— Хорошо. Очень хорошо.

Злогий положил обе руки на широкие плечи Гайдука.

— Если Яринка свернет Крутяку шею...

Потер ладони, подошел к столу, взял шкатулку с сигаретами, предложил Гайдуку. Курили и молчали, каждый думал о своем.

«Сколько же он даст за Крутяка? — прикидывал Гайдук. — Кажется, скупиться не будет. На такое дело денег жалеть нельзя. Ей-богу, нельзя!»

А пан думал о метаморфозах в своей жизни. Вот теперь он стал товарищем Роздумом. Очень мило! Пусть будет Роздум, Пшешевский, Зельц. Разве не все едино! А для иных он все еще пан Злогий. Настоящий господин! Разве от его окриков не трясется, например, Гайдук? Еще как трясется! А разве не величают его за границей вельможным паном? Величают. А тут он стал «товарищем». Стыдно даже слышать, когда его каждый встречный называет товарищем. Предпочел бы вовсе не знать и не слышать этого слова. Даст бог, придет время. Уже было такое время, когда все дрожали перед ним. А потом...

Потом пришлось искать новых покровителей и властелинов. Недолго искал — нашлись. Они, кажется, могущественнее прежних. Если бы их военная сила соответствовала их денежным возможностям, вот тогда бы на земном шаре они были полновластными хозяевами. Но пока что техники у них много, а духу мало. По-настоящему воевать — кишка тонка. Любят жар загребать чужими руками. И его руками — тоже. Зато, правда, платят. А деньги у них хороши, ох как хороши! Во всех банках мира доллары принимают с уважением. Приходится, конечно, много работать, иначе пан шеф платить не будет. Однако дело не только в деньгах — приятно делать то, что тебе по душе. Ибо кто же возвратит ему наследство? Чудесный дом, фамильные леса, земли... Голытьба отняла, а вернут...

Злогий снова глубоко затянулся.

Сколько земли, сколько леса! Все от отцов и дедов. А теперь это богатство принадлежит колхозу, государству рабочих и крестьян. А он, потомок грозного помещика, вынужден жить в жалкой халупе из трех комнатушек, собственными руками подметать пол, работать в саду, на огороде! Что ж, за большие деньги и большие надежды можно и потерпеть. Главное — деньги! Они — высшая ценность. Дают наслаждение, распахивают двери дорогих ресторанов, зажигают любовью сердца очаровательнейших женщин. Пусть не искренней, покупной, но все-таки любовью. Да, да, деньги обладают могущественной силой, не копейки, не рубли, не сотни, а настоящие большие деньги.

— Хорошо! — нарушил он молчание, вырываясь из плена сладостных мечтаний. — А теперь, Гайдук, наматывай на ус!

— Я уже слушаю.

— Прежде всего — Крутяка. Кстати, ты знаешь, что он член обкома партии?

— Знаю, конечно.

— И дальше устрашать этих холопов всеми способами — войной, атомной бомбой, виселицей.

— Я так и делаю, пан.

— И побольше красных петухов... для красных.

Гайдук хмыкнул, зная, что на господские остроты нужно улыбаться. Злогий это любит.

— Только за это дело сам не берись. Посылай людей наименее стоящих. Понимаешь? Или молодежь — для проверки... Вот, кажется, и все... А сейчас пойдем в столовую, перекусим, и с богом в дорогу.

— Премного благодарен, — встал со своего места Гайдук. — Я недавно поел. Разве что пан угостят коньячком...

Промолвил и сдержанно поклонился хозяину.

— Ах ты старый магарычник, безусловно, угощу. Если гостя не угостишь, говаривал мой отец, тот станет первым твоим врагом, а мы с тобой друзья давнишние.

Панок самодовольно хихикнул. При этом как-то неестественно задергались реденькие полоски усиков, засверкал желтым металлом тонкогубый рот. Гайдук показал крепкие, чуть искривленные зубы и тоже засмеялся.

Хозяин достал из буфета графинчик с искристой жидкостью, банку шпрот, две рюмки.

— За наше общее дело, Гайдук!

— За ваше здоровье, хозяин!

Вторую половину дня Гайдук ходил по магазинам. Навещать знакомых не хотелось. Да, собственно, и не было у него приятелей. Разве что мясник Левицкий, к которому возил свиней. Когда-то пароконкой к нему подкатывал, пыль столбом стояла! А теперь и Левицкий прикидывается нищим, работает на какой-то кооперативной скотобойне...

