— Разве ж так бьют?! — послышалось весёлое, задиристое, укоризненное.

Савка не успел оглянуться, как из его рук был выхвачен молоток и зазвенели в кузне звонкие размеренные удары.

Отступив на шаг, Савка замор — в отблесках пламени он увидел девушку. Стройная, высокая, юное лицо, будто охваченное огнём, пылает, густые чёрные брови слегка собраны и нахмурены, большие красивые глаза прищурены, смотрят добродушно, открыто и… обжигают. Савка отступил ещё на шаг и вдруг почувствовал, как какое-то невидимое точение подхватило его, закружило в своём водовороте, подняло вверх. Он перестал ощущать землю под ногами, ему казалось, что он куда-то проваливается, летит…

Улучив момент, когда девушка, передыхая, положила на колоду молоток, Савка быстро схватил его и начал так орудовать им, что даже Данило не утерпел и с восхищением воскликнул:

— Смотри, Оксана! А из него может выйти кузнец! Да ещё какой!..

Когда Савка, утомившись, отдыхал, за дело принималась Оксана, и так попеременно они долго работали, показывая друг другу свою ловкость и умение.

Но вот последняя горячая поковка упала на землю. Работа закончена.

Савка откинул молоток, оглянулся. В проёме двери кузницы, пронизанная солнечными лучами, подняв вверх руки, стояла Оксана и повязывала на голове белый платок. Около кузнечного меха, заглядевшись на неё, застыл Лукаш.

— Забирайте поковку, — сказал Данило, — только осторожно, не обожгитесь. И пошли до хаты. После таких трусов надо немного подкрепиться.

Хотя и приятно было гостить у Данилы, но ребятам нужно было отправляться к своему обозу. Там наверняка ждут не дождутся их. А старый Мартын, наверное, уже не раз залезал на свой воз и, всматриваясь в степь, тревожно думал: что же с ними случилось, чего это они так долго задерживаются?..

На рассвете обоз должен был отправиться в дорогу. Однако ночью над степью разразился внезапно ливень. Когда начало всходить солнце, дождь было утих, но потом стал хлестать снова. Весь день журчали потоки. И только к вечеру небо посветлело, распогодилось.

Атаман велел сушить ряднины, которыми укрывали возы, и хотя с запозданием, но готовить горячую пищу: из-за непогоды чумаки почти целые сутки ничего не ели.

Кухари взялись сооружать большую печь, чтобы было на чём сварить еду да и просушить одежду. Но им не хватило камня. В степи вокруг лагеря его было много, однако он мелкий, как щебень, и из него ничего не сложишь.

— Я знаю, где есть большие камни, — заявил Савка, — вон там, — и он показал в направлении хутора Зелёного.

Чумаки, посоветовавшись, решили: хотя и далековато, но надо идти поискать.

Савка, Лукаш и ещё несколько человек, захватив с собой мешки, поспешили к обрыву, который вчера видел Савка.

Глыбы чёрного, как сажа, камня выпирали из стен обрыва. На дне валялись также, снесённые, видимо, туда водой, большие плоские куски.

Быстро набрав камня, чумаки вернулись в лагерь.

— Хорош камень.

— Сподручный. Немного, правда, крошится, но зато куски ложатся вплотную, — хвалили кухари и, соорудив печь-очаг, принялись разводить огонь.

Когда в казанах разбухло вымоченное в масле пшено, кухари положили туда, несколько больших вяленых чебаков, приправили горьковатыми душистыми травами — и получился отличный, вкусный кулеш.

…После ужина чумаки ещё раз проверили, всё ли подготовлено, чтобы завтра, как только начнёт благословляться к рассвету, тронуться в путь. Но, управившись с делами, они не расходились, не укладывались спать. В лагере чувствовалась настороженность. Атаман дважды поднимался с собаками на соседний курган, всматривался в степь, к чему-то прислушивался. Собаки вели себя неспокойно, они визжали и порывались к оврагу, поросшему дубняком и тёрном.

Вскоре, собрав чумаков, Мартын сказал, как всегда, спокойно:

— Недалеко от нас зверь, а может быть, и недобрый человек. Надо быть настороже. Особенно тем, кто ночью караулит. Оружие — наготове. Внимательно следите сторожевыми вышками-фигурами.

