Вскоре впечатляющая процессия из каравана слонов и четырех «роллс-ройсов» отправилась из Капурталы в шестидесятикилометровое путешествие в Амритсар, священный город сикхов, второй город в Пенджабе после Лахора. Слоны едва смогли пройти по узеньким улочкам, окружавшим Харимандир. Одетая в сари яркого цвета, с покрытой головой, Анита с восторгом взирала на Золотой храм. Она была поражена величественностью главной сикхской гурдвары, которая, сверкая в солнечных лучах, отражалась в воде священного озера.

Золотой храм, построенный из белого мрамора и украшенный бронзой, серебром и золотом, возвышался над блестящими водами обширного ритуального озера, через которое был перекинут мост. Под куполом, полностью покрытым листами золота, хранился оригинальный манускрипт священной книги сикхов. «Грант Сахиб», завернутый в шелк, был усыпан свежими цветами; каждый день его страницы проветривали с помощью веера из хвоста яка и смахивали пыль метелкой из павлиньих перьев, достаточно благородной для ухода за столь почитаемым предметом.

Вокруг озера, всегда по часовой стрелке, ходили верующие. Босиком, в своих разноцветных тюрбанах, они тихо ступали по блестящему мрамору, поднимая голову и выставляя напоказ длинные бороды и пышные усы. Иногда они являлись сюда в сопровождении жен и детей, у которых волосы были собраны в пучок. Одни купались в озере и приветствовали божество, сложив руки и вытянув их к небу. Другие перебирали деревянные четки, пропитанные благовониями, и спокойно прогуливались вокруг храма. Атмосфера невозмутимого покоя этого места была поразительной, как и чистота в храме. «Здесь можно было есть яичницу прямо с пола», — отметила Анита.

В этом священном месте, казалось, не существовало ни классов, ни каст, ни различий между людьми. Ощущение было такое, как будто на самом деле входишь в сон основателя сикхской религии, индуса по имени Нанак, который в двенадцать лет удивил своих родных, отказавшись носить белую нитку, традиционную для брахманов. «Разве не заслуги и поступки отличают людей друг от друга?» — спросил он, убежденный в том, что ношение нити создавало ложные различия между людьми. Восстание против религии предков заставило его примирить индуизм с его тысячей богов и ислам с его монотеизмом[30], объявив о новой религии, лишенной противоречий и бессмысленности обеих. «Нет индусов, нет мусульман, нет Бога, кроме высшей Истины», — провозгласил Нанак, будучи достойным наследником мистиков, которые всегда являлись частью индийской мозаики. Любопытно отметить, что за тысячи километров от родного Пенджаба, в Европе, некоторые его современники тоже открыли период религиозного возрождения. Как Лютер и Кальвин, Нанак осуждал идолопоклонничество и вместо догмы и доктрины защищал верование, основанное на Истине. «Религия не покоится на пустых словах, — говорил Нанак. — Верующий тот, кто считает всех людей равными себе». Его проповеди находили все больше откликов в стране, которая страдала от избытка каст, а он окружал себя шишья, что на санскрите означало «ученик» (от него и произошло слово сикх). Таким образом, Нанак превратился в их первого гуру (еще одно санскритское слово, означающее «мастер»). Они его последователи боролись против избыточной «ритуальности», против неравенства, дискриминации и плохого обращения с женщинами. Преследуемые моголами, исповедующими ислам, гуру смогли извлечь из тирании последнего ферменты своей жизненной стойкости. Девятый и последний последователь гуру Нанака преобразил свою религию в воинствующую веру, в братство сражающихся, которому дал имя хаяьса, «чистые». Как знак отличия и награду за их преданность, он дал им фамилию Сингх, что означает «лев» и является заслуженной почестью для народа, которому пришлось героически сражаться за свою самобытность и верование на протяжении веков.

