Хрыстя решила, что разочарование Семёна в борьбе — это временное явление. Он просто устал, утомился, обессилел от пыток в Торской и Изюмской крепостях, от одиночества. Побудет теперь в кругу своих людей на воле, и всё пройдёт. И они ещё при каком-нибудь удобном случае вновь продолжат этот незаконченный разговор.
И такой удобный случай представился.
Поздней осенней порой на территорию крепости прибыли беглецы из Ясенева.
Рассказывая, как они убегали, как живётся в Ясеневе крепостным людям, сообщили и об ужасном событий, которое произошло недавно в их селе.
Ясеневский помещик Синько приказал мужу и жене одного семейства выходить на работу в его овчарню. Но те отказались: они, мол, от деда-прадеда вольные казаки-поселенцы. Надсмотрщики передали им приказ Синька во второй раз, затем в третий. Однако те по-прежнему стояли на своём. Во двор непокорных явился сам Синько. Он потребовал, чтобы муж и жена немедленно выходили на работу в его овчарню. Видя, что они всё так же упрямятся, Синько приказал своим гайдукам отвести непокорных силой. Тогда те заперлись в хате, подпёрли двери кольями, а сами с вилами и камнями стали около окна. Осада продолжалась двое суток. А на третьи Синько, рассвирепев, поджёг своими руками хату. Сгорело всё семейство: муж, жена и трое детей…
— Кто же они такие? — спросила Хрыстя, услышав этот печальный рассказ.
— Ленюки. Остап и Одарка с детьми, — ответил Тымыш Тесля. — Похоронили их панские угодники в одной яме, не оплаканных, без гробов, без креста. Так приказал Синько, — добавил глухо Тымыш.
Собравшиеся люди стояли молча. Услышанное гнетущей болью сжимало их сердца. Расходились хмурые.
— Ленюки были нашими соседями, — сказал, словно раздумывая, Семён, — хорошие соседи, добрые, открытые душой…
— Из таких непокорных могли бы быть хорошие боевые побратимы, — умышленно вставила Хрыстя. При слове "непокорных" она хотела добавить: "Которых ты называешь "другие". Но тогда следовало бы продолжать тот ночной разговор в степи. Хрыстя же думала, что к этому разговору возвращаться ещё рано.
Но Семён сам как бы вернулся к нему, сказав, что "святое дело" вершат смелые люди.
— И высекают искры, — добавила тут же Хрыстя. — А высекать их нужно! Чтобы такие, как Синько, знали: кары им не миновать. — Хрыстя замолчала и, глянув в глаза Семёна, тихо сказала: — Поедем, любимый, там нас ждут…
Семён не стал возражать, как раньше, но и от прямого слова тоже уклонился. Сказал, что сейчас, в такую непогоду, когда в степи грязь, нечего и думать куда-нибудь выезжать.
— И нужно как-то собраться мне с духом, — признался он.
Услышав такой ответ, Хрыстя подумала, что непогода — это всё же не причина. Другие же люди добираются сейчас отсюда к берегам Донца и Дона, чтобы привезти железо, лес, всё, что требуется для строительства. Однако она ничего не сказала. Её радовало, что Семён признался: "Нужно как-то собраться…" Но когда же он соберётся?..
…Зима в этом году была, как говорят, сиротская. Ударят морозы, дней несколько пощиплют, и снова оттепель. И так всё время, пока не запахло весной. Земля уже просохла. Ночами, особенно на рассвете, когда тает сумрак, а синева поднимается выше и выше, будто раздвигая низкий горизонт, с неба доносятся пронзительные крики, посвист и клёкот. Это птицы, преодолев огромное расстояние, радостно приветствуют родную землю и словно зовут за собой.
Хрыстя просыпалась, разбуженная птичьими криками, прислушивалась к ним, волнуясь, представляла, как летят птицы туда, к Дикому полю, к Ясеневу, и готова была прямо сейчас тоже мчаться к родному краю…
Со строительством крепости росло, раздавалось вширь и рыбацкое селение. Появлялись новые избы, землянки — что кому по нраву или кто на что способен. Стал возводить себе избу и Семён Лащевой: большую, с пристройкой-крыльцом. Как-то при встрече с Хрыстей он, будто между прочим, стал рассказывать, что им уже сделано, какой отгородил себе огород и что именно посадит на нём.
