— Ты в библиотеку? Вот и хорошо, я провожу тебя...

Наклонился близко к Жупанскому, перешел на шепот:

— Я тоже принялся за научную работу. Хочу написать какую-нибудь диссертацию. Теперь все бросились писать диссертации. Пишут всякую ерунду и получают ученые степени, гребут хорошие деньжата. Твой Линчук, например.

— Почему он мой?

— Ты же его приласкал, насколько я помню. Разве не так, Станислав?

Жупанский не ответил. Он уже не испытывал такого волнения в груди при воспоминании о Линчуке, как несколько недель назад. Может, и в самом деле Линчук и не такой карьерист?.. Только неотесан, как мужик, и самоуверен. Правда, на заседании кафедры с участием Кипенко вел себя сдержанно, прилично. Что же касается разговоров о том, что Линчук зарится на заведование кафедрой, то это, наверное, все-таки выдумки.

— Попробую и я стать на стезю ученого. Как ты считаешь?

— Пополнять знания никому не вредно, — уклонился от прямого ответа профессор.

Кошевский задержал шаг, тяжело перевел дыхание. Станислав Владимирович с трудом удержался, чтобы не поморщиться: от Кошевского разило винным перегаром. А бывший однокурсник тем временем продолжал вкрадчивым голосом:

— Родилась идея скомпоновать монографию о гражданской войне в Галиции. И знаешь, о чем я тебя попрошу, Станислав?

Взял еще крепче под руку, склонился до самого уха:

— Помоги мне раздобыть что-нибудь из документов об акциях Юзефа Галлера[13] в девятнадцатом году. Очень тебя прошу, Стась! — Кошевский преданно заглядывал Жупанскому в глаза. Тот удивленно остановился. «Документы о Галлере?» Но ведь это то, о чем напоминал Кипенко! А Станислав Владимирович почти дал согласие Сергею Акимовичу написать именно об этом периоде. И вдруг — неожиданный конкурент...

— Говорят, что где-то в архивах должны быть документы о договоре Галлера с Пилсудским, о его секретных переговорах с командующим галицкой армии. Но где их искать? — допытывался Кошевский, пожирая профессора выпученными глазами.

— Они тебе крайне необходимы? — спросил как бы между прочим.

— Боже! — даже взревел его спутник. — Помоги их раздобыть — и через два месяца я кандидат наук, а ты будешь иметь за это крупное вознаграждение. Говорю тебе как лучшему другу. А твой труд по истории Галиции выйдет стотысячным тиражом. Гарантирую!

— За два месяца кандидат? Так быстро? — задумчиво переспросил Жупанский и посмотрел на богослова-неудачника насмешливыми глазами.

— Разве ты не понимаешь? Да за такую диссертацию коммунисты не пожалеют не только...

Наверное, почувствовал, что сказал лишнее, прикусил язык, однако глазами продолжал сверлить Жупанского.

— Чего ты хочешь?

— Мне нужно иметь документы. Сниму копию и верну.

Станислав Владимирович наклонил голову.

— У меня нет таких документов, и единственное, что я могу тебе посоветовать, — пойти в областной архив. Больше ничем я тебе не помогу.

Кошевский, заметив встревоженность профессора, решил действовать еще назойливее.

— Неправду говоришь, Станислав. Я точно знаю — документы и некоторые фотокопии у тебя есть.

Профессор сделал вид, что сильно возмутился. Высвободил свою руку из объятий Кошевского, промолвил ледяным голосом:

— Выходит... — вдохнул как можно больше воздуха, чтобы спокойно закончить фразу: — Выходит, ты лучше знаешь, что у меня есть, а чего нет. Еще раз говорю тебе — этих документов, а также фотокопий у себя не держу.

— Тогда скажи точно, где их взять?

Жупанский пожал плечами. Смотрел прямо перед собой, давая Кошевскому возможность почувствовать, что он обижен. Бывший богослов надул щеки и нервно похрустывал пальцами.

— Хорошо! Все равно я тебе помогу. Когда к тебе зайти, Станислав, для более основательного разговора?

— Что ты имеешь в виду?

— Разве не помнишь? — улыбнулся Кошевский, глядя на профессора преданными глазами. — Твои очерки по истории Галиции.

Станислав Владимирович оживился. Всегда было приятно, когда кто-то интересовался его работой. Но...

— Не знаю, нужны ли они теперь кому-нибудь?