Если в первый раз, увидев почтенных сикхов, этих «бородачей с отметиной Мафусаила», как их называла ее служанка Лола, Анита почувствовала некое смешанное чувство страха и почтения, теперь она испытывала иное: они вызывали у нее симпатию и доверие. С ними она чувствовала себя защищенной. Интуиция подсказывала ей, что, пока эти люди, походившие на библейских мудрецов, рядом с ней, ни она, ни ее младенец не пострадают. В Золотом храме, главной сикхской гурдваре, ребенку дали имя Аджит, а затем фамилию Сингх, которую он будет носить с еще шестью миллионами единоверцев Церемония была очень простой и заключалась в том, что присутствующим предлагали пить из металлического стакана воду, смешанную с сахаром с помощью обоюдоострой сабли. Этот сладкий напиток и стали называть амритой, «нектаром жизни», каплю которого оставляют на губах младенца. Один из проводящих церемонию прочитал стихи из обряда крещения: «Ты — сын Нанака, сын Создателя, избранный… Будешь любить человека независимо от касты и верования. Не будешь поклоняться ни камню, ни могиле, ни идолу. В момент опасности или трудности всегда помни священные имена гуру. Не молись никому в отдельности, молись всем в хальсе».

С этого момента Анита взяла на себя ответственность за то, чтобы ее сын соблюдал пять основных заповедей его религии. А чтобы она их не забыла, раджа написал заповеди на французском языке в ее тетради с синей обложкой, на которой был изображен герб Капурталы.

Супруги решили провести весь первый год в Индии на вилле Виопа Vista. Они даже не поехали в Муссори, чтобы спрятаться от жары, поскольку опасались, что поездка может отразиться на здоровье малыша и Аниты. Возможно, была и другая причина, о которой раджа не осмеливался говорить: дворец Капуртала в Муссори был занят его индийской семьей. Учитывая царившее там настроение, он предпочел остаться на жарких равнинах Пенджаба.

Анита теперь поняла, почему английских солдат наказывают четырнадцатью днями карцера, если застают их без знаменитой топи, которая накрывает голову и шею: жара в конце мая и в начале июня смертельно опасна. Каждый раз, когда в полдень выходишь из дома, получаешь ощущение удара. Температура доходит до сорока двух градусов уже в одиннадцать утра. Это несравнимо с жарой, которая бывает в Малаге в августе. Дни жуткие, а по вечерам воздух такой густой, что его хоть ножом режь. Только бы вовремя пришли дожди! Поля пожелтели, земля покрылась трещинами, а животные доведены до крайнего изнурения. Более десятка слуг постоянно поливают дорожки, раскачивают пунки и смачивают водой занавески и циновки.

Но Анита выбивается из сил и не может прийти в себя. С самого начала она настояла на том, чтобы кормить младенца грудью, и бессонные ночи (она дает ему грудь каждые три часа и, кроме того, вынуждена слушать завывания шакалов, которые кричат, словно обиженные дети, и не дают ей заснуть) ослабляют ее еще больше. Лола помогает ей, как может, но жара действует и на нее. Служанка с трудом просыпается среди ночи, чтобы принести ребенка матери, и поэтому Анита поднимается сама. Под воздействием изнурительной жары Анита заболела с температурой, дошедшей до тридцати девяти градусов.

— Мастит, — поставил диагноз доктор Варбуртон, который срочно прибыл утром.

— А что это? — спросила его Анита.

— Инфекция в грудях. Вы должны немедленно прекратить кормить ребенка грудью, иначе будет абсцесс. И вам нужно неукоснительно следовать моим рекомендациям по лечению болезни.

Диагноз доктора Варбуртона был воспринят Анитой как удар судьбы. Она разрыдалась, и никто не мог ее успокоить. Ничего не дали ни утешения врача, который уверял молодую мать, что у нее очень распространенное и легко излечимое заболевание, ни слова мужа, говорившего ей, что в этом нет ничего страшного и что они найдут хорошую кормилицу. Не помогли и объяснения мадам Дижон, которая приводила себя в пример, чтобы вернуть принцессе желание жить. Анита, разочарованная до глубины души, чувствовала себя опозоренной, поскольку она, мать, была неспособна выкормить своего ребенка. Кроме того, она боялась и беспокоилась из-за всего того, что узнала о болезнях, которые могли появиться у маленького Аджита в период невыносимой жары.