— А где же они? — послышался чей-то голос.

— На них будут показывать дышла возов, — пояснил атаман. — Если появятся татары — фигуры запылают. Так что следите! — И он поднял одно дышло и повернул его на север, в направлении хутора Зелёного, другое — на юг, в сторону Азовского моря.

Савке выпало быть подпаском — стеречь скотину вместе с Гордеем Головатым.

После дождя воздух был влажный и немного прохладный. Яркая, словно обмытая, луна выбралась на середину неба и будто остановилась передохнуть, затопляя простор густым тускло-серебристым светом. В низинах заструилась тонкая седоватая мгла.

Пасутся волы, шелестит сбитая ими трава, ведут свои бесконечные концерты сверчки. Степь вроде сузилась и, сбегая в яры и овраги, где-то обрывалась в них, терялась…

— Дядько Гордей! — проговорил вдруг Савка. — А вы были вон в том хуторе, в Зелёном? — и он показал в сторону кучевой тучи на севере. Парня томило молчание, ему хотелось говорить, и именно о том, от чего изнемогало сердце, — из ума не выходила Оксана. Но не поведёшь же ни с того ни с сего разговор о полюбившейся тебе девушке, да ещё с пожилым человеком: так хотя бы побеседовать с ним о месте, где она живёт.

— Какой я тебе дядько? — произнёс укоризненно Гордей. — Я ведь ещё не старый, а ты не маленький. Вот так. — И уже спокойно ответил: — Был, и не раз. Наши чумаки, когда здесь останавливаются, частенько проведывают кузнеца Данилу. Вот так.

Некоторое время тишина нарушалась только шарканьем по траве постолов Савки и Головатого да вздыханием волов.

— А живут в том хуторе люди, как в крепости, — клонил Савка разговор к своему, — за высокими стенами.

— Так нужно, — нехотя обронил Гордей. И, помолчав, сказал: — Башню-фигуру видел? Там дозорные. День и ночь караулят. Так нужно. А иначе зачем бы им, как аистам, в гнезде торчать.

— Разве и здесь опасно? — спросил удивлённо Савка. Но Гордей не ответил. Он стал внимательно присматриваться и прислушиваться: не доносится ли откуда-либо топот или подозрительный шелест травы. Однако вокруг всё было спокойно.

— Такое спрашиваешь, — заговорил Гордей хрипловатым низким голосом. — А где оно теперь тихо, мирно? Места, которые мы сейчас проезжаем, называются Диким полем. А протянулося оно, это поле, от Дона по-над берегами Северского Донца, низом по-над морем, аж до Днепра, а то и дальше. Земля эта, друже, русская и будто ничья. Кто хочет, тот здесь и вкореняется: занимается хозяйством или промышляет разбоем.

— Разбоем? — переспросил Савка и вспомнил, как вечером настораживал чумаков атаман Мартын.

— Люди здесь, так сказать, со всех концов, — Гордей широко развёл руками. — Тот убежал от пана-ляха, тот от боярина московского или пана украинского. Бегут, кому стало невмоготу, кого допекло, доняло. А укрыться здесь есть где — балки, овраги, степь. Жить бы здесь вольно людям, так на тебе! Хищная татарва с Крыма набегает: рушит, палит. Молодых в ясырь угоняют, в свою проклятую Кафу, а стариков и детей мертвят. А ты спрашиваешь, опасно ли. И вот так, друже, везде около Днепра, около Северского и здесь, около Савур-могилы.

— Так мы находимся у Савур-могилы?! — воскликнул Савка.

— Три дня тому назад наш обоз проезжал недалеко от неё, — ответил Гордей и пошёл завернуть волов, которые далеко отбились от стада.

Уже второй раз в своей жизни Савка слышал об этой знаменитой могиле. Впервые он услышал о ней в этом же году, ранней весной, на ярмарке, когда старый лирник Стратин пел среди обступивших его люден, подыгрывал на лире, думу о трёх братьях, что убежали из города Азова, из турецкой неволи, как старшие братья оставили самого младшего на муку, на смерть.

Запомнилось: