— Это очень приятно слышать, — искренне обрадовался Кипенко. — На той неделе я жду вас. Помните нашу договоренность?

Жупанский снова вежливо поклонился, но огоньки в глазах угасли, с лица исчезла улыбка.

— Конечно, помню, — сдержанно подтвердил он. — А в какой именно день и в каком часу разрешите прийти?

— Лучше всего в пятницу вечерком или в субботу... тогда с утра, — Кипенко пытался подбодрить немного растерявшегося профессора. — Если вас устраивает это время, Станислав Владимирович, — добавил он.

— Хорошо, я буду в субботу. Тем более что в этот день у меня нет лекций.

Жупанский еще раз вежливо поклонился Кипенко, ректору и как-то неопределенно покосился на Сирченко...

После беседы с руководителями университета, знакомства с ходом восстановительных работ в актовом зале Сергей Акимович поехал в общежитие. Он решительно отказался от того, чтобы его кто-нибудь сопровождал.

— Хочется поговорить со студентами откровенно, — аргументировал свой отказ Кипенко, — а если появимся вместе, будет слишком официально и разговора не получится.

Руководители университета в конце концов согласились с секретарем горкома. Однако сигнал в общежитие успели дать. Войдя в коридор главного корпуса, Сергей Акимович догадался, что здесь его ждут: суетились уборщицы, дежурный вахтер, услышав его фамилию, начал предупредительно объяснять, где расположен красный уголок, как там хорошо, какой уют в студенческих комнатах и столовой.

— Все у них есть: и для занятий, и для развлечений; интересную книжку тоже можно почитать... Такое раньше и не снилось. А я здесь, почитай, двадцать лет работаю. Вот, прошу вас, проходите в красный уголок — вот так прямо и прямо. Я вам сейчас покажу.

Кипенко поблагодарил, сказал, что ему хотелось бы заглянуть в какую-нибудь студенческую комнату.

— Вы хотите посмотреть, как они живут? — догадался старик и, видимо, обрадовался своей проницательности. — Дай боже, чтобы всюду студенты так жили, — добавил он многозначительно.

Сергей Акимович прошелся по коридору, постучал в дверь, за которой слышна была громкая беседа.

— Войдите! — донеслось из комнаты.

То, что Кипенко увидел, сразу напомнило ему собственную молодость: студенты, столпившись вокруг стола, о чем-то жарко спорили. С приходом Кипенко спор прекратился, но, наверное, ненадолго.

Сергей Акимович назвал свою фамилию, сказал, что хочет поговорить со студентами, если у них найдется для этого время. Студенты засуетились, начали наводить на столе порядок, извиняться.

— А извиняться не надо, — успокоил Кипенко ребят. — Давайте сначала познакомимся.

Через минуту Сергей Акимович знал, что высокого худощавого студента зовут Владимиром, а фамилия — Пилипчук, низенький — Юрий Засмага, а парень атлетического телосложения — Сергей Веселов.

Завязался живой непринужденный разговор о том, что больше всего волновало...

— А вы читали, товарищи, статью о вашем профессоре Жупанском? — неожиданно перевел он разговор в иное русло.

— Читали, — подтвердил Веселов, который до сих пор почти не принимал участия в беседе, а лишь смеялся, когда Засмага шутил.

— И какого же вы мнения, тезка?

— Лично я? — прикоснувшись рукой к своей широкой груди, спросил Веселов.

— Я не только вас спрашиваю, мне хочется знать общее мнение студентов.

Юрко Засмага поморщился, взглянул на Владимира, — мол, как тебе все это нравится? Однако Пилипчук почему-то не отвечал. Он в эту минуту стоял чуточку в сторонке, будто не желал принимать участия в разговоре. И кто знает, какие мысли волновали, тревожили юношу? А какая-то неприятность, судя по всему, тяготила его. Иначе почему же пульсирует на его виске жилка?

— Итак, вы со статьей в основном согласны? — повторил вопрос Сергей Акимович, не отрывая от Пилипчука внимательных глаз.