Что же это творится на белом свете? Казалось, пришло время — только бы жить да бога благодарить: и земелька есть, и скотинка, и подворье добротное, работай себе, бери от земли, что бог дает, богатей, становись крепко на ноги. Так нет, колхозы выдумали! Можно ли с этим мириться?

И не удержался, проходя мимо закусочной. «Кажется, здесь теперь работает Стефа, «подружка» пана Злогого. Ну, ну, посмотрю, какими прелестями он тешится. Не та ли это Стефа, которая когда-то держала мясной магазин?»

Неторопливо переступил порог, огляделся по сторонам.

— Проходите, пожалуйста, проходите! — подбодрила его толстая женщина, вылезая из-за стойки. — Выпить и закусить?

Гайдук долго стоял у буфета, выбирал что-нибудь подешевле. Смотрел и только облизывал губы.

— Полстакана водки, полкило хлеба. Порежьте, но только толстыми ломтями... Душа болит, когда вижу, как в городе хлебом сорят.

— И больше ничего? — удивилась буфетчица. — Может, колбаски, ветчинки? Есть жареная рыба, очень вкусная, сыр — свеженький, осетрина заливная. Был бы аппетит. Выбирайте!

Гайдук недовольно повел глазами.

— У меня солонина домашняя, — соврал он. — А водки налейте.

— Подам. Садитесь!

— При мне наливайте, — буркнул Гайдук, не отрывая жадных глаз от полногрудой Стефы.

— Ну и посетитель! — возмутилась буфетчица. — Не доверяет мне налить сто граммов! Да вы знаете...

— Я вас очень хорошо знаю, — криво улыбнулся Гайдук, снова окидывая буфетчицу похотливым взглядом.

Стефа с грохотом поставила перед ним тарелку с хлебом, стакан с водкой и демонстративно отвернулась. Гайдук, забравшись в темный угол, одним махом выхлестал водку и раздумчиво пожевывал хлебец...

«Хорошо ему: командует — сделай то, выполни это... А попробуй, когда на каждом шагу опасность. Собственными руками придушил бы Крутяка. Да ведь сам пропаду ни за понюшку табаку...»

Вспомнил Слепого, Кушпитовых сыновей, сердито засопел:

«Похваляются, а сами только дули большевикам в карманах показывают. Один раз листовки взялись разбрасывать, вот и вся их работа».

— Тьфу!

— На пол плевать нельзя! — донеслось со стороны буфета. — Это вам, прошу пана, не хлев.

Гайдук повернул голову. Буфетчица содрогалась от смеха.

— Чего вы хохочете?

— Смотрю на ваше «сало». Где вы его покупали? Может, дома забыли или кто-то украл?

— Где-то затерялось, — понуро ответил Гайдук, сметая в тарелку крошки хлеба. — Вам хорошо — одному недовесишь, другому недольешь, и все в карман идет, а крестьянин на собственном горбу хлеб должен выращивать.

— Разве у вас земли нет? Почему же на собственном горбу хлеб сеять?

— Земля есть! — тяжело вздохнул Гайдук. — Только как ее удержать?

Толстое лицо буфетчицы обмякло. Она вышла из-за стойки, приблизилась к Гайдуку.

— Я вот думаю, думаю и никак не могу вспомнить, где мы раньше встречались...

Гайдук решил, что Стефа может ему пригодиться.

— Думаете, встречались?

— Точно не знаю, но мне так кажется, — внимательно присматриваясь к посетителю, ответила буфетчица.

— У мясника Левицкого. Разве забыли? Я частенько возил ему свиней, а он свежатину сбывал в вашу лавку, Стефания.

В мутных глазах женщины промелькнула грусть.

— Зачем напоминать?.. Когда-то хозяйкой была, а теперь... — и начала вытирать фартуком слезы. Второй ее подбородок мелко затрясся.

Гайдук встал, крякнул, подкрутил усы, недвусмысленно посмотрел на буфетчицу.

— Придет время, — снова магазин откроете, — сказал шепотом, слегка похлопывая Стефу по спине.

Дородная буфетчица внезапно прильнула к Гайдуку:

— Разве что-нибудь слышно? — тяжело дышала в лицо, и ее цепкие глазки словно ощупывали Гайдука невидимыми щупальцами.

Гайдук выругал себя за неосмотрительность и начал торопиться.

— Разве пошутить нельзя? — пронизывая женщину пристальным взглядом, ответил он. — Ну, мне пора на поезд. Будьте здоровы!