Кабаре, рестораны и клубы были переполнены людьми, разбогатевшими на войне. Анита провела незабываемый вечер, потому что в клубе Масиаса танцевали исключительно танго. Как только зазвучали первые ноты аккордеона, Каран потащил ее на танцплощадку, предварительно получив согласие махараджи, который только устало кивнул сыну.
— Теперь я знаю, где ты так хорошо научился танцевать танго!
— А ты? Неужели в Капуртале? — шутливо спросил ее Каран.
— Я?.. У меня это в крови. Не забывай, что я была танцовщицей.
— Правда… The Spanish dancer! — выпалил он, не скрывая иронии. — Эти слова бросали в лицо моему отцу множество раз!
— Для многих я так и умру Spanish dancer, это то же самое, что называть меня публичной женщиной.
— Для других ты — махарани…
— Да, для тех, кто ходит босиком или погибает на фронте. А кроме них, нет никого, кто называет меня махарани.
— Для меня ты тоже махарани, потому что не боишься стоять у пушек и занимаешься всем этим. При всем уважении к моей бедной маме я готов признать, что она не смогла бы делать то, что делаешь ты.
Анита улыбнулась юноше, искренне признательная ему за слова, которые в устах одного из сыновей махараджи приобретали особое значение. Ей нравилось, что Каран продолжал вести себя так, как в тот день, когда они познакомились на свадьбе Парамджита, — естественно и мило. Он был единственным из сыновей раджи, чье поведение оставалось всегда одинаковым и дома, в Индии, и здесь, за границей. Остальные, в том числе ее муж, вели себя по-западному на Западе и по-индийски, когда возвращались в Индию, как будто не могли соединить в себе оба мира. В ее понимании Восток и Запад были как вода и подсолнечное масло. Здесь, в Париже, без давления предрассудков, связанных с кастами и религиями, без влияния их матерей и окружения, молодые люди вели себя как друзья, которыми, по мнению Аниты, они могли бы стать.
Она танцевала с сыновьями махараджи, смеялась и наслаждалась жизнью, незаметно для себя забыв о сестре Виктории, о неизбежной разлуке с Аджитом и о войне. Но Анита знала, что, когда они снова встретятся в Капуртале, эти люди, как и прежде, станут чужими, даже превратятся во врагов, которые начнут плести интриги, чтобы выжить ее из дворца. Все, кроме Карана. Ему можно верить.
В Лондоне махараджа получил Преславный орден Индийской империи из рук императора Георга V, награду за его новый вклад в общее дело: он отказался принять деньги, которые ему задолжала Англия, хотя сумма доходила до миллиона фунтов. Аните запретили присутствовать на церемонии, и она осталась в апартаментах гостиницы «Савойя», завершая с Далимой последние приготовления перед отправкой Аджита в колледж. В последний момент махараджа сообщил Аните, что не сможет сопровождать ее, когда она повезет сына в интернат. У него не было времени: он назначил важные встречи с английскими военными. Аните показалось, что он лжет. Она слишком хорошо знала Джагатджита, чтобы поверить в его объяснения. За все три дня, проведенные в Лондоне, махараджа едва появлялся в «Савойе». Честно говоря, Аджит не очень переживал по поводу того, что отец не сможет прийти проститься с ним, но Анита, догадываясь об обмане, чувствовала себя так, как будто ей нанесли смертельную рану.
Ночью она просыпалась в ужасе, шла к комнате мужа и, подойдя к двери, замирала, стараясь не дышать. Она боялась, что, нажав на ручку, сделает серьезный поворот в своей жизни. В эти часы, полусонная и встревоженная, она не знала точно, где кончалась действительность и начинались домыслы. У нее снова появились те же ощущения, что и в Капуртале: казалось, что собственная жизнь не принадлежит ей, что у нее под ногами нет твердой почвы и что, возможно, она сходит с ума. Когда Анита все же набралась смелости и открыла дверь, она обнаружила, что комната пуста. Она бы скорее предпочла застать женщину в постели мужа, чтобы иметь подтверждение своим подозрениям.
Несмотря на то что правда пугала ее, сомнения были еще более тягостными.
