— Заходите, — вздохнула буфетчица, — а то не с кем и поговорить откровенно. Так редко теперь встретишь своего человека...

Гайдук вышел на улицу. Зыбкие очертания домов и деревьев уже сливались в смутные причудливые силуэты; на их фоне золотые купола собора, возвышавшегося на холме в центре города, казалось, полыхали особенно ярко, будто состязались с солнцем. Гайдук степенно шел по Центральной улице, время от времени поглядывая на витрины магазинов.

«Откуда столько товаров, полки ломятся? А говорили, что у Советов ничего нет... А ведь война совсем недавно кончилась...»

До отхода поезда оставалось почти два часа. Гайдук свернул налево, на узкую, тихую улочку.

«Какая силища у Гитлера была! Целые государства на колени падали. А красные все же фашистов разбили! Нет, что ни говорите, господа, а Россия — могучая держава. Пропали ваши, пан Злогий, богатства, ей-богу, пропали!»

Злорадная мысль на миг приятно возбудила его, но уже через минуту порядком озадачила:

«И мое добро пойдет прахом!.. Голытьбу одним пирогом не накормишь. Съест панский, к моему руки протянет».

Неприятные мысли не давали покоя, словно надоедливые комары. Много ли у него заклятых врагов? Кажется, хватает, черт бы их побрал! И самый страшный — Крутяк. Потом — Пилипчук, Лобанова. Встревает во все дела, ходит по хатам с книжками... Настырная библиотекарша! Давно уже нужно было избавиться от этой холеры. Откуда только она взялась на их голову? Или желторотый Никифор! Вишь, завклубом назначили! Набросить бы на шею удавку, привязать камень и — в пруд, пусть там раками заведует.

Ой, много врагов, очень много. А надежных людей осталась горсточка. Да и сколько из них вояк? Может, с десяток, а то и меньше. Да и те отсыпаются, а не действуют.

Неподалеку от вокзала Гайдука кто-то окликнул. Неспешно оглянулся и увидел, что к нему приближается высокий юноша в военном. «Неужели выследили?» Сердце стиснулось, непослушными стали руки, ноги.

— Не узнали, вуйко?

— Нет, теперь узнал. Владимир! Дай бог здоровья. А сначала подумал: какой-нибудь комиссар окликает... Куда это ты спешишь? Может, домой?

— Угадали! — весело ответил Пилипчук. — Едем с концертом в наш колхоз. А будет необходимость, мы и в молотьбе поможем малость.

Гайдук степенно пригладил усы.

— О, о! Помогать надо, надо! Я уже твоему отцу напоминал: говорю, у пана Злогого до святого Семена молотьбу заканчивали, а вы и до морозов затянете. А он злится, краснеет, твой отец. Но правда есть правда!

— Ничего, вуйко, все наладится. Вы тоже не в один год хозяином стали. Начнем комбайнами хлеб убирать, тогда легче будет. Дней десять — и жатве конец... Главное сейчас — чтобы дружно.

Гайдук искоса посматривал на студента, недовольно думал: «Такой же, как и отец. Весь род анафемский — одна коммуния. Куда нужно, куда и не нужно — всюду Пилипчуки свой нос суют. Вишь, студентов в село тянет, меня вуйком, будто дядю родного, называет... Твой вуйко крикуном был, пока его дефензива не прибрала к рукам».

Владимир повернулся к своему спутнику, уставился взглядом в хитрое лицо. Однако Гайдук сосал цигарку, подчеркнуто молчал.

Так, не сказав друг другу ни слова, дошли они до привокзальной площади. Там было суматошно, шумно. Поддаваясь общему настроению, ускорил шаги и Владимир.

Напротив главного входа в вокзал стояла группа юношей и девушек. Там то и дело вспыхивал смех. Иногда он был таким громким, что прохожие невольно останавливались.

— Внимание, граждане пассажиры, прибыл Владимир Пилипчук; посадка на пригородный поезд двести седьмой начинается! — нарочито громко прокричал кто-то из студентов, удачно копируя местного диктора.

— Обратите внимание на точность — опоздал всего лишь на три минуты, — добавил низенький юноша, указывая на стрелки вокзальных часов.

Гайдук понял, что ему лучше удалиться, а то, чего доброго, какой-нибудь болван объявит и о его приходе.

— Я пошел за билетом, — тихо промолвил он, обращаясь к Пилипчуку.

