Вот и нынче он водил меня по своим владениям, показывал и мастерские, и гараж, и скотный двор, и пилораму с пристройкой, где мыслит поставить калевочный станок, чтобы снабжать жителей облицовочной дощечкой, и склады, и навес для техники, и стены птицефермы на четырнадцать тысяч кур-несушек. Это ухоженный производственный городок, большинство построек в котором оштукатурено. Возле некоторых разбиты палисадники, посажены деревья. Территория каждую весну убирается под метлу. Клеопин может позволить эти затраты, потому как в прошлом году колхоз «Сояна», где всего сто десять работоспособных, получил четыреста тысяч рублей чистой прибыли, в том числе почти шестую часть от животноводства. Если вспомнить «доходы» пятидесятых годов, то сразу видны будут разительные экономические перемены в дальней таежной деревне.

Очень помогло государство. Доход «Сояны» за последние десять лет вырос в двадцать раз. Разве могли бы раньше выделить из прибылей колхоза разовую премию в сорок пять тысяч рублей? Но, как считает Клеопин, деньги только способствуют хозяйственным замыслам, и если их не пустить в немедленный оборот, в первую очередь, в строительство, то деревню коренным образом не перевернуть. И потому Клеопин строит.

Поднять экономику хозяйства — значит вселить в души человеческие уверенность в значимости своего труда. А это процесс не сиюминутный, он длится многие годы. И здесь для любого председателя есть особая сложность: нужно удержаться, психологически не сломаться самому. Вот и Клеопину приходится жить под постоянным перекрестным прицелом людских глаз. И нельзя сорваться, ибо люди запомнят все.

Человеческие взаимоотношения сложны. Не случайно я начал повествование с сына моей хозяйки и деда, потому как жизненные интересы их неожиданно столкнулись, и случилось это не без участия Клеопина.

У него мечта облагородить деревню: большие старые избы извести под корень, а поставить вдоль изгиба реки светлые, под резьбой, чистые дома, да такие, чтобы сияла улица. Вы помните, дед зовет парня домой, в родовое гнездо: «Только с женкой приезжай». Клеопин тоже зовет всех в родовое гнездо, но совсем в другое. Правда, светлое желание председателя наталкивается порой на старые привычки.

Вот так и получилось, что девяностолетний дед восстал. Он не желает, чтобы его родовую крепость сносили, хотя на месте его дома по генеральному плану должен быть новый клуб. Деду построили новый дом с русской печью и передают в вечное пользование, но старик не покидает угрюмую родовую крепость. Он грозится: «Если вы даже перевезете меня в новое жилье, то я кровать перетащу на родимое пепелище и тут спать буду». У этого деда протест неосознанный: вряд ли ему приходит в голову, что своим упрямством он препятствует новой деревне. Но самое печальное, что даже куда более молодых сельчан порой тоже не очень-то волнует будущее Сояны, а значит и будущее своих земляков. Ведь есть еще веснушчатый сын моей хозяйки Юлии Осиповны, который пока только присматривается к деревне, есть и многие другие, которые покинули свое родовое гнездо.

Клеопин над этой проблемой думает, болеет за судьбу каждого человека, часто бывает в школе, выступает перед восьмиклассниками, рисует перед ними заманчивую перспективу будущей Сояны. Председатель знает, что молодежь подсознательно больше всего боится тихой размеренной жизни, потому и уезжает в города, чтобы окунуться в их стремительный ритм, и чтобы удержать ее в деревне, нужно строить и постоянно обновлять Сояну.

Клеопин сумел увлечь своим настроением школьников. Одна ученица в сочинении на тему «С кого я хочу брать пример в жизни» назвала Николая Николаевича. Соянские ребята, что учатся в Долгощельской школе-интернате, отличаются пылким патриотизмом.

Но чтобы укрепить у молодежи любовь к родовому гнезду, надо подкрепить слова и мечты материально. Довольно интересная ситуация сложилась ныне на Беломорском Севере, и Сояна, мне думается, тут не исключение. Когда-то в деревне после войны редким был мужчина: одни сложили голову в боях, другие ушли из послевоенной деревни в город на заработки, и стали деревни «женскими». Потом забогатели поморские селения, появились суда, техника, заработок установился солидный, порой куда выше, чем в городе, и парни теперь возвращаются обратно. А вот девушки вдруг стали покидать деревню. С одной стороны, и родители не удерживают их, с другой — не находится работы. На ферме доярки работают до самой пенсии, а других производств нет. Да и не каждая «рвется» на ферму, хотя и заработок там высокий. Некоторые девушки и не прочь бы вернуться в деревню. Но что там делать?