— Далима, — сказала она, разбудив служанку, — ты всегда все знаешь. Объясни мне, что делает мой муж в это время…
— Мадам, я не знаю…
.—Не прикидывайся дурочкой. Вы, слуги, все знаете. Далима, расскажи мне, что тебе известно…
— Мадам, я…
Далима опустила глаза. Из-за ожогов ее бархатистая кожа стала шершавой. Волосы, хотя и успели отрасти, уже не были шелковистыми и блестящими, как прежде. Но ее взгляд остался нежным и теплым.
— Подумай о том, что я для тебя сделала, Далима. Разве я не заслуживаю знать правду? Я же вижу, что ты что-то знаешь.
Далима пробормотала какие-то неразборчивые слова. Потом подняла глаза, как бы прося прекратить пытку. Она знала, чем была обязана Аните, но как предать махараджу? Это нехорошо для кармы. Однако Анита добивалась правды с таким упорством, которое можно было сравнить разве что со страхом встретиться с кармой, и не отпускала свою жертву.
— Хорошо, Далима. Как только мы вернемся в Капур-талу, я откажусь от твоих услуг. Можешь идти в свою комнату.
Далима попрощалась с ней, сложив руки перед грудью, но перед тем как выйти из комнаты, повернулась к Аните. Возможно, за эти несколько секунд она вспомнила о маленькой дочке, о своей неспособности заработать на жизнь в деревне, о незавидной доле обезображенной женщины-вдовы. Карма ведь тоже жестока. Если с Далимой случилось то, что с ней случилось, должно быть, она что-то натворила в одной из своих прежних жизней. Во всяком случае, так думали ее единоверцы. Вероятно, поэтому она повернулась к Аните и заговорила с ней, продолжая смотреть в пол, будто бы стыдясь самой себя.
— Я слышала от слуг из Муссори, что махараджа познакомился там с одной английской мемсахиб …
Дальше Анита не стала слушать. Со стоном рухнув на кровать, она глухо произнесла:
— Спасибо, Далима, можешь идти спать.
Анита никогда не думала, что будет так страдать от осознания, что ее предали. Снедаемая ревностью, она лежала на льняных простынях и чувствовала, как ее сердце разрывается от боли.
На следующий день Анита, Далима и Аджит поехали в Харроу, престижный колледж, расположенный в пригороде. Там учились трое старших сыновей раджи. Анита надеялась, что малыш не будет чувствовать себя не в своей среде, поскольку в колледже было полно детей английских чиновников, чьи родители занимали должности в Калькутте, Дели или Бомбее. Многие из этих детей еще переживали травму, полученную от необходимости расстаться со своими семьями в столь юном возрасте. Перемена ужасающая: они переходили из мира, богатого цветом и эмоциями, в мир холодный и мрачный. В Индии дети были избалованы; в имперской Англии их погружали в процесс вдалбливания в них всего английского, причем в больших количествах, чтобы заставить забыть все индийское. Внезапно они оказывались в обществе, которое не выносило детского шума.
Аните повезло, поскольку она могла путешествовать, когда пожелает, но большинство матерей ездили к своим детям лишь раз в четыре года. Не стоило удивляться, почему они считали себя брошенными и зачастую отвечали своим родителям ненавистью. Анита знала мужчин и женщин, уже достаточно зрелых, которые обвиняли Индию в том, что она разлучила их со своими семьями.
Хотя они расставались всего на несколько месяцев, на то время, пока будет длиться поездка в Соединенные Штаты, а затем вместе собирались вернуться в Капурталу, где Аджит проведет каникулы, этот момент был мучительным. Все опоры прошлого рушились одна за другой: счастье ее сестры, общение с сыном, безоговорочная любовь мужа.
Однако все, кто видел эту пару, ничего не замечали. Прибытие в Мадрид было триумфальным. Они путешествовали со свитой из тридцати человек и двумястами тридцатью баулами, в которых среди прочего были овощи и специи из Индии, чтобы приправлять еду махараджи. Целая армия журналистов и фотографов встречала их на Северном вокзале. Среди них Анита увидела одного из друзей-завсегдатаев Kursaal, Отважного Рыцаря, который взял у них интервью для «Сферы»[52]. «Эта легендарная маленькая принцесса чрезвычайно красива, — так начиналась статья. — Ее белые зубы словно бусы из крупного жемчуга, а обворожительные неровности высокой груди не могут не притягивать взгляд. Ее руки, усыпанные драгоценными камнями, похожи на двух белоснежных змей, созданных для того, чтобы ласкать». Когда у принца спросили, по-прежнему ли он так сильно влюблен в свою жену, тот ответил:
