— Я подумаю, — смилостивился Уолли. Мысленно он уже прикидывал, что сказала бы по этому поводу Вилла. Сам он никогда не говорил с ней о самолете. Если они встречались в городе, Вилла всеми способами избегала в разговоре этой темы. В ее газете за столько лет не появилось ни строчки, ни единого слова об упавшем самолете. Что-то подсказывало Уолли, что шумиха, которая начнется из-за его мирового рекорда, не просто не понравится Вилле: она может не на шутку разозлиться. А такого Уолли позволить себе не мог.

И все-таки, наверное, этот Всеядный в чем-то прав. Наверное, игра стоит свеч. Перегнувшись через руль, фермер посмотрел Джону в глаза и сказал:

— Послушайте, если чье-то мнение меня и волнует, так это мнение Виллы. Если она решит, что этот рекорд никому не нужная ерунда, — можете сразу забыть, как меня зовут. Но если она одобрит вашу затею, тогда ладно, будет вам рекорд.

Вечерние сумерки еще не настали, а над школьным стадионом уже включили искусственное освещение. Мальчики и девочки в форме двух разных команд заняли свои позиции перед последним иннингом. Игра шла напряженно, и ее исход зависел буквально от нескольких оставшихся подач. Тем не менее зрители, собравшиеся на трибунах, не столько следили за матчем, сколько обсуждали приезд в город человека из Книги рекордов.

Вилла сидела в первом ряду вместе с запасными игроками, и ей было отлично слышно все, что говорилось на трибунах. Миссис Орвиль Клаппенфус, секретарь Исторического общества округа Накелс, была абсолютно уверена в том, что этот мировой рекорд будет первым, который установит уроженец Супериора. Дональд Квуджи, представитель Сельскохозяйственного агентства штата, высказывал свои опасения по поводу того, что Уолли наверняка нарушает какие-то правила, установленные Комитетом по продовольственному и лекарственному снабжению, и все больше склонялся к мысли о том, что рано или поздно этого чудака упекут в тюрьму.

Вилла старалась не обращать внимания на эти разговоры. В конце концов, она здесь по совершенно другому делу: ей поручена важная обязанность — записывать текущий счет в официальном протоколе игры. Участвовать в суете, которая поднялась вокруг «боинга» и Уолли, она не желала. Кроме того, Вилла была уверена в том, что попытка установить мировое достижение ни к чему хорошему не приведет. Чем попадание в Книгу рекордов могло навредить городу, Вилла сформулировать бы не смогла. Но интуитивно она чувствовала опасность. Мужчина, представлявший Книгу рекордов, был как будто неплохой человек, даже славный. Он показался ей неглупым и воспитанным. Но что будет с ее родным городом, если он вдруг окажется в центре внимания всего мира? Что будет, если у горожан забрезжит надежда, а потом мечта в одночасье рухнет? Сможет ли Супериор оправиться после такого жестокого удара?

Очередной мяч угодил между игроками, что дало возможность подающей команде попытать счастья еще раз. Зрители радостно подбадривали обе команды. Еще девчонкой Вилла играла в школьной софтбольной команде на этом же самом стадионе. Руки у нее были сильные, и ее подачи выбивали из игры многих мальчишек. Отец с удовольствием отмечал успехи дочери в репортажах о местных соревнованиях. Вилла пробовала свои силы практически во всех видах спорта, даже в недавно разработанном более мягком варианте американского футбола. Этот опыт пригодился ей, когда она стала журналисткой. Люди чувствовали, что автор репортажа понимает, о чем пишет, и страницы, посвященные спорту, всенеизменно пользовались популярностью.

Вилла посмотрела на часы. До последнего городского события, которое должно было состояться в этот день, оставалось совсем немного времени. Аукцион начинался в шесть. Вилла подозвала к себе одного из менеджеров команды — тощего мальчишку-подростка, стриженного под ежик и с серьгой в ухе.

— Вирджил, — обратилась она к нему, — сделай мне одолжение: когда матч закончится, сообщи, с каким счетом ребята сыграли последний иннинг.

— Будет сделано.