— Покупайте билет и приходите в наш вагон! — предложил Владимир.

Гайдук не ответил.

Пилипчук подошел к группе, пожал руки товарищам, приблизился к Линчуку.

— А мы вас действительно уже ждем: вы ведь наш сопровождающий.

Владимир смущенно взглянул на доцента, потом на товарищей: в самом деле, все уже были в сборе. Однако не это вызывало неловкость. Он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Этот взгляд словно бы требовал оглянуться. Владимир подчинился интуиции, и его глаза встретились с глазами Галинки Жупанской. Сердце сжалось от волнения. Чтобы не выдать себя, своего состояния, Владимир торопливо начал объяснять доценту:

— Земляка встретил — односельчанина. Почти от самого центра пешком с ним шли. Говорю, давайте, вуйко, на трамвай сядем — не захотел, дескать, времени хватит. А мне нужно было с ним поговорить. Знаете, в селе еще прислушиваются к голосу так называемых почтенных наших хозяев, дескать, как они, так и мы будем делать... Вот и пришел позже всех. Но ведь три минуты даже в армии не считаются опозданием.

Снял фуражку, тряхнул длинным, зачесанным назад чубом, по которому мелкими барашками вились золотистые кудри. Линчук, заметив, какими выразительными взглядами обмениваются Галинка и Пилипчук, сказал строго:

— Довольно разговоров, товарищи! Пошли лучше на перрон.

Галинка взяла под руку однокурсницу Нину Пирятинскую. Пышнотелая подруга склонила голову, словно хотела казаться чуть ниже, чем была на самом деле, поправила две тяжелые косы и, прижимая Галинкину руку к своей полной груди, о чем-то зашептала ей на ухо, то и дело оглядываясь назад.

— Прошу без секретов! — заметил низенький юноша в зеленой шляпе. — И разрешите вас, девчата, разъединить.

— Ты бы малость успокоился, Юра, — серьезно посоветовала Жупанская.

— То есть мне приказывают молчать... Но если для меня молчание смерти подобно! И все же я буду молчать. — Он так жалобно покачал головой, что вокруг засмеялись.

Николай Иванович шел впереди в тихой задумчивости. Услышав смех, оглянулся. Как жаль, что он не может так же запросто! В нескольких шагах от него идет Галинка, самая дорогая для него девушка. Она тоже шутливо разговаривает с ребятами, смеется... Сегодня у нее, кажется, особенно приподнятое настроение, ведь она первый раз едет в село.

«А у меня в душе кошки скребут. Спросить бы, отчего?»

На перроне, как и всегда перед отходом поезда, шум, суета. Одни лишь железнодорожники спокойно стоят у подножек вагонов, флегматично, даже с некоторым превосходством поглядывают на снующих пассажиров.

— Прошу, кто повеселее, в мой вагон! — приглашает старенький кондуктор, обращаясь к Николаю Ивановичу. — Если не ошибаюсь, студенты?

— Так точно, студенты! — снова выскочил вперед Юра. — И не первокурсники. Вот вам, прошу, двадцать три билета. А я бесплатно, — не удержался он от шутки.

— Это почему же? — в тон ему спросил проводник.

— Потому что я с мамой, — показал он на Нину. — Я же маленький.

Все засмеялись, ожидая, что скажет железнодорожник.

— У нас маленькие считаются до пяти лет.

— Видите ли, мил человек, если меня бог обидел ростом, то чистосердечные люди должны проявлять к обойденному богом великодушие.

— Ростом ты, хлопец, до гвардейца не дотянул, а вот умом, наверное, заметен.

— Точно угадали, дядя, я даже когда-нибудь отличником буду.

— Тогда прошу войти в мой вагон сразу же после руководителя и девушек!

Владимир Пилипчук вскочил на подножку последним. Он все время выглядывал Гайдука. Почему-то хотелось понаблюдать, как будет вести себя сельский богатей среди студентов. А может, ему просто-напросто хотелось похвалиться перед односельчанином своими друзьями-товарищами?

Но Гайдук так и не появился.

«Не захотел с нами ехать, мироед», — подумал Владимир, когда хриплый голос из репродуктора предупредил об отходе поезда.

Паровоз откликнулся неустоявшимся, как у молодого петуха, голосом, небольшой пригородный поезд вздрогнул, медленно покатился по новеньким рельсам вдогонку заходящему солнцу.