В таком подавленном состоянии вошел в приемную. Молоденькая девушка, которую в университете все звали просто Марисей, сказала, что проректор уже спрашивал о нем.

— Да, да, я малость опоздал, — засуетился Станислав Владимирович. — Не думал, право, опоздать и опоздал.

Марися взяла из его рук шляпу, помогла повесить новенький макинтош, который ему купила дочь.

— Премного вам благодарен! — почтительно поклонился профессор. — Вы так внимательны, что хочется поцеловать вам руку, хотя для такого старика, как я, это верх неприличия.

Марися засмеялась, побежала сказать о его приходе проректору. Через минуту возвратилась, пригласила профессора в кабинет. Станислав Владимирович уверенно взялся за ручку двери. Но стоило ему переступить порог, как нерешительность снова охватила его.

Проректор разговаривал с кем-то по телефону. Он не вышел из-за стола, не подал руки, не усадил Станислава Владимировича в кресло напротив себя, как это делал всегда, а лишь жестом указал, где сесть.

Жупанский ждал, пока проректор закончит беседу, заговорит с ним. Ждал и подыскивал доводы для оправдания своей медлительности в научных делах.

«Болен. Сердце не разрешает напряженно работать. Едва хватает сил на чтение лекций, на текущую работу... Нет, не то. Академик Духний тоже болен и значительно старше меня, а успевает всюду: кафедру ведет, лекции читает, только в этом году издал две книги, в газетах и журналах статьи печатает...»

Тем временем проректор положил телефонную трубку, вышел из-за стола, молча пожал вставшему со стула Жупанскому руку, снова пригласил садиться, развернул какую-то папку, поинтересовался здоровьем.

— Плохое.

— Плохое? — переспросил проректор не то сочувственно, не то удивленно. — Может, вам следует подлечиться, Станислав Владимирович? — И лицо проректора с длинным, чуточку заостренным носом подалось вперед.

Жупанский вопросительно уставился глазами на проректора, вызывающе молчал.

— Если надо, так надо, — продолжал проректор. — Вы, пожалуйста, не стесняйтесь.

— А как же кафедра? — вырвался похожий на стон вопрос.

Проректор немного подумал, соединил в замок пальцы рук и, не сводя с профессора внимательного взгляда, проговорил:

— На время отсутствия вас заменит доцент Линчук — ваш ученик. Я думаю, он вполне справится... Главное — здоровье, Станислав Владимирович. Вам лучше знать, что здоровье — тот же талант. Без здоровья нет науки, будь хоть семи пядей во лбу. Так ведь?

Голова Жупанского поникла.

«Ну что ж, пускай Линчук принимает кафедру, а я погружусь в нирвану, буду наслаждаться «высшим блаженством полного покоя».

Но не успело появиться это несмелое желание, точнее — намек на него, как сердце взбунтовалось от гнева.

«Никогда! Добровольно уступать кафедру выскочке? Нет, нет!.. Почти двадцать лет, можно сказать, полжизни добивался, а когда наконец достиг своего...»

— Что вы на это скажете, Станислав Владимирович? — спросил дружеским тоном проректор.

— Что я скажу?

Помолчал, превозмогая волнение, которое вдруг стиснуло сердце, перехватило дыхание.

— Я не могу да и не имею права оставить в таком состоянии дела кафедры... Вы же знаете, Иосиф Феоктистович, издание сборника и многое другое...

Станислав Владимирович передохнул, подождал, чтобы немного собраться с силами.

— Если уж пошло на откровенность, Иосиф Феоктистович, дело здесь не в лечении. Я очень хорошо понимаю, что вы пригласили меня не только для того, чтобы узнать о здоровье. Не так ли, Иосиф Феоктистович?

Проректор молчал. Из опыта он вывел для себя правило — в беседе с преподавателями, особенно с такими, как профессор Жупанский, никогда не повышать голос и подбирать самые деликатные слова. Одна неосторожная фраза может испортить весь разговор. Вот почему он и сейчас не спешил. Станислав Владимирович тем временем чуточку пришел в себя, успокоился. Это, конечно, к лучшему.

Проректор разомкнул руки.

— Вы угадали, дорогой Станислав Владимирович. Извините меня за такую преамбулу, но прошу верить, что она основывается на глубокой к вам симпатии. Вы ведь знаете мою откровенную натуру.