— А земля здесь, — сказал Семён с восторгом, — хорошая, будет расти всё, что посадишь.
— Наша, около Донца и Луганки, наверное, лучше, — умышленно возразила Хрыстя. — Только там ту землю нужно защищать.
Слова её, кажется, не смутили Семёна. А может быть, он просто сделал вид, что не понял намёка, — беззаботно усмехнулся, вздохнул и весело-поучающе произнёс:
— Везде, Хрыстя, нужно защищать: и там и здесь. Но пока что здесь…
Девушка молчала. В глазах её была тоска. Из мыслей не выходило: "Изба… огород… грядки…"
Ещё с первых дней их встречи Хрыстя думала, что Семён избранник её сердца. Покойная мать при случае всегда говорила, что лучшей пары своей дочери, как Семён, она и не хотела бы. Соседи, знавшие о дружбе Семёна и Хрысти, тоже считали их достойными друг друга.
Хрыстя действительно мечтала всю жизнь находиться рядом с Семёном. Но жить с ним под одной крышей — ей было мало. Ей хотелось ещё рядом с ним, вместе с боевыми побратимами, о которых он иногда рассказывал, защищать и свою свободу.
Под предлогом, что ей необходимо проверить, как там подходит тесто, Хрыстя поспешила тогда к себе домой. А наедине стала упрекать себя: почему не излила Семёну в лицо всей горечи, не сказала ему, что было на сердце: "Трус, нытик… Никчемный…" Но неужели он такой и есть на самом деле?.. Ей было до слёз больно.
Семён тоже упрекал себя, что преждевременно заговорил об избе. Построил бы, привёл всё в порядок, тогда бы в новой, уютной и своей можно сыграть и свадьбу. Его беспокоили и язвительные слова Хрысти: "Только там ту землю нужно защищать". Он хорошо понимает, на что она намекает. Но стоит ли говорить ей сейчас, когда она только и думает о возвращении в родные края, что те его бывшие ночные налёты, пугание богачей было просто юношеским увлечением, как игра в разбойников. Да и что они, несколько человек, могли сделать против силы царя, силы помещиков? Разве что немного напугать их, раздразнить, и только. Он, разумеется, не против того, чтобы при случае по-настоящему схватиться с врагами. Но чтобы из этого был какой-то толк. "Ничего, впереди ещё будут дни стычек с богачами, — успокаивал себя Семён. — А пока что нужно набираться сил, пожить хоть немного по-человечески для себя. Хрыстя настаивает на возвращении в родные места. Но быть там сейчас опасно. Нет, лучше пока находиться здесь, на Кальмиусе. Хрыстя же сама не решится выезжать. А пройдёт немного времени, и она угомонится. Привыкнет. Да, надо пока побыть здесь…"
В душе же Семён ощущал терпкую горечь. Он понимал, что не прав, что хитрит, хочет обмануть сам себя, потому и старается ухватиться за спасительное: "Впереди ещё будут дни стычек… А пока набираться сил…"
Проходили дни. Хрыстя часто виделась с Семёном, беседовала с ним. Однако во сне к ней стал являться уже другой. Он чем-то был похож на Семёна. Но в отличие от него — решительный, отчаянный, дерзкий — такой, каким был раньше и Семён. Они садились на лошадей и мчались степью, знакомыми и незнакомыми местами.
Где-то впереди стояли вражеские войска, их ожидал бой…
Хрыстя просыпалась, вскакивала с постели, ходила нервно по комнате и снова ложилась. Ей хотелось одного — не сидеть здесь, в рыбачьем посёлке, сложа руки, а действовать, вести борьбу с богатеями, но как? С чего начинать?.. С кем посоветоваться?..
…Головатого Хрыстя нашла на валу крепости, где на дубовых опорах устанавливали пушки, прилаживали их, прицеливали так, чтобы посланные ими ядра ложились под правый или левый берег Кальмиуса. А когда нужно, то и долетали бы туда, где воды реки вливаются в море. На волнах, где должны, по расчётам, падать ядра, покачивались плоты с камышовыми парусами, с чучелами из соломы и тряпок. Когда пушки установят, прикуют железными обручами-скобами, их начинят порохом, ядрами, и над рекой раздадутся прицельные выстрелы по этой искусственной флотилии. А из-за частокола в степь будут посылать дробь трескотливые янычарки и дальнобойные гаковницы.
