но в нем, как и во всем, что делает Золя, слишком сильно чув
ствуется его подавляющая личность. Этим письмом Золя напо
минает мне одного из тех людей, которые в начале револю¬
ции таскали по городу труп жертвы тирании, не испытывая при
этом ни малейшей жалости и думая лишь о пользе дела.
Пятница, 11 декабря.
<...> Рауль Дюваль наклонился к Жолливе и говорит: «Хо
тите, мы сделаем Анатоля де ля Форжа президентом Респуб
лики? * С помощью правых это вполне возможно... Двести рес
публиканцев больше не желают голосовать за Греви... У нас нет
подходящей кандидатуры, но если бы даже нам удалось кого-
нибудь выдвинуть — это сразу раскололо бы нас на три части...
А ведь как было бы забавно избрать президентом этого Тарта-
рена из Сен-Кантена, человека, который, как всем известно,
никогда не воевал, ни разу не был ранен, но за последние годы
столько раз повторял свои россказни, что, когда на него смот
рят, он начинает хромать!»
И подумать только, что пришли такие времена, когда подоб
ные шутки могут и в самом деле осуществиться!
383
Понедельник, 14 декабря.
Сегодня я принялся за литературный портрет Доде, кото
рый меня просил написать Конен для «Голуа» *. Эта работа
пробудила во мне живую радость, и под влиянием этой радости
я почти пожалел о своем решении ничего не писать (во всяком
случае, не печатать при жизни) о текущих делах, о современ
ности, о событиях живой действительности. < . . . >
Пятница, 18 декабря.
Премьера «Сафо».
Первые три действия, кроме сцены с отцом-кучером, оча
ровали, покорили, завоевали публику, и каждое слово в них,
каждая интонация, даже самые незначительные детали были
замечены, поняты и одобрены сдержанными восклицаниями,
улыбками и аплодисментами, — я никогда не видел ничего по
добного ни на одном спектакле.
Но затем большая сцена разрыва в четвертом действии,
на которую мы все рассчитывали как на момент наивысшего
подъема в пьесе, была встречена холодно, эта холодность рас
пространилась и на пятое действие.
По существу, это большое разочарование для всех друзей
Доде, которые ожидали, что пьеса закончится триумфом, ова
цией, неистовым восторгом всего зала, а оказалось, что она
имела обычный успех, как рядовой удачный спектакль.
Все время, пока шло представление, Доде не хотел пока
зываться в зале, и я играл роль телефона между мужем и же
ной. За обедом у Доде, весьма некстати, начался очередной
приступ; он принял хлорал и теперь сидел запершись в каби
нете Конена, не обращая внимания ни на какие аплодисменты.
Там он выкурил подряд семь-восемь толстых сигар и, после
того как табак и хлорал оказали свое действие, стал клевать
носом. Его разбудило шумное появление Бело и актеров, обес
кураженных холодностью публики в четвертом действии, и
Доде решил, что пьеса не имела успеха, почти провалилась.
Я и несколько друзей постарались ободрить Доде и Бело,
который под конец воскликнул: «Да, да, мы все же дадим не
меньше пятидесяти представлений и получим хорошие деньги!»
После этого все отправились ужинать на улицу Бельшасс, где
собралось человек сорок, и среди них чета Конен. Эта Аден в
вправду очень соблазнительна. Роскошные светлые волосы, на
поминающие золотистые прически куртизанок XVI века; ред
кая белизна кожи, того же оттенка, что и грудь любовницы Ти-
384
Пригласительные билет на
одно из первых представлений
пьесы «Сестра Филомена» (по
роману Гонкуров) в Свобод
ном театре
Сцена суда из спектакля «Девка Элиза».
Свободный театр, 1890 г.
Читка пьесы в Свободном театре (читает Антуан)
Сцена из пьесы Л. Н. Толстого «Власть тьмы».
Постановка в Свободном театре. (Зарисовка А. Мари)
циана на знаменитом портрете; * томный взгляд из-под полуопу
щенных век, теплые тени вокруг глаз и тонко очерченного рта;
невысокий лоб и прямой нос — весь ее облик очень напоминает
галло-римские бюсты в Арльском музее, у которых к чисто
греческому типу примешана капля вульгарности, свойственной
современным марсельцам.
Ужин прошел в несколько сдержанной атмосфере, когда мы
сли собравшихся устремляются к завтрашнему дню, в том умо
настроении, в каком проходят ужины после премьеры, не имев
шей сногсшибательного успеха. И после ужина истинным удо
вольствием для всех были имитации Жибера, который в конце
концов, по выражению г-жи Шарпантье, сумел разморозить
даже Золя, скучающий и недовольный вид которого сегодня
всем бросился в глаза.
Суббота, 19 декабря.
В сущности, я знаю пока только две истинно современные
пьесы: «Анриетту Марешаль», имеющую тот недостаток, что
она первая, и затем «Сафо». Нельзя же принимать в расчет
совместную стряпню Золя и Бузнаха, даже «Терезу Ракен»: *
в ней есть новшества, идущие от романа, но сценических нов
шеств — никаких.
Сейчас, когда я отошел от литературы, никто и не подозре
вает, каким ценным советчиком я остался для других авторов
даже в области театра и чем мне обязана эта самая пьеса
«Сафо». Во-первых, я выбросил кучу красивых книжных фраз,
чуждых разговорному языку. Затем, по моему совету рассказ
Дешелета о смерти Доре был построен совсем иначе, чем в
книге: Дешелет сообщает об этом теперь в самом конце своего
монолога, совершенно неожиданно для зрителя. Далее, в тре
тьем действии я смягчил роль отца; кстати, это единственное
место в пьесе, которое я считал опасным, вопреки мнению Ко-
нена. И, наконец, в пятом действии я заставил выбросить ду
рацкое появление дядюшки Сезара, что сделало развязку ори
гинальной, — это было признано всеми настоящими ценителями.
Воскресенье, 20 декабря.
У японцев прикладное искусство стоит на такой высоте, что
у них невозможно, как у нас, провести четкую грань между ре
меслом и собственно искусством, между резчиком по дереву и
художником. В Японии между акварелистом, пишущим каке-
25 Э. и Ж. де Гонкур, т. 2
385
моно* (единственный вид японской живописи), и лакировщи
ком существует полное равенство. Правда, следует отметить,
что чаще всего живописец и лакировщик, художник и ремеслен
ник — одно и то же лицо.
«Ну вот, вы и дождались, вот он, ваш новый театр!» — с
такими словами Доде входит ко мне на Чердак, с трудом пере
двигая больные ноги, как в самые плохие месяцы прошлого
года. «Да, да! «Матен» * собирается напечатать статью о новом
театре, и Дюре поручено интервьюировать на эту тему вас,
Золя и меня».
Разговор тут же переходит на «Сафо», и Доде прямо заяв
ляет перед всеми присутствующими, что рассказ Дешелета был
переделан по моим указаниям; затем речь заходит о том, с ка
кой осторожностью следует выводить на подмостки правду и
какой тонкой дозировки правды и вымысла требует театральное
зрелище.
— На эту тему, — говорит Доде, — есть хорошая история про
женщину в омнибусе; мне уже случалось ее рассказывать, и,
по-моему, она имеет прямое отношение к театру. В омнибус са
дится женщина в черном; ее траур, поведение, выражение лица
побуждают соседа спросить, какое несчастье ее постигло. И пе