Жупанский выжидающе молчал.

— А теперь об основном... Два дня назад, Станислав Владимирович, ректора, секретаря партбюро и меня пригласили в горком партии. Секретарь горкома, Сергей Акимович Кипенко пригласил... Разговор был очень серьезный. Товарищ Кипенко в деталях интересовался ходом нашей подготовки к десятилетию воссоединения. Излишне объяснять, какая это знаменательная дата, какой великий это праздник для нашего народа... Прошу еще раз извинить меня за откровенность, Станислав Владимирович, но я должен напомнить: в этой подготовке вашей кафедре принадлежит если не ведущее, то во всяком случае важное место. Я искренне надеюсь, что вы разделяете эту точку зрения ректората и партийной организации.

— Мы кое-что делаем, Иосиф Феоктистович. Да, да! Готовим к печати юбилейный сборник.

— Знаю, об этом мы даже сообщили секретарю горкома партии. Но темпы, темпы, дорогой Станислав Владимирович! Создается впечатление, что ваша кафедра пока что не торопится. К сожалению, конечно, не торопится.

— Вы об этом уже говорили на заседании ученого совета, — твердым голосом заметил профессор. — Какой заведующий, такая и кафедра.

Проректор распрямил узкие плечи. Нахмурился.

— Так не годится, Станислав Владимирович... До праздника остался ровно год. Кафедра украинской литературы и кафедра философии уже давно начали подготовку. А от вас не получен даже план сборника. Ректорат очень обеспокоен, Станислав Владимирович!

Жупанский заерзал в кресле. В самом деле, окончательный план сборника он не подал. Проректор имеет полное право быть недовольным. Но разве он виноват, что кафедра работает неслаженно? Разве ректорату неизвестно поведение Линчука, который постоянно мутит воду?

Проректор, похоже, не понял его немых вопросов.

— Редактором сборника, — продолжал Иосиф Феоктистович, внимательно рассматривая ногти на своих пальцах, — ректор назначил Николая Ивановича, вашего ученика... Однако ответственность за выпуск целиком возлагается на вас, Станислав Владимирович. Персонально на вас.

«Значит, Линчук... Лучшего редактора не нашли?.. Очень хорошо. Не спросили, не посоветовались... Выходит, пора надевать терновый венок. Ну что ж!»

Жупанский встал, протянул проректору руку.

— Разрешите заверить вас, глубокоуважаемый Иосиф Феоктистович, что через неделю план будет представлен... Я надеюсь, вы поверите слову обреченного. Передадите его ректору.

Проректор то ли не понял, то ли сделал вид, что не понял прозрачного намека профессора.

— Вижу, что ничего серьезного у вас нет. Просто временное возрастное недомогание. А вы очень мнительны, — с напускной веселостью продолжал Иосиф Феоктистович. — Ректору я передам о вашем намерении, а себе запишу: в среду в пять часов профессор Жупанский представит план сборника. Приходите вместе с Николаем Ивановичем. Добро?

Жупанский поморщился, однако возражать не стал. Пусть будет так — он придет с Линчуком.

— Разрешите поблагодарить за внимание?

Проректор проводил профессора до двери, и тут они простились самым дружеским образом. Немного успокоенный, Станислав Владимирович бодро вышел в приемную и увидел Линчука. Кивнул головой и хотел пройти мимо, не подавая руки, но доцент почтительно спросил о самочувствии.

— Как нельзя лучше! — с фальшивой приподнятостью заверил профессор. — А вы тоже к проректору?

— Да! — сдержанно ответил Линчук. — Зачем-то вызывает.

Станислав Владимирович наклонил голову, молча вышел в коридор.

«Наверное, действительно готовят на мое место, — думал он, поднимаясь на третий этаж, где помещалась кафедра. — Нашли заведующего. Да и какое они имеют право без конкурса... Раз, два, три...»

Но что бы ни случилось, а заведует кафедрой пока он, следовательно, должен действовать вопреки настроению и желаниям. Раз служебные обязанности требуют, значит, надо действовать. Святой закон служебных обязанностей он никогда не пытался обойти. От отца унаследовал это правило. Оно вошло в его жизнь как безусловная необходимость.