«Таким бы уже был и мой Толя», — с грустью подумал Кипенко о своем сыне, погибшем во время налета фашистской авиации на Харьков в самом начале войны. Больно стиснуло сердце. Только нельзя, никак нельзя поддаваться горьким воспоминаниям... Сейчас он беседует со студентами — это тоже сыновья! А грустить можно где-нибудь в уединении, когда никто тебя не видит, никто не слышит, как ты тяжело вздыхаешь.

— Я под такой статьей и сегодня подпишусь, — решительно заявил Засмага.

Пилипчук смерил товарища с головы до ног насмешливым взглядом, приблизился к нему почти вплотную.

— Чтобы подписываться, сначала надо написать. А ты и заметку в стенгазету не в состоянии сочинить.

Веселов не выдержал и громко рассмеялся. Владимир его поддержал. Улыбнулся и Сергей Акимович, а за ним Засмага.

— Какие же ошибки отметили бы вы у профессора Жупанского? — полушутя обратился Кипенко к Засмаге, когда смех стих.

Юрко пожал плечами. Это, мол, и так ясно, говорил он всем своим видом.

— Вы ведь знаете: студент становится умным и разговорчивым после экзаменов. Но некоторые случаи были...

— Например?

— Например, процитирует что-нибудь, а студент пускай истолковывает, как хочет.

— А кто же за вас думать будет? Кто приучит к самостоятельному анализу явлений? Надо учиться осмыслять материал, поданный и в такой информативной форме!

А критиковать профессора есть за что! Статья доцента Линчука хоть и резкая, но верная и необходимая. Направлена, как вы сами понимаете, не лично против Жупанского, а против последователей Грушевского. Правда, больше всего досталось вашему профессору. Но это не означает, что студенты должны отвернуться от профессора. Наоборот, проявите сейчас к нему максимум внимания: во время лекций — никаких намеков, колкостей...

Секретарь горкома снова пристально посмотрел на молодых своих собеседников. Во время этого короткого знакомства он убедился, что перед ним хорошие ребята. В Пилипчуке и в Веселове Сергей Акимович узнавал бывших военных. Даже шутник и весельчак Юрко Засмага производил впечатление неплохого студента.

— Кто из вас комсомольцы?

— Все трое, — ответил Юрко.

— Тем приятнее, — сказал Кипенко, не без улыбки заметив быструю реакцию Засмаги. — Итак, задавайте, хлопцы, тон, умелый и выдержанный. А спорить о жизни и обо всем таком... необходимо.

Далее Сергей Акимович заговорил о столовой, о красном уголке. Поинтересовался, есть ли в общежитии мастерские.

— Столовая у нас неплохая, — начал Юрко, — работает на уровне студенческих требований, у меня, например, особых претензий нет. А вот набойки подбить негде. Это факт! Неужели я должен носить в ремонт свои туфли на другой конец города? И потом, как же я их понесу, если они у меня одни?

Владимир толкнул Засмагу в бок, мол, не заговаривайся. Ему не нравилась болтливость Юрка — как-никак, а Кипенко секретарь горкома, и то, что он так просто разговаривает, вовсе не дает права на панибратство.

— Мастерскую откроем до конца года, — пообещал Кипенко. — И очень хорошо, что вы откровенно об этом сказали. О своих неудобствах. Искренне рад знакомству.

— А мы еще больше рады, — снова не удержался Засмага. — Особенно я, Сергей Акимович.

— В самом деле?

— Честное слово! — с еще большим жаром подтвердил Юрко. — Ведь я староста комнаты.

— То есть начальник?

Все засмеялись, а когда смех затих, Сергей Акимович заговорил уже совсем другим тоном.

— Знаете ли вы, друзья, что на вашем факультете несколько дней назад были разбросаны враждебные листовки?

В комнате воцарилась тишина.

— Кто-нибудь из вас видел эти листовки или нет?

— Все видели, — подтвердил Веселов.

— Но, как говорят в нашем местечке, — собака лает, а конь скачет, — заметил Засмага. — Правда, Володя?

Пилипчук почему-то покраснел, отвел глаза в сторону. Сергей Акимович заметил его обескураженность, удивился. Но разве он мог знать причину?

— Мы, конечно, уверены, что открытых врагов среди студенческой молодежи нет. Зато неустойчивых, кто поймался бы на крючок вражеской пропаганды, стал орудием вражеских намерений, еще можно встретить.