— То есть как! — воскликнул Кошевский. — Конечно, нужны. Ты хочешь сказать, что большевики тебя не издадут? — снова снизил он голос до шепота. — Но есть способ, Стась... Только услуга за услугу — достань, пожалуйста, хоть что-нибудь о Галлере. По крайней мере скажи, в каком архиве хранятся документы. А очерки будут изданы. Говорю тебе совершенно определенно.

Станислав Владимирович молчал. Он побаивался бывшего богослова, зная его коварство... И кроме того... Имеет ли он право считать работу законченной?

— Доверься, Станислав, я тебя не подведу. Если уж лучший друг не поможет... — не унимался Кошевский. — Выручи меня, а я в долгу не останусь. Честное слово!

Жупанский почувствовал, что его давний знакомый наглеет, что наступает решительная минута, когда нужно сказать: или или. «С кем вы, профессор Жупанский?» — вспомнилась фраза из статьи Линчука. Да, да, с кем он? С народом или с Кошевским?

— Я уже тебе говорил: у меня нет никаких документов о Галлере. И фотокопий тоже нет. А допуск в архив свободный, разве ты этого не знаешь?

Глаза Кошевского налились кровью.

— Продаешься, Станислав Владимирович? Подожди, дружище, еще неизвестно, на чьей улице будет праздник. Кто тебя возьмет в Ноев ковчег, когда настанет потоп? Ты еще пожалеешь, Станислав! — угрожающе зашипел богослов и быстро, хотя и с напыщенным видом, шмыгнул в переулок.

Профессор проводил его взглядом. А когда широкая фигура скрылась в толпе прохожих, направился в библиотеку. Угроза Кошевского еще звенела в ушах, оставляя в душе неприятный осадок. Но Станислав Владимирович был доволен: хотя бы раз в жизни ответил проходимцу-богослову категорическим отказом.

У входа в библиотеку его поджидал академик Духний, нервно качал головой и улыбался.

— Почему это Кошевский отскочил от тебя, как кот от горячего молока? — поинтересовался Степан Михайлович, протягивая Жупанскому руку.

— Ты разве видел?

— Я шел по другой стороне улицы... Не предлагает ли он тебе случайно свои маклерские услуги?

Вопрос обескуражил Станислава Владимировича. Чтобы не смотреть на Духния, опустил голову.

— Лучше не принимай, Станислав, этих услуг. А то чего доброго попадешь в такие тенета, что до конца жизни не выпутаешься.

— Откуда тебе известны его намерения?

— Он и ко мне когда-то приходил за этим, новым потопом пугал, говорил, что не возьмет в свой «ковчег», — уже громко смеялся Духний. — А я его выпроводил взашей. И тебе советую сделать то же самое.

У каждого человека есть свои светлые воспоминания, которые помогают в трудную минуту, наполняют сердце энергией. Одним из таких воспоминаний для Станислава Владимировича Жупанского была случайная встреча с Кипенко в университетском парке. Если бы это случилось где-нибудь на собрании, в кабинете, одним словом, как-то официально, Станислав Владимирович вряд ли поверил бы в искренность, потому что, по сути, не верил в нее всю жизнь.

Человек человеку — волк, твердили ему с детства. Воспринял этот закон как аксиому, как нечто бесспорное, абсолютно верное. Не раз наблюдал, как сильный давил и сгибал слабого, как преуспевали те, у кого были деньги и хорошие связи. Деньги и связи — это главное. Правда, все это наблюдал он в другие времена, до сентября тридцать девятого года, но...

Разве в человеческом обществе не действуют незыблемые законы собственного интереса и стремлений к собственному благополучию? Ведь каждый думает прежде всего о себе. Так было и до всемирного потопа, и после него — на протяжении тысячелетий. И вдруг словно произошло чудо.

К нему в сквере подошел незнакомый человек и предложил помощь! Просто так, без всякого умысла!

Больше часа разговаривали они с Кипенко с глазу на глаз в горкоме партии. О Линчуке, его статье, о работе кафедры, о будущем. Кипенко, правда, больше слушал, зато метко шутил, давал советы. В его поведении не чувствовалось никакого превосходства, напыщенного резонерства, заносчивости, не было и нарочитой простоты, которой пытаются кичиться некоторые руководители. В голосе, в манерах Сергея Акимовича отражалось прежде всего теплое доброжелательство сердечного человека. И это привлекало, более всего располагало к откровенности.