я читал статью о времени в
пространстве, переведенную в «Ревю британник», где, при пере
несении на одну планету, вы видели сцену распятия Иисуса
Христа, при перенесении на другую — смерть Густава Адольфа...
Но хоть бы у одного из журналистов было время читать!
Пятница, 13 декабря.
Вчера в какой-то газете, купленной, чтобы убить полчаса в
поезде, по дороге из Отейля в Париж, я прочитал следующую
историю — очень древний сюжет, записанный на папирусе му
мии и расшифрованный Масперо.
Царь Рампсинит владел сокровищем, хранившимся в подзе
мелье, тайна входа в которое, как он думал, была известна ему
одному. Но два сына строителя тайника каждую ночь проникали
туда. Царь повелел поставить ловушки, чтобы поймать воров;
один из братьев попался, а другой, чтобы и самому не быть
узнанным, отрубил ему голову. Тогда царь приказал своей кра
савице дочери отдаваться каждому желающему, а вместо платы
требовать с него рассказ о самом злом деянии, какое он совер
шил. Брат, оставшийся в живых, на груди у царевны поведал
ей о своей краже; но в тот миг, когда царевна подала знак,
чтобы его схватили, и вцепилась ему в руку, — она почувство
вала, что рука осталась у нее в ладони: то была рука мертвеца,
под которой пряталась его собственная...
Необычность этого фараонического романа, чрезвычайная
отдаленность породившей его эпохи, тайна его сохранности под
наслоениями веков, — все это заполонило мой ум. И я брел в су
мерках сквозь парижский туман, чуждый и Парижу и нашему
времени, как вдруг увидел перед собой безногого инвалида,
484
ползущего на собственном заду, с подпорками в руках, похо
жими на утюги, — маленького-маленького, едва возвышающегося
над землей, — я даже удивился, что ему удается благополучно
пересекать мостовую, не попадая всякий раз под колеса.
А ночью, уж не знаю как, царь Рампсинит и этот безногий
стали современниками, смешались и перепутались в моих гре
зах, и я видел царя, царскую дочь, вора — всех в профиль,
только в профиль, как на обелисках, — с ястребиными головами,
а между ними подпрыгивал мой безногий коротышка, который
под конец превратился в огромного скарабея, сделанного из
того превосходного покрытого патиной материала, что прико
вывает к себе взор в витринах Египетского музея в Лувре.
Суббота, 14 декабря.
В сущности, Гюисманс — только мой подражатель, утриру
ющий мои особенности как писателя, однако, спешу огово
риться, весьма талантливый подражатель.
Воскресенье, 15 декабря.
Объявлено о привлечении Декава к суду * по ходатайству
военного министра. Таким образом, вскоре за роман, нападаю
щий на судебных исполнителей, автора будут привлекать к суду
по требованию министра юстиции; за роман, нападающий на
атташе посольств, автор будет привлечен к суду по требованию
министра иностранных дел; за роман, содержащий нападки на
школьных учителей, автора отдадут под суд по требованию ми
нистра народного образования, — и т. д. и т. д. И так будет из-
за всякого романа, выставляющего напоказ мошенничество той
или иной корпорации, ибо всякая корпорация государственных
служащих принадлежит к какому-нибудь министерству. <...>
Понедельник, 16 декабря.
В то время как Вольтер и другие еще плетут вирши и
упорно не желают отказаться от стихотворства, наполненного
пустословием и лишенного поэзии, Дидро пользуется для вы
ражения своих мыслей, своей творческой фантазии, своего гнева
исключительно прозой, — этим он сильно способствует ее
победе, ее господству в нашем веке, когда поэзия, кроме Гюго,
почти совсем превратилась в забаву молодых людей, впервые
вступающих на литературный путь: так они утрачивают свою
интеллектуальную девственность. < . . . >
485
Вторник, 31 декабря.
С головой ушел в книгу о Гимар... Я тороплюсь написать
эти очерки об актрисах, — быть может, изнуряя себя, — ибо по
лагаю, что, в случае моей смерти, никто не создаст подобных
произведений; ведь до сих пор никогда еще ни у одного ученого
исследование печатного документального материала не сочета
лось с артистическим письмом, а знание книг какой-либо эпохи
не дополнялось таким же основательным знанием картин, ри
сунков, эстампов, произведений художественного ремесла, —
документов, придающих твоему сочинению такую новизну, та
кую свежесть, такое своеобразие!
ГОД 1890
Пятница, 3 января.
Любопытно, как литератор, близко соприкасаясь с кухней
искусства, открывает новое и своеобразное для своего собствен
ного ремесла. Так, например, эта прилежная лепка и поиск,
так сказать, неуловимых плоскостей, срезов, выпуклостей,
углублений моего лица * наталкивают меня на мысль, что, если
бы мне пришлось еще создавать словесные портреты мужчин
или женщин, я их делал бы анатомически более точными, более