— И еще: передай Мисси, что ей нужно тренировать выдержку. Слишком уж рано она бросается навстречу мячу и потому часто промахивается.

— Все передам, — выслушав тренера, пообещал Вирджил.

Вилла подбежала к машине, завела ее и помчалась (если это слово было вообще применимо к старому, еле передвигающемуся пикапу) на другой конец города. Вскоре она подъехала к усадьбе семьи Стэк.

Поторговаться на аукционе собрались человек двести, в основном окрестные фермеры. Они молча ходили по двору усадьбы, внимательно разглядывая выставленные на продажу имущество и сельскохозяйственное оборудование. Стэки обрабатывали земли вокруг Супериора по берегам Республиканской реки на протяжении ста лет. К сожалению, в последние годы дела у них шли все хуже и хуже, а недавнее снижение цен на сельскохозяйственную продукцию и вовсе подкосило их благосостояние. В конце концов банку ничего не оставалось делать, как объявить их банкротами и пустить заложенное имущество с молотка.

За последние несколько лет Вилле много раз приходилось писать репортажи о подобных аукционах. Фермеры были вынуждены прощаться со своими тракторами и комбайнами, а политая их потом земля за бесценок доставалась крупным агропромышленным корпорациям из Чикаго и Сент-Луиса. Чаще всего эти репортажи были посвящены судьбам друзей и старых знакомых Виллы, а также их родственников. Семья за семьей сдавалась после тяжелой, изнурительной борьбы за сохранение привычного образа жизни. Неделя за неделей почти в каждом номере «Экспресса» появлялись сообщения и репортажи об аукционах, банкротствах и ликвидации ферм. Супериор, такой, каким Вилла его знала, действительно умирал.

Журналистка подошла к старому клену, под которым наскоро соорудили помост для аукциониста. Этот человек был своего рода странствующий артист, рыцарь своего дела. Он постоянно ездил из города в город и делил свое время примерно поровну между Айовой, Канзасом и Небраской. Вилла давно знала его. Говорил он скороговоркой и вообще старался завершить аукцион как можно быстрее. Ощущение было такое, будто он считал, что если уж необходимо сделать грязную работу, то покончить с ней лучше поскорее — чтобы не растягивать мучения людей, имущество которых распродается за гроши. Неподалеку от аукциониста, в тени раскидистого клена, стояли Бад и Джина Стэк. Почти не поднимая глаз, они смотрели в землю перед собой и молчали.

Продажа первого же лота вызвала гул и ропот в собравшейся толпе. Бад Стэк сжал кулаки и с трудом сдержался, чтобы не наброситься на соседа, купившего его любимый трактор за каких-то пять тысяч. Джина, не тая горя, плакала во весь голос, прикрывая лицо передником.

Вилла уже привыкла к тому, что на этих аукционах реальных покупателей бывает гораздо меньше, чем просто любопытных зрителей. Ее это всегда удивляло. Она никак не могла понять, что в этом интересного. Так обычно и образуются пробки на шоссе после какой-нибудь аварии. Машины и могли бы миновать без задержек место происшествия, но люди специально притормаживают для того, чтобы получше разглядеть, что случилось. Чужая беда всегда привлекает к себе внимание.

Вилла отошла в сторону, чтобы записать кое-что в блокноте. Вновь подняв голову, она обнаружила рядом с собой Тома Фритса, местного банкира. Он пришел на аукцион в белоснежной стетсоновской шляпе, в накрахмаленной сорочке и в сапогах из шкуры какого-то малоизвестного, но явно экзотического животного. Фритс был самым богатым человеком во всем округе, и именно по его решению было начато дело о банкротстве семьи Стэков. В детстве Том Фритс дружил с отцом Виллы; более того, они оба учились в одном классе с Бадом Стэком.

— Привет, Вилла, как дела? — Том Фритс поздоровался с журналисткой, церемонно подняв шляпу.

— Неплохо. Думаю, в любом случае лучше, чем у вас.

— Ты же прекрасно знаешь, что я этого не хотел.

— Вы мне лучше скажите, сколько еще банкротств ожидается в нашем округе в ближайшее время.

— Ты это для статьи спрашиваешь или просто так, из любопытства?