Клеопина эта проблема волнует уже не один год. Он и птицеферму на четырнадцать тысяч кур-несушек начал строить не только «для экономического амортизатора». Что греха таить, рыба ловится не всегда удачно: год на год не приходится. А птицеферма — это и прибыль постоянная, и в то же время возможность дать работу десятку девчоночьих рук.

Клеопин понимает, что девчоночьи руки нужны не только для подъема экономики. Сояна хоть и на подъеме, и молодых парней в ней много, но свадьбы здесь не было уже несколько лет. Сейчас, конечно, рано говорить: вот, мол, будут девушки — будут и свадьбы. Вопрос это щекотливый и планированию трудно поддается. Но такая проблема в северной деревне существует.

Экономика колхоза — одна сторона нынешней деревни. Но еще сложнее, пожалуй, поднять духовную жизнь Сояны, и без молодежи это затея напрасная. Нужна сельская интеллигенция. Своих парней и девчушек, тех самых, что писали в анкете: «Мечтаю жить в Сояне», нужно учить на врачей, учителей, воспитателей детских садов, культработников. Поморью нужна своя интеллигенция, потому как наезжие долго в таежной глухомани не уживаются, а значит, на привозные кадры надежда слабая. Но как выучить своих, если в Сояне нет учителя иностранного языка, рисования, музыки. И, видимо, этим можно объяснить, что из 105 ребят, что за последние десять лет окончили школу, только один получил высшее образование. И это тоже проблема, которая требует пристального внимания.

Сколько же нынче в маленькой и пока тихой Сояне, а значит и на Зимнем Берегу, проблем, которые сплетаются в один прочный клубок! И очень отрадно, что нет уже прежней деревни, что видимые и значительные перемены здесь не только внешние, но и в настроении самих людей.

Удивительна и необычна судьба у Марьи Дмитриевны Кривополеновой. Первый раз отыскал ее среди пинежской тайболы, в маленькой деревушке Веегоры, известный собиратель былин Григорьев. «Записал ее на пластинку с трубой», уехал, и опять затерялся след «последней из могикан», талантливой сказительницы, которая в общем-то и замыкала особенно заметную и необычную ветвь северных сказителей, доподлинно исполнявших былины и песни в манере пятнадцатого столетия.

Но вот однажды совершенно случайно на след Кривополеновой наткнулась известная артистка и фольклористка Ольга Эрастовна Озаровская. Это утро в ее воспоминаниях выглядит каким-то чудом.

…Сквозь розовые волны сновидений вдруг прорвался бархатный голос. Бессознательно очнулась. Через полуоткрытую дверь была слышна песня. По прохладным половицам тихонько на цыпочках подошла, выглянула. Рядом с хозяйкой, Прасковьюшкой Олькиной, сидела крошечная старушка и увлеченно пела о «Кострюке, сыне Демрюкове». Пела, порой прерывая себя и горячо поясняя, что к чему, и счастливо смеялась.

Да, эта находка была воистину удивительной. И когда, наскоро плеснув на лицо колодезной воды, Озаровская затащила Кривополенову к себе, та нисколько не удивилась столь пылкому интересу к своей особе. Пела Марья Дмитриевна охотно и много, с небольшими промежутками, чтобы передохнуть только. «Машины с трубой» не испугалась, свои былины слушала с интересом, лукаво щурилась, часто оглядывалась по сторонам, словно других приглашала. Довольно улыбалась, и тогда глубоко посаженные глаза совсем убегали под старческие веки. Чистосердечная и бесхитростная, она не умела скрывать своих чувств под маской благочинности, и вся отдавалась своему настроению. Но когда слушала записи других сказительниц, лицо ее каменело, маска безразличия ложилась на лицо, губы обидчиво подрагивали. К песням Кривополенова была ревнива. Озаровскую покорило обаяние сказительницы. Она не удержалась от искушения и повезла семидесятилетнюю старушку по большим российским городам, чтобы показать «жемчужину» во всем ее сиянии.